Нас возвышающий обман
Шрифт:
– Не смей даже в мыслях прикасаться к моей жене!
Малфой усмехнулся и рукой отвел от себя палочку Блэка. Глаза его сузились, он подался вперед.
– А то что, Блэк?
– Я тебя... – Сириуса уже трясло от гнева.
– Прошу, договаривай, – поощрил его Малфой, обводя глазами собравшуюся вокруг них толпу. – Ты мне угрожаешь при стольких свидетелях. Видно, и впрямь на свидание к дементорам торопишься.
– Тебя бы туда отправить, Пожиратель хренов!
– Еще и оскорбления...
– Только вот на этот раз он правду сказал, дери его горгулья! Уж не думал, что скажу такое, но ваше черное племя
– Двое на одного, к тому же безоружного, – продолжал невозмутимо улыбаться Малфой. – После того, как Министерство издало распоряжение о прекращении конфликтов между... сторонами.
В этот момент Мэгги сделала несколько робких шагов к мужчинам, ее голос дрожал.
– Дедушка...
– Вот именно, дитя мое, – промурлыкал Люциус, – дедушка. Который, по всей видимости, хочет отправиться в Азкабан и оставить тебя круглой сироткой.
Он протянул руку, чтобы погладить девочку по голове, но Хэмиш ткнул в него палочкой, как до этого делал Сириус.
– Не смей своими грязными лапами касаться моей внучки!
В притворном испуге Малфой чуть приподнял обе руки и с преувеличенным вниманием изучил холеные узкие пальцы, украшенные фамильным перстнем.
– Грязные? Ты мои руки со своими перепутал, шотландский пастух?
Казалось, еще минута и заклятие сорвется с губ пожилого волшебника. Малфой пристально наблюдал за ним с издевательской улыбкой.
– Ничего вы мне не сделаете, вам ведь есть, что терять, что-то самое дорогое, – на этот раз в его голосе слышалась угроза, наигранной мягкости не было и в помине. Затем он развернулся к Сириусу: – И помни, Блэк, я постоянно наблюдаю за тобой. Один неосторожный шаг, и ты вернешься туда, где тебе самое место. А я, наконец, получу то, что мне так желанно! А теперь... Доброго дня, джентльмены.
Он склонился в шутливом полупоклоне и пошел прочь. Толпа расступалась, освобождая ему дорогу.
Блэк и Хэмиш, будто нехотя, убрали палочки. Сириус обвел глазами собравшихся вокруг них зевак. Встречаться с разгоряченным лордом Блэком, похоже, никому не хотелось, и все возвращались к брошенным занятиям. Хэмиш же положил свою большую веснушчатую руку на голову внучке, приглаживая волосы. Девочка доверчиво прижалась к дедушке.
– А вы до сих пор боец хоть куда, мистер МакКиннон, – примирительно сказал Сириус.
Хэмиш насмешливо поглядел на него.
– Не подлизывайся, Блэк!
– Я...
– Конечно, вы, сраные английские аристократы, считаете, что шотландские пастухи ни на что не годны!
– Вовсе нет... Я никогда... – смутился Сириус. – Возможно, мы могли бы попытаться уладить наши разногласия...
– Разногласия? – невесело улыбнулся Хэмиш. – Жизни моих невесток и сыновей — это ты называешь разногласиями? Я тебе, как и этому ублюдку Малфою, скажу: я с тобой спина к спине встану только против Пожирателей! А так – мы с тобой не друзья. Идем, Мэгги!
Она обернулась, в последний раз улыбнувшись Сириусу улыбкой Марлин.
– До свиданья, мистер Блэк!
====== Глава 12. ======
Леди Селеста так настойчиво в каждом письме приглашала дочь навестить родительский дом, что в конце концов Селена решила воспользоваться тем, что Сириус уже вторую неделю скучал в Хогсмиде
и мог остаться с Лили. Брать ее с собой к матери она совершенно не хотела. Все в ней восставало против этого! Сириус выразил свое глубокое неудовольствие по поводу предстоящего визита, но, чувствуя себя виноватым, не решился устроить бурную сцену, чему Селена была несказанно рада. К тому же Дамблдор часто отлучался из Хогвартса на слушания в Министерство и предлагал сопроводить ее в Лондон.Поездка радовала Селену: ей хотелось уехать и вернуться, сознавая, что муж будет ждать ее дома. И, зная, как он не любит ее родственников, она была уверена, что ждать он ее будет с нетерпением. Это окрыляло! Ведь каждый день она со страхом ждала, что он объявит ей за завтраком или за ужином, что вновь собирается куда-то... В своих опасениях она была не одинока: Снейп, который заходил повидать крестницу во время недолгих ежевечерних прогулок Сириуса до «Трех метел» и обратно, постоянно насмешливо интересовался:
– Неужели Блэк еще здесь? Странно, его тяга к подвигам ослабла? Или он наконец-то смирился...
Под обвиняющим взглядом Селены он замолкал и шел играть с девочкой. Общение с Лили превращало его в другого человека — нежного, трепетного, заботливого... Он не просто потакал всем желаниям малышки, но и рассказывал ей обо всем на свете, будто пытался вложить как можно больше знаний в детскую головку.
И, хотя мужа не радовали визиты Северуса, Селена и мысли не могла допустить, чтобы их прекратить. Он ведь уже стал частью жизни девочки, и ей казалось, что дочь будет переживать, если крестный перестанет к ней приходить.
*
В доме матери было непривычно тихо. Селена не была здесь уже очень давно, с тех самых пор, как мать отправила ее пожить к кузине. Но казалось, что в богатом убранстве особняка совершенно ничего не изменилось. Разве что на лестнице появился портрет ее старшего брата, Максимуса, самой сильной материнской привязанности, если такая вообще могла существовать. К остальным детям леди Селеста выказывала скорее вежливое безразличие, но мальчики, по крайней мере, были истинными Мунроками — выпускники Слизерина, все как один примкнувшие к Темному Лорду! Дочь же стала истинным разочарованием — сначала Гриффиндор, потом роман с отступником, предателем рода. Леди Селеста считала, что в дочери проявилась «гнилая кровь Блэков», с чем была категорически не согласна ее бабка, Гертруда Мунрок, урожденная Блэк. Леди Гертруда всегда видела в рождении внучки некий знак свыше, она-то и дала ей имя луны, повелительницы вод.
Селена медленно поднималась по лестнице. Брат презрительно взирал на нее с портрета, его взгляд был так же холоден, как и взгляд их матери. Как же леди Селеста пережила его смерть? Она слышала, что мать два дня не выходила из комнаты, оплакивая свою потерю. Неужели она все-таки умела плакать? Кто теперь стал для нее утешением — Абракас, Орион, Гораций?
Девушка шла по галерее к материнским комнатам. Она все больше удивлялась тому, что мать не встречает ее. Сколько она себя помнила, леди Селеста всегда выходила дочери навстречу, будто оценивая ее, а затем прижимала ее к себе, отстранено заключая на краткий миг в жесткие объятия. Максимальным проявлением эмоций считалось холодное прикосновение холеной руки к щеке дочери или еще более ледяной поцелуй.