Наш испорченный герой. Встреча с братом

Меня стали брать в игры, у меня появились друзья. Как только ребята узнали, что Сок Дэ меня помиловал, они перестали меня избегать. Более того, заметив, что Сок Дэ оказывает мне особое внимание, все старались заполучить меня в свою команду. Всё стало прямо наоборот по сравнению с тем, что было: как будто специально для того, чтобы заставить меня забыть горечь одиночества в прошлом семестре.

Теперь я мог нарушать мелкие правила, но это уже не создавало мне, как раньше, славы самого трудного ученика в школе. Доносчики, которые раздували мои проступки до преступлений, вдруг куда-то испарились, и я мало-помалу набирал известность как образцовый ученик. Не изменились ни правила поведения, ни я сам, но изменилось отношение классного руководителя: он принимал меня, как отец своего блудного сына.

Успеваемость тоже постепенно пришла в норму. В первой четверти я вошёл в первую десятку, а на последнем экзамене зимой был уже вторым. Как только я стал хорошо учиться, успокоились мои родители, которые до этого всё ругались между собой из-за меня. Я опять стал их любимым талантливым первенцем.

А ведь всё это было отнято у меня старостой! Если рассуждать без эмоций, то я ведь только вернул себе то, что принадлежало мне по праву. А Сок Дэ всего лишь не мешал мне это вернуть. Но теперь, когда я был всецело в его воле, это казалось настоящим благодеянием.

Постепенно выяснилось, что жить под властью Сок Дэ совсем не так страшно, как я думал. Он, конечно, не ко всем относился одинаково, но надо признать, что от меня он ничего лишнего не требовал и уж тем более ничего не отнимал. А если я сам хотел преподнести ему что-нибудь вкусненькое или подарить какую-нибудь редкую вещицу, то он не хотел брать. А если брал, то потом возмещал мне подарок, причём дарил что-нибудь гораздо более ценное. Я припоминаю теперь, что получать от него вещи стало для меня привычным делом, хотя мне и было неприятно то, что все эти вещи всегда оказывались отнятыми у других в классе. Как староста Сок Дэ не наваливал на меня лишней работы, ничего не заставлял делать — а между тем с другими ребятами он часто так поступал. И эти привилегии, освобождение от обязанностей, меня очень впечатляли, может быть больше, чем они стоили.

Всё, что хотел от меня Сок Дэ, — это чтобы я смирился с порядками, которые он установил, и не пытался ничего нарушить в его королевстве. Только и всего. Но королевство-то было тиранией, и потому подчиняться было противно. Правда, с тех пор как я оставил надежду стать свободным и свои мечты о разумности, подчиняться стало легче.

Как бы там ни было, в конце концов я привык к заведённому порядку, стал вполне лояльным подданным. Мне приходилось, правда, платить одну подать: Сок Дэ использовал мой талант художника. На уроках рисования я должен был делать сразу две работы за то время, что другие делали одну. Вторая предназначалась Сок Дэ, который рисовать не умел. И на витрине-выставке в классе под вывеской «Вот как мы умеем» всегда красовались два моих рисунка: один, подписанный мной, а другой — старостой. Но надо сказать, что он не принуждал меня к этому. Точнее, я просто не помню, просил ли он меня рисовать за него или я сам ему это предложил. Надо полагать, что, будучи его верноподданным, я всё-таки предложил сам — в обмен на снижение налогов или трудовой повинности.

* * *

Всё было тихо, но тут нежданно-негаданно в нашем классе свершилась революция — впрочем, революция, совсем не похожая на славные страницы истории. В начале следующего года уволили нашего классного руководителя. Не прошло и двух месяцев после этого, как королевство Сок Дэ, казавшееся гранитным монолитом, разлетелось вдребезги всего за полдня, а железный диктатор был объявлен обыкновенным преступником и бесследно исчез. Но прежде, чем рассказать о том, как происходила эта революция, я должен кое в чём признаться. Дело в том, что я уже давно знал о страшной тайне Сок Дэ — о той тайне, которая и привела его к краху.

Где-то в середине декабря у нас был экзамен, и, чтобы всё было по-честному, всех учеников в классе пересадили — смешали как придётся. В результате рядом со мной оказался Пак Вон Ха, отличник, один из лучших в классе. Он был силён в математике и, кроме того, был в числе десяти самых близких друзей Сок Дэ. Поскольку сам я в математике был не очень, его присутствие рядом придавало мне уверенности. Когда два часа, отведённые на экзамен, уже подходили к концу, я заметил, что Вон Ха делает что-то странное. Я в это время бился с трудной задачей и заглянул в его лист — не для того, чтобы списать, а так — чтобы только узнать, написал он ответ или нет. Оказалось, что он уже всё решил и… стирал резинкой свою фамилию. У меня зародились смутные подозрения. Ну, можно стереть неправильный ответ и написать другой, но кто же напишет свою собственную фамилию с ошибкой?

Я сразу забыл, что осталось мало времени, и стал за ним следить. Он поглядывал на учителя (это был классный руководитель параллельного класса, которого прислали присматривать за нами на экзамене). И вдруг он написал на том месте, где раньше была его фамилия, другую. К моему изумлению, это была фамилия Ом Сок Дэ. Написав эту фамилию, Вон Ха перевёл дух и осторожно огляделся по сторонам. Встретив мой взгляд, он вздрогнул, однако тут же в его глазах промелькнула усмешка: похоже, он меня не боялся и даже не собирался предупреждать, чтобы я держал язык за зубами.

— Что это ты такое делал? — спросил я невзначай на перемене. Вон Ха усмехнулся и ответил:

— Ну, была моя очередь — математика.

— Твоя очередь? Значит, по другим предметам другие за него пишут?

Я был совершенно растерян. Пак Вон Ха огляделся вокруг и зашептал:

— А ты что, не знал? Хван Ён Су сдавал за него корейский на последнем экзамене.

— Да ты что? А с вами тогда что, если вы за него сдаёте?

— Мы получаем оценки Сок Дэ. Когда ты рисуешь за него на уроке, то ты можешь подсунуть учителю два рисунка с двумя подписями. Но на экзамене так не выйдет. Тут можно только поменяться оценками с Сок Дэ.

Вот так я понял, почему Сок Дэ у нас лучший ученик. Получается, что и рисунки, которые я за него делал, тоже были вкладом в его средний балл.

— И что, за него сдают все предметы? — спросил я.

Вон Ха отвечал на мои вопросы конспиративным шёпотом, ничего не скрывая:

— Ну, не все. Он обычно готовится к двум экзаменам сам. На этот раз — к природоведению и обществоведению. Но предметов-то много, значит, и тех, кто за него пишет, тоже много.

— А какой у него на самом деле средний балл, если по-честному?

— Баллов восемьдесят.

— Значит, ты потеряешь на математике пятнадцать баллов?

— Ну а что делать? Все так делают. Зато Сок Дэ установил очередь, чтобы всё было по справедливости, так что мы все теряем не очень много. Получается, что у всех в классе оценки, кто какие заслужил, — кроме Сок Дэ, конечно. Всё по справедливости, всё на своих местах — если счастливчик вроде тебя не пролезет выше, чем мы.

«Мы» — это были как раз те семь или восемь ребят, которым Сок Дэ особо покровительствовал. Я действительно стал в последнее время выше их всех по успеваемости.

— А что… Сок Дэ до сих пор ничего тебе не рассказывал насчёт этих дел?.. — забеспокоился Вон Ха, видя, что я несколько обалдел от всех этих тайн. Затем он сказал, явно желая успокоить сам себя: — Ну так и что из того, что я тебе сказал? Ты же рисовал за него. А это то же самое, что сдавать экзамен по рисованию. Теперь ты знаешь, что скоро и тебе придётся поменяться с ним листами на экзамене.

Но я уже не слушал: меня захватило желание возобновить борьбу. Теперь, когда я знал тайну Сок Дэ, я мог представить неопровержимые доказательства преступления, с которым никто бы не стал мириться. Как бы ни был равнодушен ко всему классный руководитель, такого он бы не потерпел. И если бы я поймал Сок Дэ в эту ловушку, то это была бы сладкая месть — и учителю, который его всегда поддерживал, и моим родителям, которые мне не верили и заставляли помалкивать. И я бы стал героем в глазах ребят, которые долго всё это терпели. Моё сердце забилось быстрее в предчувствии возвращения свободы и разума, которые мне пришлось променять на рабство.