Наши зимы и лета, вёсны и осени
Шрифт:
– Потому что он добрый. И рука у него легкая.
Через день мы снова в Филатовской. В коридоре, как всегда, очередь. Хлопает дверь кабинета, к нам долетают обрывки фраз. «Припрыгал?» – улыбнулся доктор (по голосу было слышно, что улыбнулся) мальчику-подростку, который ловко скакал на одной ноге, другую, с переломом, поджав под себя, как цапля. За ним, едва волоча старые ноги в ботах «прощаймолодость», плелся насмерть перепуганный дед, неся в дрожащей руке ещё мокрые рентгеновские снимки. «Припрыгал?» – улыбнулся доктор мальчику – и всем, даже сидящим за дверью, стало
«Ну, что, маленькая? Ручка болит? Сейчас посмотрим, что с твоей ручкой,» – ласково наклонился он к маленькой зареванной девчушке. И дверь опять захлопнулась.
Мама девочки вскоре вышла в коридор, оставив свое сокровище в руках доктора. Нервно теребила мокрый платок. Я вспомнила себя в первый наш приезд сюда.
– Да вы не волнуйтесь, – попробовала успокоить её. – Доктор очень хороший.
– А вы что, не первый раз уже? – живо спросила она, а сама прислушивалась к тому, что делалось за дверьми. Дочка её не плакала, и так же, как и меня в первый раз, тишина пугала женщину.
– Вы говорите, хороший доктор? – переспросила она.
– В его руках дети не плачут.
– Да, и моя молчит…
Ну, вот, наконец, и наша очередь.
Доктор осторожно снимает с твоего пальца повязку. Палец явно идёт на поправку. По крайней мере, с тем, что было – не сравнить. Опухоль спадает, ранка уже не сочится гноем и кровью и потихоньку затягивается.
– Миленько, очень миленько! – весело говорит доктор.
На его столе зазвонил телефон. Он поднял трубку, сказал приветливо: «Травмапункт». Долго и терпеливо объяснял, как доехать. На всех хватает его тепла и приветливости! И всё это без малейшего усилия над собой: как видно, это его обычное, естественное состояние. Хотя, казалось бы, где можно набраться терпения и ласки при таком потоке? Идут и идут… Одних приносят на руках, другие кое-как припрыгивают сами. В коридоре не пустеет, очередь не убывает. И так – каждый день. В будни и праздники, в субботы и воскресенья…
Предстоящая через день поездка, по всей видимости, будет последней. Палец заживает! Прекрасно, конечно, и спасибо доктору, – но как же быть дальше? Ты так привык к этим поездкам, ты ждешь их с нетерпением. Как же нам подружиться с нашим доктором? Не подойдешь ведь и не скажешь: «Давайте дружить, доктор». Хотя почему не скажешь?
– Давай что-нибудь подарим доктору на прощанье, – говорю я тебе. – Песенку про щипчики и ещё какие-нибудь твои стишки. Ему, должно быть, будет приятно.
– А что? Давай! – соглашаешься ты, радуясь возможности постучать на машинке. – А почему «на прощанье»?
– Но ведь палец твой почти зажил. Завтра мы едем в последний раз, наверное.
– Давай другой палец пораним, – лукаво улыбаешься ты. – А что? Пальцев у меня много!
Последний приезд в Филатовскую. Доктор подтвердил мои радостные предположения: воспаление остановлено, через пару дней ранка затянется окончательно.
– И на этом… мы с вами расстаемся, – говорит он.
– Спасибо вам, доктор.
– Не за что, – улыбается он. – Если вдруг опять что-нибудь… приходите.
– Теперь только к вам! Доктор… мы хотели бы подарить вам на прощанье стихи.
И я протягиваю ему аккуратно сшитую тобой синими нитками
книжечку.На титульном листе – сделанная твоей рукой надпись: «Филатовскому Доктору от Антона».
Как же он обрадовался!…
– Антон, ты пишешь стихи? Это прекрасно! Стихи – это прекрасно!
Самый лучший подарок…
Я смотрю на нашего Доктора и никак не могу рассмотреть черты его лица. Необыкновенная доброта, излучаемая этим лицом, как бы заслоняет его черты…
Середина ноября – а метет, как в феврале… Белые, косматые смерчи несутся по выстуженному, заваленному сугробами городу. Редкие прохожие пробегают, уткнув лица в воротники.
Накануне я обещала тебе, что сегодня мы поедем в гости к Доктору.
Две недели прошло с нашей последней поездки в Филатовскую, и ты изнылся: «Хочу в Филатовскую!…»
– Ну, что, едем в гости? – спрашиваю тебя. – Смотри, какая метель!
– Ведь же решили! Значит, надо ехать. Зачем переменять решение?
Накутываемся потеплее и выходим – в безлюдье и холод. Дыхание тут же забивает обжигающе-душным, огромным, не умещающимся в лёгких ветром. Ты судорожно раскрываешь рот, ветер выжимает из глаз слёзы. Ты прячешься за мою спину.
– Может, вернёмся? – кричу я тебе сквозь метель. – Мы даже до метро не дойдем!
– Зачем переменять решение? – кричишь ты в ответ. – Ведь же решили!…
На наше счастье из-за угла дома выныривает такси с зелёным спасительным огоньком. Мы машем ему в четыре руки. Вваливаемся в тёплый уют машины и не можем отдышаться.
– Интересно, какая сегодня будет очередь? – говоришь ты.
– Какая б ни была, уже едем…
В травмапункте ни души. Гардеробщица дремлет у пустых вешалок. Мы не стали её тревожить, оставили наши пальто на топчане.
Дверь знакомого кабинета приоткрыта, и мы проходим в эту дверь, забыв постучать.
Наш Доктор сидит на своем месте – за столом у окна, в окружении врачей и медсестер. Видно, сошлись поболтать, – не каждый вечер такая метель и травмапункт пустует.
При нашем неожиданном появлении разговор смолк, и лицо Доктора, нашего милого Доктора вспыхивает нам навстречу улыбкой:
– Как хорошо, что вы приехали! Здравствуйте… Здравствуй, Антон!
– Вот, Доктор, на экскурсию к вам приехали. Приворожили вы моего сына какими-то загадочными щипчиками!
– Какими щипчиками? – не понял он.
– Да теми, что палец ему вскрывали! Он просто влюбился в эти щипчики!
– Саша, – обратился Доктор к одному из ассистентов. – Проводи, пожалуйста, молодого человека в операционную. Только смотри, чтобы на стерильное кресло не влез с ногами.
И ты отправляешься в «комнатку», о которой грезил все эти дни.
– Вы даже не представляете, какую радость вы нам доставили Антошиными стихами! – говорит Доктор. – Мы с женой целую неделю их читали, не торопясь, каждый вечер понемногу…
Я сижу напротив Доктора, на том самом стуле, что и прежде, но уже не посетительница, а его гостья. С этой минуты мы уже не чужие.
Блаженно, но сдержанно улыбаясь, ты выходишь из операционной.
– Ну, что, всё посмотрел? – спрашивает Доктор.