Наши уже не придут
Шрифт:
— Но это впечатляет, — сказал своё слово инженер-генерал Неплюев. — Была проведена очень трудоёмкая работа, видно, что юнкер старался и тщательно подошёл к сбору сведений. Я бы, будь на вашем месте, подполковник Алексеев, внимательно присмотрелся к юноше. Возможно, в будущем, его ждёт блестящая карьера инженера-фортификатора…
— Обязуюсь развить этот талант, ваше высокоблагородие, — приложил руку к сердцу подполковник.
Доклад ещё не был закончен, но уже видно по лицам офицеров, что своё мнение они сформировали. И оно не в пользу идей Аркадия.
«Возможно, когда они окажутся на фронте в 1914,
— Продолжайте, юнкер Немиров, — сказал инженер-генерал в отставке.
Дальше Аркадий вещал уже суше, так как не видел энтузиазма и заинтересованности со стороны аудитории.
Он рассказал о способах налаживания инфраструктуры, позволяющей оперативно снабжать весь укрепрайон, а также о нюансах организации оперативного резерва.
Знал он только то, что ему давали во времена его курсантской юности, но рассказывал далеко не всё, что помнил. Тогда это подавалось как неактуальные более тактики и стратегии из истории, но сейчас актуальность этих знаний переоценить попросту невозможно.
«А ведь это будет вырабатываться на крови сотен тысяч и миллионов, очень скоро», — подумал Аркадий.
Доклад был закончен, но никаких комментариев от офицеров не последовало — кто хотел, уже сказал.
Немирова отправили обратно в расположение, а офицеры, раз уж собрались, решили посидеть в столовой и выпить чего-нибудь горячительного.
«Надеюсь, когда придёт время, хоть кто-то из них вспомнит этот доклад».
— Никому не покидать расположения, — скомандовал поручик Каплинский. — Все в комнату отдыха.
Аркадий последовал за остальными и занял место на лавке.
В начале года у него был разговор с подполковником Алексеевым.
Как оказалось, подполковник тоже был разочарован реакциями остальных офицеров на доклад и обещал решить эту проблему через свои связи. Но Аркадий считал, что ничего с этим не поделать — во всём виноваты объективные обстоятельства мышления кадровых военных.
Он тоже, в своё время, лишь посмеялся бы над каким-нибудь юнцом, сколько угодно аргументированно доказывавшим ему, что тактика многовекторных танковых ударов, при поддержке БМП со штурмовым десантом, устареет прямо к следующей войне.
Подполковник Алексеев месяц назад уехал в Польшу, по каким-то делам, а фортификацию за него вёл полковник в отставке, Ефим Васильевич Пазин, парафиновый офицер, заставший юным подпоручиком ещё Крымскую войну.
Занятия шли своим чередом, письма приходили и отправлялись, Аркадий всерьёз занимался теоретической проработкой траншейной войны, а сегодня, 4 апреля 1912 года, произошло что-то нештатное.
«Наверное, снова обнаружили у кого-то порнуху или алкоголь», — подумал он.
Уже нашли у одного из старшекурсников бутылку вина, пронесённую непонятно как. Это привело ко всеобщему обыску во всех казармах, а также исключению бедолаги из училища. С этим тут всё строго. Хочешь выпить — жди Рождества или увольнительной, но если попадёшься офицеру или унтеру с перегаром, то пеняй на себя.
Это правило не касается офицеров училища, которые не отказывают себе в горячительных напитках. Унтер-офицеров это не касается, потому что они в армейской иерархии находятся лишь чуть выше солдат и офицерами не уважаются.
— Сидеть здесь и не выходить, — сказал
поручик, после чего посмотрел на унтеров. — Проследите.Хмурые мужики козырнули и перевели взгляды на юнкеров. Видимо, случилось что-то очень нехорошее.
Аркадий терялся в догадках, но решил, что всё, в своё время, будет объяснено.
— Шахматы? — обратился он к Ярославу Боднеку.
Таких, как Ярослав, в армии называют «косяковыми» или «потерями» — они самим складом характера не подходят к воинской службе, поэтому часто допускают ошибки и глупо попадают в неприятности. Но одного у Боднека не отнять — в шахматы он играет на уровень выше, чем Немиров.
— Давай, — решил Боднек.
Три партии, 2:1 в пользу Ярослава, но Аркадий не расстраивался. Рост навыка возможен только в игре с более сильными противниками.
Ну и Боднек с детства всерьёз увлекается шахматами, поэтому относится к той категории шахматистов, которая сильнее в теоретической части и хорошо знает множество комбинаций. Это отличный оппонент.
Прошло три часа с лишним, а затем появился поручик Каплинский.
— В расположение, — приказал он. — И строиться.
Взвод построился в казарме и стал ждать, чего же он скажет.
— Начальник училища, его превосходительство генерал-майор Антипов, приказал мне сообщить вам, юнкера, о произошедших сегодня событиях, — заговорил поручик. — На Ленских золотых приисках произошёл бунт рабочих. Был риск распространения бунта и дальше, поэтому был отдан приказ об открытии огня по бунтующим. Всё завершилось благополучно — волнения прекращены.
«Ленские золотые прииски…» — зацепился Аркадий за ускользающее воспоминание. — «Точно! Ленский расстрел. Убито под двести человек, ещё столько же получили ранения. Причиной для протеста послужило тухлое мясо, обнаруженное рабочими в столовой».
Память сразу же подкинула дополнительные сведения. Были версии, что в котле обнаружили то ли конскую ногу, то ли конский половой член, но официально считалось, что было тухлое мясо.
«Вот такое, почему-то, очень хорошо запоминается», — подумал Аркадий. — «Мне бы что-то более полезное…»
Восстание на броненосце «Потёмкин», как он знал уже из сведений отсюда, тоже произошло из-за тухлого мяса. Матросы отказались есть борщ с тухлым мясом и восстали.
Невольно он вспомнил самую свежую новость, услышанную день назад от унтеров — первого апреля пошёл на дно «Титаник». Об этом он слышал в прошлой жизни, даже видел документалку на эту тему.
В документалке говорилось, что какой-то старый режиссёр отправлялся на дно, чтобы посмотреть на обломки корабля, чтобы лучше представлять себе, как снимать фильм, который Аркадий так и не посмотрел — ему не особо нравились эти старинные фильмы…
Ещё он вспомнил, что в том же фильме говорилось, что какие-то миллионеры попробовали спуститься к «Титанику», но их батискаф порвало на куски.
Вот такую замысловатую ассоциацию вызвало у него воспоминание о броненосце «Потёмкине».
«Нельзя тяжело работающим людям отказывать в нормальной еде», — подумал Аркадий. — «А потом все удивляются, чего это рабочие и крестьяне, во время революции, стихийно вырезали помещиков и промышленников. Было за что».
Такой всенародный гнев нельзя породить подпольными газетами, нельзя выпестовать агитацией.