Нашествие гениев

Зазвучала музыка, и я вздрогнула. «Теряю. Я теряю его, не борясь! Я не могу так! Не могу! Не могу его бросить, не могу позволить уйти! Пока он дышит, я не могу его отпустить! Не могу опускать руки и быть слабой!» — подумала я, и в памяти вновь вспыхнули слова Графа: «И помни, я не люблю слабаков!» «Я буду бороться до конца, и если надо будет, выгрызу у него зубами их жизни», — решительно подумала я и, наплевав на музыку и недоуменные взгляды зрителей, кинулась в зал, спрыгнув со сцены. Студенты возмущенно зашептались, но мне было наплевать — я видела перед собой лишь грустные, растерянные, но такие понимающие, сияющие зеленые глаза. Добежав до Майла, я кинулась ему на шею и прижалась губами к его губам. В памяти вспыхнули страшные образы прошлого, Дживас вздрогнул, но затем теплые ладони легли мне на спину, губы его неуверенно дрогнули, и он осторожно и очень нежно поцеловал меня. Это нисколько не напоминало злой, жестокий поцелуй садиста, сопровождаемый укусом за губу до крови, и я нерешительно ответила, а воспоминания о том страшном дне стали отступать. Я не слышала ни улюлюканья в зале, ни смеха, ни свиста, ни воплей с абсурдным и нецензурным содержанием — для меня существовал только Майл Дживас, хакер, геймер, водитель алого авто в желтых гогглах, Мэтт. Весь мир сузился до двух зеленых омутов, глубоких и затягивающих, слегка замутненных, как два хризоберилла, и таких нежных, что сердце оттаяло, и я подумала: «Я никогда не отпущу тебя…» Я закрыла глаза и отдалась на волю чувств, а когда воздуха стало катастрофически не хватать, и Майл отстранился, я прошептала:

— Не отпущу, слышишь? Загрызу этого Графа зубами, если понадобится, но никогда не отпущу!

— Какая решительность, — послышался ехидный голос. Очень громкий, но никто, кроме меня, Юли и наших гениев его не услышал. Мы все обернулись к двери и увидели пару белых перчаток и маску. Я бросилась к выходу, а Граф исчез, но я поняла, что он на улице. Как? Сама не знаю, просто почувствовала.

Я выскочила на залитый солнцем тротуар и нашла взглядом восседавшего на лавочке во дворе дома напротив прозрачного шинигами. Кинувшись к нему, я зло подумала, что сейчас готова его прибить, и, подбежав к лавочке, наплевала на закон этики и инстинкт самосохранения, схватив Графа за шиворот и начав трясти, как грушу.

— Не смей! Не смей, слышишь?! Не смей, ты не имеешь права!!! — кричала я.

— А что ты мне сделаешь? — язвительно бросил он.

— Я тебя не убью, — процедила я. — Это невозможно. Но вот мучить тебя всю свою жизнь я в состоянии…

— Ой, да не приду я к тебе, и не сможешь мучить, — развел руками призрачный гад.

— Я найду способ! — заорала я. — Я испорчу тебе вечность! Я когда умру, стану шинигами, чтобы вечно тебя изводить!!!

— Хм. Значит, ты решила бороться до конца? — ехидно вопросила эта гадина.

— Да!

— И не сдашься?

— Нет!

— Даже если я скажу, что ты лишаешь их всех, даже белого альбиносика, «мира счастья»?

— Заткнись, я не отпущу его!

— Да?

— Да!!!

— Хм. Ну и ладно.

Граф вдруг встал и отцепил мои руки от своего воротника с такой легкостью, словно я в жизни ничего опаснее иголки в руках не держала.

— Знаешь, — заявил он, сжимая мои запястья так, что дикая боль отдавалась по всему телу. Но на нее мне было наплевать… — мне не нужны слабые наследники, неспособные за себя постоять, опускающие руки и сдающиеся на милость победителя. После того, как умерла моя дочь, рождались разные люди, но такой сильной личности, как она, я не встречал среди них ни разу. И знаешь, ты очень на нее похожа. Нет, не внешностью: она была белокурым ангелочком. И не характером: ангелочек есть ангелочек. Своей решимостью и стремлением бороться до конца. Потому я и решил испытать тебя. Что ж, ты прошла испытание. И можешь получить свою награду.

Граф отпустил мои руки, и на его ладони вдруг появилась белая восковая свеча, горевшая синим пламенем.

— Это его жизнь, — сказал он холодно. — Я могу сейчас же загасить ее или оставить гореть. Твой выбор?

Отчаянно хотелось сказать: «Оставь гореть», — но вместо этого я спросила:

— А Бейонд?

— Ты и за него готова драться? — спросил Граф.

— Да.

— Хм. Я не ошибся. Ты такая же добрая, как моя дочь…

На второй ладони появилась еще одна свеча, но Граф изрек:

— У меня две руки, дорогуша. Больше тебе никого не спасти. Да и живого в этом мире не оставить. Что скажешь? Совершишь еще одну сделку?

— Какую? — раздался ледяной голос за моей спиной. L? Я оглянулась и увидела гениев и бледную, как полотно, Юлю, которую обнимал за плечи Бейонд. Рюзаки стоял ближе всех ко мне, рядом с ним стоял Майл и зло смотрел на шинигами. Никогда прежде не видела в его глазах столько ненависти… Даже к Ионову.

— О, все просто, — усмехнулся Граф. — Я же говорил: мне скучно. Потому после смерти она и этот тип, — он кивнул на Дживаса, — должны будут по собственной воле стать шинигами.

Я замерла. Что он городит? Жить вечно? Обречь себя и Майла на такие мучения?! Но… ведь тогда мы с ним сможем всегда быть вместе. Всегда. Но хочет ли он этого? Я растерянно посмотрела на Дживаса, а он грустно улыбнулся и пожал плечами:

— Тебе решать, я поддержу тебя в любом случае.

— Но ты… — я запнулась и все же решила спросить его и не додумывать сама: один раз подобные «додумывания» нас привели к неприятным последствиям, и я не хотела наступать на одни и те же грабли дважды. — Ты сам этого хочешь? Всегда быть со мной.

— Я — да, — кивнул Дживас без тени сомнения, и я широко улыбнулась. — А ты?

— Шутишь? — пробормотала я и посмотрела на Графа, тот протягивал мне свечи, но я обернулась на остальных гениев.

— Ребята, я… — начала было я, но была перебита Михаэлем:

— Сестренка, ты реально думаешь, что мы сочтем предательством попытку стать счастливой? Я давно умер, как и L, мы сами пошли на смерть. Осознанно. Потому что верили, что поступаем верно. И раз уж у душ есть возможность стать шинигами, я всеми правдами и неправдами буду бороться за то, чтобы им стать. Если же не получится, невелика беда. «Мир вечного счастья» или просто темнота — я свое пожил. И не жалею о том, что умер. В конце концов, смерть моя принесла людям пользу, а я всегда мечтал умереть, помогая им. Уверен, L тоже не жалеет о сделанном выборе.

— Я жалею лишь о том, что не встретил таких людей, как вы с Юлей, еще при жизни, — улыбнулся Рюзаки. — Прости, но та шинигами мне с самого начала сказала, что есть возможность остаться двоим из нас — тем, кто станет тебе и Юле дороже всех. Но для этого ты должна была стать по-настоящему сильной и осознанно пойти против своей судьбы, против всего мира… Нет, против всех миров. Мне запретили говорить тебе об этом, сказав, что иначе все мы будем немедленно отправлены в мир Мейфу, но я пытался всеми силами показать тебе, что ты должна бороться. Получилось или нет — решать тебе. Но не сдавайся и не вини себя. Ты сделала выбор, и я рад, что все так закончилось.

— Маша, я тоже рад, — тепло улыбнулся Найт, накручивая на палец белую прядь. — Мы должны возвращаться, у каждого свое место, и если двое из нас нашли новое — я рад, но остальные должны вернуться. Нам здесь места нет, ведь мы не отсюда. Отпусти и не забывай нас: память — лучшая награда и утешение.

— Найт… — пробормотала я. — Спасибо.

— «Время уходить», — тепло сказал Рюзаки.

— «Здравствуй и прощай», — прошептала я, как и L вспоминая слова Рэя Брэдбэри.

— Мы не прощаемся, — усмехнулся Михаэль. — Я еще поборюсь за то, чтобы стать шинигами.

— Пожалуй, я тоже, — пожал плечами L.

Я кивнула, обняла Ниара, L, затем Михаэля и, прошептав: «Я вас никогда не забуду», — обернулась к Графу:

— Пусть свечи жизней Майла Дживаса и Бейонда Бёздея горят. Я принимаю условия договора.

— Да будет так! Но помни: если ты выполнишь их задания, они уйдут.

— Но клубы ведь могут распасться, — растерянно пробормотала я.

— Значит, у твоего обещания есть срок годности, как у сыра Дор-Блю. Заплесневеет, но будет действовать, а потом окончательно испортится и будет выброшен. Не бойся, с исчезновением клубов исчезнет возможность сплавить их в мир Мейфу, а не они сами. Их срок жизни будет равен вашему. Дата смерти брюнетика с пылким взором совпадет с датой смерти твоей немного хамоватенькой подруги, а полосатого рыжика — с твоей.