Наше счастье украли цыгане

Он словно задумался, прежде чем ответить.

— Я ещё не старый человек. Могу и семью завести. Вот разгребусь немного с делами — займусь любовью. Ну а ты мне подскажешь, как и с кем — ты же умная.

Я подумала — он «опытная» скажет. Имея в виду всю славушку мою здешнюю. Впрочем, именно в таком смысле эта «умная» и прозвучала. Я обижаться не собираюсь, да и ты, похоже, папа Слава, тоже не хотел обижать. Правильно?

Медок и вправду хорош. Меня подташнивает с него почему-то, как беременную, но оценить достоинства пищевого продукта и я в состоянии. Целых три ложки в рот запустила. Чайные, разумеется. Ну да на свежем воздухе вообще питаться полезно. Любая кака во благо. Солнышко, ветерок, стены не давят — настроение заметно повышается, пища отменно усваивается. Любить хочется и быть любимой.

Вот только от пчёл то и дело отмахиваться приходилось.

— Вячеслав Демократович, я сдаваться пришла! — решилась я наконец на политическое заявление, отодвинув чашку в сторону. — Воля ваша — казнить или миловать.

— В каком смысле? — изумился он, застыв с распахнутыми глазами и блюдцем в ладони. Та принялась заметно подрагивать, и недопитый чай пустил несколько выразительных волн в стиснутых рамках фарфоровой акватории.

— Я долго думала над тем, что вы мне говорили… О некоей связи между нами, о вашем ощущении отцовства по отношению ко мне… О вашем желании быть мне отцом… Не столько думала, сколько прочувствовала, осознала нутром… Сон вот даже приснился выразительный… Вещий… Короче я поняла: вы и есть мой отец!.. Настоящий, единственный и желанный!.. Всё остальное — блеф… Короче, хочу сближения с вами, хочу быть вашей благодарной дочерью!.. Хочу «папой» вас называть…

Блюдце совсем разыгралось в руке у Куркина. Того и гляди перевернётся. Он торопливо поставил его на стол, глубоко вздохнул, потом пронзительно и проникновенно посмотрел на меня и выдохнул:

— Ну наконец-то! Света, дочка, если б ты только знала, как я счастлив!

Меня буквально затрясло от этих слов. Слёзы непроизвольно брызнули из глаз, в груди в мгновение ока зародилось огнедышащее ядро и тут же лопнуло, разбрызгав кипящую лаву по всему телу. Я задыхалась от счастья — такого внезапного, яркого, огромного.

— Папа! — вскочила я на ноги и, огибая стол, бросилась к сидевшему напротив Куркину. Обвила его трясущимися руками, прижалась щекой к лёгкой и такой приятной небритости лица, ощутила взбудораженное биение его сердца. — Папочка! Как здорово, что я тебя нашла!

— Света! — сдавленно хрипел он. — Доченька!

ЗЛОБА И СТЫД

— А меня так пятна эти смущали, криптология эта чёртова, — призналась я папе в порыве искренней откровенности.

— Ты имеешь в виду родимые пятна? — спросил он.

Склонив голову ему на грудь, я сидела на коленях у отца. Он едва заметно покачивался из стороны в сторону и гладил меня по спине.

— Ну да! Раз у меня на заднице родимое пятно, а у матери его нет — то, значит, оно должно быть у отца! Я так рассуждала. Хотя всё это глупость. Кто вообще сказал, что родимые пятна непременно передаются от отца к дочери? Вот у тебя вроде бы нет никаких пятен.

— Да, пятен нет, — признался он.

— И я о том же! У тебя нет, а у меня есть, но мы всё равно отец с дочерью. И пусть все другие, у кого похожие пятна есть, идут организованно лесом!

— А что, у кого-то есть?

— Да видела тут кое-что. Что-то сама, что-то рассказали. У Кондакова, убитого милиционера, говорили, примерно такое пятно на правой ягодице было. Хотя возможно, что это и не родимое вовсе, а грязь прилипла. Его как раз тогда из-под земли достали.

— Грязь — очень даже может быть.

— Вот! А ещё сама видела у дурака местного, Васи-ворона. Знаешь его, наверное. Он солдатам голую задницу показывал — и там что-то подобное. На бабочку похоже.

— Твоё пятно похоже на бабочку?

— Ага!

— Надо же! И у Васи-ворона тоже?

— Ну да. Примерно.

— И у Кондакова на бабочку похоже?

— Ну вроде бы. По крайней мере мне так об этом рассказали.

Я затылком почувствовала, что выражение лица папы Славы изменилось.

— А что? — распрямилась я и подняла голову, заглядывая ему в глаза.

— Так ведь Вася-ворон — это отец Кондакова, — произнёс с какой-то нехорошей игривостью Куркин.

— Да ну, брось!

— Отец, точно тебе говорю! Василий Кондаков его зовут. Он нормальным мужиком был, это в последние годы у него крыша поехала. То ли после смерти жены, то ли от выпивки. Так что ничего удивительного, что у него вместе с сыном на одном и том же месте родимые пятна.

— Тогда откуда у меня точно такое же? И на том же самом месте?

— Ну мало ли откуда… — опять эта противная игривость.

— То есть, ты хочешь сказать, что я — дочь Васи-ворона? Сестра Игоря Кондакова?

— Да ничего я не хочу сказать. Но всё возможно. Мать-то у тебя, сама знаешь, какая. Вася Кондаков пятнадцать лет назад видным был мужиком, директором магазина работал, деньги имел хорошие.

— Подожди, а как же ты?! Ты же мой биологический отец! Ты признался в этом!

— Признался? — он смотрел на меня воистину удивлённо. — Разве? По-моему, мы просто заключили договор. Я считаю тебя своей дочерью, ты меня — своим отцом. С этим пониманием мы вместе идём по жизни к победам и свершениям.

Я тотчас же соскочила с его противных колких коленей. Негодование и злоба бурлили словно все вулканы Солнечной системы. Разом.

— Света! — успокаивающе протягивал мне руку Куркин. — Я не твой отец, но очень хотел бы им стать. Честно! Куда ты, доченька? Всё так хорошо начиналось.

— Гад!!! — гаркнула я ему в харю. — Урод, извращенец, педофил! Ненавижу тебя!!!

Бросилась по тропинке в сторону ворот. Больше чем злоба, многократно больше, изнутри меня душил стыд. Должно быть, я вся пылала от его ядовитого извержения. Такой ничтожной, омерзительной и несчастной я не чувствовала себя никогда.

— Света, подожди! — слышала я голос догонявшего меня Куркина. — Ты не так всё поняла!

Взгляд мой внезапно упал на ствол одной из яблонь — на ней уже наливались соком плоды, пока зелёные, но уже с первым румянцем. И зачем здесь Куркину яблони? Для красоты разве. Прислонённые к ней, спокойно, но многозначительно стояли почти новенькие вилы. Стояли и словно просились ко мне в руки. «Зачем вы мне? К чему?» — даже успела бросить я им требовательные вопросы, но, молчаливые и вопиющие, они лишь взывали ко мне немым укором и жаждали действия.

И я решилась действовать. Через мгновение вилы были у меня в руках. Легли на ладони удобно.

И когда из буйной зелени на свободный пятачок вслед за мной торопливо выбрался Куркин я, словно древний атлет-копьеносец, коротко крякнув, метнула грозное четырёхзубое орудие прямо в грудь этому гадкому одноногому существу. Сдохни, самоуверенная тварь!

Копьё слегка отклонилось от заданного маршрута и вошло не в грудь кооператору, как стихийно задумывалось, а в правое плечо. Впрочем, вошло — это слишком громко сказано. Силушки во мне никакой. Оно слегка воткнулось в смердящую плоть этого человека-пиявки и тут же свалилось на землю. Но сама пиявка, расширив от страха глазёнки и приложив к нежданной ране белы руки, скорее по инерции от моего никчемного удара, чем от боли, осела на землю и издала нечто напоминающее хрип. Выбравшаяся из вагончика алкоголическая тётка, расширив очи, приложила в трепетном удивлении руки к отёкшему лицу. Я рванула к воротам.