Народы моря

В морских сражениях меня всегда удивлял диссонанс прекрасного морского пейзажа и кровопролития. На суше, по большей части, все «приземленнее», обычно пыль или дождь с грязью, вписывающиеся в чудовищность происходящего, а на море лазурная вода под чистым голубым небом, по которой движутся парусники, напоминающие бабочек с белыми крыльями, и галеры, похожие на больших стрекоз из-за ритмичных слаженных взмахов весел. Казалось бы, любуйся и наслаждайся жизнью, ан нет…

— Полрумба право! — командую я рулевому, который стоит ниже меня, на главной палубе, в похожем шатре, но полностью закрытый, чтобы даже случайная стрела не залетела, и рулит по компасу.

Ближняя к рулевому половина румпеля находится под настилом на кормовой палубе. Я слышу, как дерево с повизгиванием скользит по дереву. Создается впечатление, что под настилом прищемили щенка. Подчиняясь повороту руля, «Альбатрос» меняет курс вправо, острее к ветру и врагам. Пиратов не настораживают наши действия. В эту профессию идут только самоуверенные, чтобы не сказать отмороженные. Матросы успевают наладить паруса до того, как две галеры выходят на дистанцию выстрела из лука, и прячутся за фальшборты и в других нычках. Это тоже не кажется странным морским разбойникам, которые уже приготовили щиты, чтобы прикрыть гребцов от наших обстрелов. Наверное, радуются, что никто по ним не стреляет. Галеры, атакующие нас с носа, четко и синхронно подходят к паруснику одна с левого борта, другая с правого, вовремя убирают весла, умело цепляются за наш фальшборт баграми с длинным рукоятками. Судя по слаженности действия, мы далеко не первые и даже не в первом десятке их жертв.

— «Дельфины» за борт! — командую я.

Гротмачтовый вынесли маловато, поэтому приказываю добавить еще немного, после чего рявкаю:

— Отпускай!

Грохот, треск, крики. Оба «дельфина» быстро поднимаются, перемещаются чуть в сторону нашей кормы и падают во второй раз. Вижу, как гротмачтовый падает на сидящего на банке гребца, вминает его, вдавливает вместе с обломками банки в днище, которое не пробивает.

— Еще раз! — командую я.

После третьего падения «дельфинов» в дело вступают мои лучники. Они практически в упор расстреливают тех пиратов, которые пытаются перебраться с тонущих галер на парусник. Мы, конечно, не против, чтобы они оказались в трюме «Альбатроса», но только без оружия и по строго отведенному маршруту. Пока они не поймут это, будут погибать.

Я выхожу из шатра, чтобы посмотреть, что творится по корме. Третья галера, отрезавшая нам путь к отступлению, движется на нашу сторону по инерции. До нее кабельтова полтора. Весла замерли почти параллельно воде. На баке стоят пятеро. Судя по единственному шлему с обрезанным белым страусовым пером, один из них командир. Они еще несколько секунд наблюдают за избиением своих соратников, после чего командир поворачивается к нам спиной и отдает приказ гребцам. Весла левого борта начинают грести вперед, а правого — назад, враздрай, разворачивая галеру практически на месте. После чего она быстро уносится в сторону устья реки.

Тем временем мои матросы вооружили два штормтрапа и объяснили пиратам, что и как надо делать. Мокрые и растерявшие наглость, морские разбойники по одному поднимались на борт «Альбатроса», где расставались с доспехами и одеждой (обуви ни у кого не было), после чего спускались в трюм, темный и душный. Закрыв за последним лючины трюма, часть моих матросов отправилась на притопленные галеры, чтобы собрать трофеи. Брали все, вплоть до сломанных досок, которые пойдут на дрова. Люди сейчас предельно утилитарны, такого понятия, как мусор и, как следствие, свалок мусора, у них нет. Всё, включая золу, клочки ткани, кости, может где-нибудь пригодится, а потому имеет цену.

Глава 39

Я могу часами смотреть, как работают кузнецы. Мне нравится мелодичный перезвон молотков, запах окалины и сгоревшего, древесного угля. При этом у меня никогда не возникало желания освоить эту профессию, даже просто постучать молотком по полосе раскаленного металла. Я сижу в углу кузни на поставленной на попа чурке и смотрю, как кузнец-ахеец Леарх с двумя своими сыновьями выковывают детали для оснастки нового моего парусника, строящегося на гублской верфи по образу и подобию «Альбатроса», вытащенного на берег, чтобы заодно за зиму просушился. Я решил увеличить свой флот. Это даст возможность решать более грандиозные задачи. Леарх перебрался в Губл по собственному желанию. В той спешке, в которой я покидал Тир, совсем позабыл о нем. Был уверен, что кузнец останется там. Дела у него шли хорошо, от заказчиков отбоя не было. Я не учел менталитет людей этой эпохи. Они не понимают, что такое индивидуализм, не представляют жизнь вне своего рода, общины. Решили остальные ахейцы перебраться из Тира в другой город — и Леарх с ними. Пусть на новом месте будет хуже, зато среди своих. Поэтому все, и ахейцы, и тирцы, и гублцы, и даже тесть и жена, считают меня несчастным человеком, жестокой судьбой закинутым на чужбину. Им даже в голову не приходит, что меня это абсолютно не напрягает. Впрочем, меня уже зачислили в ахейскую общину, причем главой ее. Хочу я или нет, но мне теперь доводится решать самые разные проблемы всей общины, в том числе и семейные. Вот и сегодня мы обсудили в Леархом женитьбу его старшего сына. Парню скоро шестнадцать, что по нынешним меркам засиделся в женихах. Родителям хотелось бы женить его на ахейской девушке, но таковых в общине нет.

— Жените его на местной, — подсказал я. — Появится ахейка, возьмет и ее. Парень крепкий, справится с двумя.

В отличие от египтян, иевусеев и финикийцев, у ахейцев многоженство практикуется в скрытой форме: остальных жен называют наложницами, но дети от всех имеют равные права.

— Тогда местная станет наложницей. Если взять сироту, никто не будет возмущаться из-за этого, — нашел решение Леарх.

Сейчас он работает с серым, нержавеющим металлом, привезенным от хеттов. Изготовить из железа сложную деталь проще, чем отливать из бронзы и обрабатывать холодной ковкой. Я не специалист по металлам, но знаю, что предохраняет железо от окисления хром. Видимо, образуется тонкий слов окислов на поверхности, который и защищает. Это, конечно, не те блестящие, хромированные детали, к каким привык в будущем, но мне хватит и серых, лишь бы служили долго. Я рассказал кузнецу, почему меняются свойства железа, заработав еще пару очков уважения. Кстати, этот сплав является слабым магнитом, поэтому изделия из него не должны быть рядом с компасом.

— Хочу потом выковать такой же меч, как у тебя, — делится планами Леарх.

Моя сабля давно уже не дает ему покоя. Особенно после того, как я сравнительно легко разрубил ей железную пластину, из которой он собирался изготовить шлем. Я объяснил кузнецу теорию изготовления булатной стали, но практику ему придется нарабатывать самому.

— Получится из этого металла? — спрашивает он.

— Не знаю, — честно признаюсь я. — Видел, как делали из трех равных кусков метеоритного железа и двух обычного, перековывая по много раз.

— Хорошо, попробую из метеоритного и обычного, — соглашается кузнец. — Если не получится, возьму это.

— Почему ты не хочешь вернуться к своему народу? — задает Леарх вопрос, который волнует, наверное, всех его соплеменников.

В правду он не поверит, поэтому излагаю доступную для его понимания версию:

— Отсюда до моего народа надо добираться по суше год или больше. Идти придется через земли разных воинственных племен, с которыми придется или сражаться, или откупаться. Да и привык я к жаркому климату. На моей родине полгода длятся холода, земля покрывается толстым слоем снега. Видел когда-нибудь снег? — меняю я тему разговора.

— Видел на вершине горы, когда был мальчишкой, — ответил кузнец.

Его детство прошло на острове Крит. Раньше там жил другой народ, довольно развитый, который в будущем историки назовут минойцами. Ахейцы разграбили их города, благо сделать это было не трудно, потому что, как и многие египетские, почти не имели защитных сооружений, вытеснив аборигенов вглубь острова, в горы. Затем пришел черед самих ахейцев, на которых начали нападать дорийцы, приплывавшие с материка. Привыкшие жить на берегу моря, старшие родственники Леарха уходить в горы не захотели, перебрались на Сицилию, подальше от беспокойных соседей, но многие его соплеменники остались там, среди развалин городов некогда очень развитой цивилизации.

Его рассказы о Крите натолкнули меня на мысль наведаться в те места. В первую очередь из чисто туристических соображений. В будущем, далеком и не очень, я много раз бывал на острове, видел развалины древних городов. Интересно было посмотреть, какими были эти строения, пока их не разрушили пот до основания. Заодно добычу поищем. Если там живут люди, значит, есть, кого захватывать и продавать в рабство — приобщать к благам цивилизации, как стыдливо называли этот процесс британцы и их младшие родственники янки. Людей сейчас не хватает катастрофически. Такое понятие, как безработица, отсутствует. Реализовать свою мечту о красивой жизни можно только за счет других. Впрочем, так было, есть и будет. Сейчас, по крайней мере, всё по-честному: рабу не пытаются втолковать, что его делают счастливым, заставляя вкалывать от зари до зари за тарелку похлебки. Хотя, как я наблюдал в СССР, если грамотно и постоянно обрабатывать, многие рабы начинают верить, что они счастливы.