Нарушая правила

Сердце в ужасе замирает. Похоже, у меня сейчас будет инфаркт. Но мне уже пофигу. Ведь мы все равно разобьемся… Какая разница, от чего умирать?

— Резко не тормози, резко не тормози! — повторяю я, а сам изо всех сил жму на воображаемую педаль тормоза.

— Не бойся, — спокойно произносит Дина. — Я ездила на автомате.

А потом каким-то чудом мы входим в поворот. Правая пара колес, проехав по обочине, поднимает сзади нас облако коричневой пыли. Я смотрю в боковое зеркало, словно в него можно разглядеть весь кузов и убедиться, что тачка в порядке.

— Что это было? — спрашиваю я, когда машина плавно тормозит.

Дина тихо прыскает.

— Согласна. У моих учителей немного агрессивный стиль вождения, — ее пальцы выбивают по рулю бодрую дробь.

Похоже, Арсеньева на драйве.

Нет, ну вы это видели?

— Мелкий, ты там в штаны не наделал? — я обращаюсь к брату.

— А ты? — отзывается он.

— Я пока не готов описать свои чувства, — с удивлением смотрю на Дину.

— Ты знаешь, на ней совершенно иначе ощущаешь скорость! — восхищается она. — Так круто! Спасибо, что разрешил.

— Спасибо, что не угробила нас, — усмехаюсь я.

На что Дина фыркает.

— Пф. Ты еще с Яном не ездил.

— Блеск, — поворачиваюсь и тянусь к ней, собираясь поцеловать. — Моя девушка — гонщица.

Приобняв за талию, притягиваю Дину к себе. Ее губы размыкаются.

Но тут сзади раздается недовольное хмыканье.

— Эй, я, вообще-то, все ещё здесь, — говорит Марк.

Я снова целую ее в щеку.

Мы с ней как школоло, ей-богу.

Пощекотав нам нервы и ещё сильнее распалив меня, Дина пересаживается назад, а Марк занимает кресло водителя.

Мелкий принимается за дело с удвоенным азартом и старается ехать быстрее. Я догадываюсь, что это он перед Диной в грязь лицом ударить не хочет. Но в какой-то момент машину снова уводит в сторону обочины. Я тут же перехватываю руль одной рукой и невольно замечаю синяк на левом запястье пацана.

— Тормози, — тут же велю ему. Марк резко жмет на педаль. Слетев с сиденья, я упираюсь ладонями в переднюю панель. — Полегче, мужик! — ворчу на него, доставая из кармана пачку сигарет. — Пойдем проветримся.

На улице я подкуриваю. Мы медленно вышагиваем по асфальту.

Я все думаю, с чего начать, как к нему подступиться, но в итоге просто останавливаюсь, беру Марка за руку и поворачиваю запястьем вверх.

— Что это?

— Ничего. Просто, — в глазах Марка мелькает паника.

— Ничего?! Просто?! — я бросаю сигарету, хватаю его за руку и задираю рукав толстовки выше локтя. — А это еще что за дерьмо?! — с ужасом смотрю на пожелтевшие синяки — четкие отпечатки чьих-то толстых пальцев.

— Я же сказал, ничего, — упрямо повторяет брат, дергая рукой.

Он отворачивается и шагает в сторону машины, мне приходится притормозить его.

— Откуда синяки?! — напираю на Марка, загораживая путь.

— Упал, — упрямо отвечает пацан, сильнее натягивая рукава толстовки.

Я же вижу, он явно что-то скрывает.

— Это он, да? — хриплю я. — Он?

Меня окатывает холодным потом, горло сдавливает, от дрянных липких мыслей кружится голова.

— Ты глухой, что ли? — огрызается Марк совсем по-взрослому. — Упал я!

Он поднимает голову. Я вижу страх на его лице, а еще стыд. Гребаный стыд.

— Он… Твой отец… Он трогал… тебя? — запинаюсь на каждом слове. — Только не ври, пожалуйста.

— Он ничего мне не сделал, — Марк трясет головой. — Ничего… такого, — но нижняя губа пацана предательски подрагивает.

Я не верю ему. Потому что знаю, как выглядит кожа тощего подростка, когда его хватают или бьют огромные волосатые руки.

А еще помню звук гадкого сопения и даже сейчас слышу, как пузырились сопли в носу отчима, пока я делал ему массаж.

Это то, о чем я ненавижу вспоминать…

Мама тогда была в роддоме.

И я был обречен провести с отчимом несколько дней наедине в том проклятом доме. Одним вечером он зашёл ко мне и предложил посмотреть фильм. Я не особо горел желанием тусоваться в его обществе, но дядя Вова выглядел искренним и добродушным. Тогда я решил, что это он рождению Марка так рад. Вот и согласился.

Для начала отчим включил фильм.

"Посмотрим кино для настоящих мужчин, пока мамы нет дома. Ведь ты уже не маленький, да, болтать не будешь?"

Мне и в голову не могло прийти, что за фильм он включит. А когда на экране замаячили голые тетки и мужики, какая-то сила пригвоздила меня к месту. Я знал, что мне нельзя смотреть такие фильмы, и понимал, что отчимы не должны их показывать своим восьмилетним пасынкам, но ничего не мог с собой поделать. Мне было стыдно, но еще сильнее хотелось доказать дяде Вове, что я взрослый.

А потом он попросил помять ему шею. И зачем-то я снова согласился. Больше не было ничего криминального, вот только меня по-прежнему преследует ощущение, что я участвовал тогда в чем-то грязном, аморальном.

Что это было? Трудно сказать. Кроме того раза, отчим никогда не предлагал мне смотреть с ним порно и ни к чему не склонял, только лупил с какой-то изощренной злобой и жестокостью, пока матери не было рядом.

Я, конечно, в долгу не оставался, и матом его крыл, и гадости делал, и из дома убегал. Мама тогда любой мой косяк валила на отца, а тому было похрен. А когда мне исполнилось шестнадцать, отчим сам предложил матери купить для меня квартиру. Вскоре я съехал от них. К тому времени он уже расстался со своей идиотской затеей перевоспитать испорченное отродье. И с кулаками больше не лез, да и вообще меня игнорировал. После девятого класса я так сильно вымахал, что стал выше него, тогда же начал ездить в тренажерку. Это я сейчас понимаю, почему вдруг дядя Вова перестал размахивать кулаками и оставил меня в покое.

Я вырос и мог ему ответить.

Но Марк… Что он с ним вытворяет?

Ведь он его ребенок…

Становится нечем дышать. Меня точно током шибануло.

В попытке прогнать дурные мысли, я дергаю молнию на куртке, но ничего не выходит. В голову лезет самое отвратительное, гадкое, мерзкое.

— Он звал тебя смотреть с ним порнушку, да? — осторожно предполагаю я. Брат лишь кивает в ответ. Прикрыв на секунду глаза, я делаю размеренный вдох. — Что ещё? Он тебя трогал? Просил что-то ему сделать? — стараюсь говорить спокойно и не подавать вида, насколько меня воротит от этих вопросов.