Нашествие хазар (в 2х книгах)

Весть о страшном злодеянии сразу облетела земли западных славян, возмущённые, они начали собираться в вооружённые отряды, сошлись у Девина и под предводительством воеводы Либуша приступили к штурму крепости.

Дружинницы дрались, как львицы, но силы оказались неравными. Пришлось им сдать Девин. Сватаву и её приближенных схватили, оставшиеся в живых воительницы разбежались и попрятались в лесных чащах и прибрежных зарослях.

В Девине теперь хозяйничали мужчины. Сватаву как ведьму осудили на сожжение. Привязали её к столбу на помосте, а внизу разожгли огромный костёр. Когда пламя охватило Сватаву полностью, раздались из самой гущи огня её звонкие слова:

–  Никогда в Девине теперь не будет спокойно! Я строила крепость, и я её проклинаю… В день тринадцатый месяца серпеня, в пятницу [254] … И учтите - время искажает и стирает слово, сказанное человеком, но, преданное огню, оно живёт вечно…

Красные языки взметнулись кверху, и помост вместе со столбом и Сватавой рухнули…

–  Вот так закончилась эта история, - завершил свой рассказ Славомир.

Но, судя по тому, что происходит с Девином, история продолжается, и пророчество колдуньи сбывается… Распри между славянами обостряются, и внешние враги не дают им покоя…

[254] Тринадцатое число в пятницу у всех народов, исповедующих разные религии, всегда считалось несчастливым… И у славян-язычников, и у древних греков, и у римлян - у Гомера в «Илиаде» и Цицерона. В древнееврейской Каббале было 13 Духов Зла, в 13-ой главе Евангелия от Иоанна говорится о предательстве Иуды. Христа распяли на кресте в пятницу… На Тайной Вечере тот же Иуда присутствовал тринадцатым, а в 13-ой главе Апокалипсиса сказано об Антихристе.

Я ловил удочкой рыбу в Мораве, когда меня позвали, сказав, что из Велеграда вернулись солунские братья. Кстати, рыбачить я пристрастился в монастыре и сие неплохо у меня получается; впрочем, любой монах всегда остаётся заядлым рыбаком - один ловит на удочку, другой - острогой: так добываем мы - монастырские и бывшие - себе пищу, не прося её и не выторговывая… Я поймал приличную белугу и несколько щук, отдал их Кроку и пошёл в крепость. Дорога пролегала через небольшой яруг, заросший густым малинником. Я вступил на проделанную в нём тропку и тут почувствовал опасность - кто-то ломился сбоку. От неожиданности я сильно крикнул. Через малинник резво проскочил мохнатый хозяин леса и мгновенно скрылся в лесочке.

–  Эк тебя, топтыга!
– воскликнул я и перекрестился.
– Думал, смертный час мой пришёл.

Рядом Бивой и Крок разразились смехом.

–  Вы для чего ко мне приставлены?! Охранять!
– хотел было распечь их, но сам тут же громко рассмеялся.

–  Ну и стрекотнул он от вас, отче… И весь малинник обделал!

«Вот так бы и двуногие враги наши… Да их легко не напужаешь…» - отметил про себя.

Рассказал об этом Константину и о том, что подумал на сей счёт, - тот улыбнулся своей печальной улыбкой, глаза его изнутри засветились тревожно.

–  Да, - согласился он.
– Просто так их не напугать… Вижу я - в земле моравской на своём трудном поприще встретим их предостаточно. Если мы будем стараться, по слову Григория Богослова, «не победить, а приобрести братьев» по вере, то немецкие и прочие латинисты давно ищут власти любою ценою… Враги хитры и изворотливы.

–  К их уловкам не привыкать, но надлежит нам и впредь быть настороже…

–  Да, Леонтий, осторожность не помешает. И всякие наши действия должны хорошо продумываться и выверяться… Перво-наперво, мы пошлём к Фотию Светония, пошлём и Доброслава. Так мы его и не обратили в нашу веру… - с сожалением заключил Константин.

–  Не согласен, - возразил я.

– Он сочувствует нашей вере. Ибо православная идея есть идея сердца, которую Доброслав приемлет: он уже наполовину христианин, наполовину язычник… Окрестить не сумели… Да! Но душа его отозвалась на Божье благовестив, на главную заповедь: «Бог есть любовь»… Язычник сам того не понимает, что давно живёт по-христиански…

–  Речист ты, Леонтий!
– со смехом воскликнул Константин.
– Включаю и тебя в наше дело проповедничества… Не телохранителем будешь, а распространителем вероучения. Как ученики мои…

–  Хорошо. Посмотрим… А я вам ещё одного ученика нашёл, отче… Славомиром зовут. Мораван…

–  Добре. А с Доброславом трудно навсегда расстаться, но, кажется, сей час пришёл…

–  Да… Он уже говорил со мной об этом, ещё раньше… Пойду позову его. Пусть готовится в путь. Вначале - в Византию, а оттуда ему дорога в Крым…

–  А наши дороги куда?
– серьёзно спросил философ.

Если бы я знал, отче! Пока же они пролягут здесь…

4

Ветер не утихал с самого утра, а уже надвигалась вечерняя тьма. Сильными, неослабевающими ни на миг порывами, он гнул к земле густой ковыль, раскрывал избяные камышовые крыши, выхватывая из них клок за клоком; и так до тех пор, пока оставшаяся часть не срывалась с обнажённых стропил и не уносилась невесть куда.

А через некоторое время и сами деревянные стропила, треща и ломаясь, падали вниз. Теперь в селении домов без крыш, похожих на кубы, стояло премножество, а с верхом - единицы и только те, которые находились под холмом, им в какой-то мере защищённые от ветра.

Из окна такого дома с уцелевшей крышей можно сейчас наблюдать как бы снизу за раскачивающимися деревьями, росшими по вершине холма; они казались огромными мётлами, густыми кронами вылизывавшими почти чёрное небо со светло-синими или даже совсем светлыми разводами, через которые пробивались красноватые лучики… А пробившись, они искрами сыпались наземь и гасли.

Зрелище было дотоле никем невиданным, так что рядом стоящий с Аскольдом Кевкамен беспрерывно крестился и постоянно шептал: «Во имя Отца, Сына и Святого Духа…» Поражённый необычайным небесным явлением Аскольд непроизвольно повторял вслед за греком эти слова.

И Светозар расширенными глазами глядел на красные лучики и тоже не смог бы объяснить происходящее… Лишь старая баба, лежащая на лавке, тянувшейся по всей стене дома на уровне окон, подняла голову и изрекла:

–  Сварог посылает роковое знамение. Бойтесь!.. И готовьтесь к кончине!

–  Замолчи, ведьма! А не то - велю в безобразную грудь твою вбить осиновый кол… - повернулся к ней Светозар.

–  Ну и вбей!.. Беду-то этим всё едино не отведёшь…

От печи отделилась девчушка годков семи, с еле прикрытым тощеньким тельцем, подошла к старухе, обняла её за голову, заплакала.

–  Оставь, воевода, в покое старую бабу. Не обращай на неё внимания… Пусть бормочет, что душа ей велит, - сказал Аскольд.

–  Благодарю тебя, князь, - проговорила старуха, отстраняя внучку.
– Один ты среди них сердцем добр ко мне… А тот, чёрный, пошто рукой туда-сюда в себя тычет?
– спросила.

–  Не твово ума дело!
– огрызнулся Кевкамен.
– Точно - клуда она… Клуда и есть. Ведьмака!

–  Да уж не клудее тебя… Вижу - оборотень ты: своим служил, теперь - нашим… И князя смущаешь тычками да молитвами… Не слушай его, князь, иначе погибнешь…