Наши за границей

Николай Ивановичъ вспылилъ.

— Вотъ ужъ этого ни за что не будетъ! Ни за что! — закричалъ онъ. — Какъ пойдешь къ комми-вояжеру — за косу оттуда вытащу, такъ и знай.

Въ отвтъ Глафира Семеновна слезливо заморгала глазами, наконецъ плюнула и побжала по тротуару. Николай Ивановичъ пустился за ней.

— Глаша! Куда ты? Не дури. Пожалуйста, не дури, — уговаривалъ онъ, стараясь съ ней поровняться и заглянуть ей въ лицо, но только что равнялся съ ней, какъ она ударяла его зонтикомъ по рук.

Прохожіе останавливались и въ недоумніи смотрли на нихъ. Хозяева и приказчики магазиновъ, видя эту сцену сквозь зеркальныя стекла оконъ, также выбгали на улицу и долго глядли имъ вслдъ. Добжавъ до какого-то бульвара, Глафира Семеновна перестала рысить, сла на скамейку и, закрывшись платкомъ, заплакала.

— Извергъ, злодй! По Европ-то только здите, цивилизацію изъ себя разыгрываете, а сами хотите дикія азіатскія зврства надъ женой распространять, — говорила она.

Николай Ивановичъ подслъ къ ней и сталъ извиняться.

— Ну, полно, брось… Ну, что тутъ! Я пошутилъ. Мало-ли что сгоряча скажешь, — бормоталъ онъ.

Кончилось тмъ, что Глафира Семеновна кой-какъ утшилась и перестала плакать Николай Ивановичъ повелъ ее по магазинамъ, гд она и накупила разной галантерейной дряни уже не на сто, а на двсти франковъ. Были куплены плетеныя корзинки, бездлушки изъ альпійскихъ горныхъ породъ, плато подъ лампы, какая-то ювелирная дрянь изъ раковинъ, булавки съ дешевенькими камнями, галстучки, рзные домики изъ дерева и т. п. Все это было отправлено домой.

Сдлавъ покупки, супруги отправились отыскивать ресторанъ, гд-бы имъ пость.

LXXIX

Ресторанъ, въ который зашли супруги, былъ роскошный ресторанъ на набережной. Гарсоны были не какъ въ Париж въ курткахъ и длинныхъ передникахъ, а во фракахъ, въ блыхъ жилетахъ и блыхъ галстукахъ. Супруговъ встртилъ на подъзд, очевидно, самъ хозяинъ, толстенькій человкъ въ пиджак, очень напоминающій русскаго купца: выпяченное брюшко съ массивной золотой цпью, подстриженная бородка, красный фуляровый платокъ, торчащій изъ кармана, и носъ луковицей. Разница была только въ томъ, что на голов имлась синяя суконная шапочка въ вид скуфьи, какую русскіе купцы не носятъ. Раскланявшись съ супругами, хозяинъ забормоталъ что-то по-французски и повелъ ихъ во второй этажъ, гд и помстилъ въ большомъ зал за длиннымъ богато сервированнымъ столомъ. Усадивъ, хозяинъ наклонился и спросилъ:

— Мн кажется, что мосье и мадамъ русскіе?

— Вуй, вуй… Ле рюссъ… — отвчала Глафира Семеновна.

— Постараемся угодить русскому вкусу. Я знаю привычки русскихъ, — кивнулъ онъ и спросрлъ:- Прикажете приготовить для васъ обдъ.

— Вуй, вуй, дине, — кивнулъ Николай Ивановичъ понявъ слово «обдъ». — А почемъ у васъ обдъ?

— Комбьянъ?

— Кель при ле дине? — пояснила Глафира Семеновна.

— Отъ шести и до двадцати франковъ, мадамъ. Могу вамъ подать шестъ блюдъ. Вы скажите только цну и предоставьте мн угодить вашему вкусу. Надюсь, что вы останетесь довольны, — старался пояснить французъ внимательно слушавшей его Глафир Семеновн.

Та поняла и перевела слова хозяина мужу, прибавивъ:

— Удивительно странный ресторанъ. Такъ по скольку франковъ мы закажемъ обдъ?

— Пусть длаетъ за восемь франковъ. Посмотримъ, что такое онъ подастъ на русскій вкусъ, отвчалъ Николай Ивановичъ.

Было выбрано и красное вино.

— Et l'eau de vie russe? Vodka? — спросилъ хозяинъ.

— Какъ, и водка есть? Русская водка? Да неужели? — радостно воскликнулъ Николай Ивановичъ.

Хозяинъ улыбнулся и молча кивнулъ утвердительно.

— Такъ пожалуйста, голубчикъ! Же ву при. зжу, зжу заграницей и рюмки еще русской не видалъ. Вотъ неожиданность-то! Въ Швейцаріи и вдругъ водка! Мерси, мерси.

Николай Ивановичъ протянулъ даже руку хозяину и крпко пожалъ его руку.

Публики въ зал было очень немного. На другомъ конц стола сидли дв длиннозубыя англичанки съ пожилымъ англичаниномъ. Они уже кончали завтракъ или обдъ и ли фруктовый компотъ, усердно запивая его содовой водой и шипя тремя сифонами. Кром англичанъ, сидлъ за отдльнымъ столикомъ тощій, какъ жердь, офицеръ съ рыжими усами въ струнку, облеченный въ синій мундиръ съ необычайно высокимъ стоячимъ краснымъ воротникомъ. Передъ нимъ стояла рюмка ликера и тарелочка съ грушей, и онъ просматривалъ газету.

— Долго обда-то ждать, — сказалъ Николай Ивановичъ жен. — Не спросить-ли бумаги и чернилъ, да не написать-ли Скрипкинымъ письмо?.. Напишемъ такъ, что будто-бы среди снга и льда на Монблан сидимъ.

— Зачмъ-же это? Съ какой стати?

— Да такъ. Пусть ихъ дивятся. Съ Эйфелевой башни писали. А тутъ съ Монблана.

— На Эйфелевой башн мы все-таки были, а на Монбланъ не думаемъ даже и хать.

— Эка важность! Плевать! Докажи, что мы не не на Монблан! Были, да и все тутъ. Знай нашихъ! А ихъ это все-таки позлитъ. «Мы-де только въ Тихвинъ на богомолье могли създить, а Ивановы вонъ и на Эйфелеву башню, и на Монбланъ забрались». Я напишу.

— Какъ хочешь. Пожалуй, напиши, — улыбнулась Глафира Семеновна.

Была спрошена бумага, конвертъ и перо съ чернилами, и Николай Ивановичъ принялся писать.

— Вотъ и готово. Всего десять, пятнадцать строкъ; съ нашей стороны это какъ будто любезность, а между тмъ это письмечишко до того разозлитъ Скрипкипыхъ, что они даже поругаются другъ съ другомъ отъ зависти. Вдь Скрипкинъ-то общалъ жену свозить заграницу, а свозилъ только въ Тихвинъ, — сказалъ Николай Ивановичъ жен и прочелъ письмо:

«Вотъ мы и въ Швейцаріи, любезные Анисимъ Сергевичъ и Марья Ивановна. Пріхали въ Женеву и тотчасъ-же ползли на снговыя и ледяныя горы. Теперь сидимъ на самой главной гор, на Монблан, и пьемъ пуншъ, откуда привтствуемъ васъ. Холодина страшная, 15 градусовъ мороза, такъ что я и Глафиру Семеновну принудилъ даже выпить стаканъ пуншу, чтобы согрться».

— Зачмъ-же ты про меня-то? Ужъ ври про себя… — перебила его Глафира Семеновна.

— Брось. «Чтобы согрться. Снгу, я думаю, тутъ аршинъ на пять глубины, и никогда онъ не таетъ. Высота такая, что съ горы внизъ ршительно ничего не видно. Ужасная игра природы. Очень жалемъ, что нтъ васъ съ нами. До скораго свиданія».

Письмо было заклеено въ конвертъ и отправлено съ слугой въ почтовый ящикъ.

— Обозлятся, страсть, обозлятся, что это не они на Монблан сидятъ, а мы, — прибавилъ Николай Ивановичъ, улыбаясь.

Подали водку и къ ней закуску — сардины, селедку, колбасу, какую-то сушеную рыбку, баночку съ страсбургскимъ пирогомъ. Водка была русская въ маленькой пузатенькой бутылочк съ русскимъ ярлыкомъ завода Смирнова въ Москв.

— Батюшки! Да это совсмъ по-русски! Съ хорошей закуской… — умилялся Николай Ивановичъ. — Даже и водка московская. Ужъ какъ хочешь, Глаша, а и ты должна рюмочку водки выпить.