Наши люди

Я и сам понимал, что непроходняк -- там же был Горбачев и крах перестройки. Я даже не мечтал это напечатать!

Но Дима Попов забрал у меня рукопись и отдал своему начальнику по "Искусству кино" -- Косте Щербакову. И тот ее, к общему офигению, лично протащил через цензуру!

– - А как ты угадал, что стрелять в Москве будут именно в девяносто третьем?

– - Роман Гюго "93-й год" произвел на меня такое впечатление, что действие своей повести я перенес в девяносто третий год. Только поэтому, уверяю тебя.

И я пытался представить, как же будет вы-глядеть гражданская война в Москве.

– - Да... ты тогда почти точно угадал фамилию главаря путчистов -Панаев.

– - За это спасибо цензуре. Она потребовала изменить фамилию диктатора Гончарова -- чтоб не было созвучно с Горбачевым. Цензоры не просто понимали литературу, они понимали авторский замысел! Подсознательный замысел! Так сегодня уж никто больше не читает. Я и поменял Гончарова на Панаева...

– - А какой еще вклад цензура сделала в твое произведение?

– - Выкинула описание большого котлована на месте Мавзолея и маленьких ямок у Кремлевской стены, на которое меня вдохновил Марк Захаров, потребовавший немедленно закопать Ленина. Слава -- яркая заплата

– - Вот вышел журнал, и началась слава, так?

– - Раньше! Еще до публикации! Рукопись, отксеренная, пошла гулять. Попала на "Ленфильм", где по моему "Невозвращенцу" сняли чудовищный фильм.

– - Хемингуэй тоже был недоволен экранизациями себя.

– - Только это меня и утешало. А через полгода мне позвонил Оливер Стоун...

– - Да ладно! Сам Стоун?!

– - Ну, его агент. Стоун тоже захотел снять фильм по моей повести; как раз "Невозвращенец" вышел по-английски. Но было уже поздно: я ведь подписал договор с "Ленфильмом". Это самое трагическое, что связано с "Невозвращенцем". Да... Значит, получил я тогда в редакции десять авторских экземпляров, привез домой, а вечером уехал в Париж. По частному приглашению. Там меня нашли французские репортеры и взяли интервью как у автора прогремевшей в России повести, -- чему я очень удивился...

– - Ты славен и богат, денег полно...

– - Да, деньги уже были, но менять же можно было только пятьсот рублей, ты все забыл! Так что дальше "Тати" я не ходил -- тогда. Я даже не в "Тати" покупал, а вокруг, там типа ларьки.

Вернулся в Москву -- звонок из Парижа: хотят у меня купить мировые права на повесть, предлагают шесть тысяч франков. Тысяча долларов, это ж были бешеные деньги!
– - если кто помнит восемьдесят девятый год. Я... отказываюсь. Они через десять минут перезванивают, извиняются и предлагают в десять раз больше.

Дальше повесть издали в двадцати странах. Меня печатали почти в стольких же странах, как Солженицына.

– - Чем ты можешь объяснить тот успех?

– - Как верно сказал тогда Гребенщиков про одну успешную рок-группу, которую хорошо приняли в Финляндии: "Ребята, это не вы поете, а Горбачев". Не буду преуменьшать, я думаю, что и за меня процентов на тридцать спел Горбачев, если не больше. Россия была дико в моде. Я возник на гребне моды. Должен сказать, что одновременно со мной переводили троих наших, с такой же или почти такой же интенсивностью. Витю Ерофеева с "Русской красавицей" (секрет успеха был в том, что красавица -- русская), потом еще был "Одлян" ("чернуха" про детскую колонию), и Свету Алексиевич с ее "Чернобылем".

– - То есть они туда, на Запад, взяли самые смачные русские позиции: зона, Чернобыль, русские женщины и...

– - ...и будущее этой сумасшедшей страны. Думаю, кроме всего прочего, их в повести привлек диалог между персонажами -- насилием или ненасилием решать проблемы.

И вот началось то турне. Меня пять месяцев возили по странам, где вышла книжка. Германия, Франция, Англия, Дания, Испания, Норвегия...

– - Ты тогда увидел, съел, выпил все, что хотел?

– - Да, увидел, съел, выпил... Пожил! Мы с женой очень хорошо провели время. Тогда мне все было интересно... Я тогда привык к нормальной, хорошей жизни. Привык, что можно запросто вечером сесть в поезд, в обычный второй класс, и из Мюнхена поехать ночью в Париж. Захотелось в Лондон съездить -поехал... И это все в девяностом году!

– - Ты тогда стал богатым и знаменитым и бросил газетную службу, чтобы блистать.

– - Да, я уволился из "Московских новостей". Меня торжественно проводили, выпили хорошо... Я решил, что раз я теперь знаменитый писатель, то на жизнь мне хватит, причем на какую жизнь! Я один из первых в Москве получил кредитную карточку! Но после понял: мне просто казалось, что я богатый. Я потом увидел столько людей, которые были по-настоящему богаты, о богатстве которых я раньше просто не знал!

– - Теперь знаешь?

– - Теперь все знают...

Я довольно долго жил в Париже. На радио "Свобода" я часто выступал, почти как штатный сотрудник, с комментариями -- долбал все. У меня в городе появились свои любимые места. Меня там знали. Бывает, даже теперь приедешь в Париж, зайдешь в любимое кафе "La Palette" (это на Левом берегу), а там спрашивают: что ж вы к нам не заходите? Да вот, отвечаю, дела... Они не догадываются, что я просто на три дня в Париж заехал.

Когда я жил в Париже... туда приехал Егор Яковлев. Мы встретились, и он велел мне по возвращении в Россию выходить на работу. Я послушал его и на работу вернулся. И надо сказать, что за это я ему благодарен. На что б я жил, если б не он? Деньги-то быстро исчезли! За эти годы и куда бкольшие деньги у людей успевали исчезнуть... А когда-то я мог купить "Ягуар"... Все сбылось, ну и что?

– - Ты ожидал, что народ так удивится этой книжке?

– - Нет, я ничего не ожидал. Но повесть сразу нашумела, потому что все испугались.

– - Когда стало ясно, что твои пророчества начали сбываться? Ты можешь обозначить этот момент?

– - А это когда в Тбилиси применили саперные лопатки. Сразу все руками замахали! Оказалось, что я выдал пророчество и оно на глазах у восхищенной публики сбывается! Это страшно добавило шуму, разных интервью; но уж, правда, ни новых денег, ни славы не принесло.

Да... Немало говорили в том духе, что-де "повесть не бог весть каких литературных достоинств, она интересна разве только в политическом смысле". Но на самом деле повесть заметили еще тогда, когда ничего не сбылось! Вот был анекдот про интеллигента, который писатель-прозаик. "Про каких таких про заек?" А я как бы писатель-пророк: "Про какой такой на фиг рок?"