Наши зимы и лета, вёсны и осени
Шрифт:
– Всё! – отвечаешь ты. – Все щипчики, все баночки!
Доктор подхватывает тебя и сажает к себе на колени. Ты смущен. Ты ещё никогда не сидел на коленях у мужчины…
– Ну, как палец? – спрашивает Доктор. Он берет твою руку и на мгновение становится прежним доктором, которого мы знали до этого дня: внимательным и сосредоточенным. – Прекрасно! Как новенький! – говорит он, улыбаясь своей открытой, мальчишеской улыбкой. И неожиданно предлагает: – Антон, почитай нам свои стихи. Пожалуйста!
Ты не заставил себя долго упрашивать. До сих пор с грустной радостью вспоминаю твой маленький сольный концерт в метельный
– Стихи про мухи!
Мухи на носу сидели, Мухи на ухо глядели! Мухи на носу качались, Мухи за ухо щипались!– Стихи про «любишь»!
Любишь, любишь – недолюбишь. А полюбишь – перелюбишь!– Стихи про сову!
Прилетела совушка на торшер. Зажигает крыльями огонек…– Стих про маму!
Мама вьет гнездо на дереве В этот снежный ранний час…– Вот… – говоришь ты и замолкаешь, залившись румянцем, смущенный всеобщим вниманием, восторженными возгласами и аплодисментами.
– А я знаешь, что запомнил? – говорит Доктор. – «Жевуземчики поет этот старый бутерброд»!
Все смеются.
– Антон, откуда ты знаешь, что значит «жевуземчики»?
– А я и сам не знаю, откуда. Всегда знал, – пожимаешь ты плечами.
– Когда Антону было три года, я сдавала сессию, и мы с ним занимались французским вместе. С тех пор «жевуземчики» и остались, – говорю я.
Доктор смеется.
– Знаешь, что, Антон? – говорит он. – Приезжай ко мне в гости!
– Что мы и делаем! – говорю я.
– Да нет, не сюда! Домой. К нам домой. Мы с женой приглашаем вас в гости, – говорит он.
У него синий, по-детски открытый взгляд. Такой же синий взгляд, такая же метель… Всё это уже было однажды… в Риге. Как будто взглянули на меня синие глаза моего отца…
– Мы приедем, – говорю я.
– Правда? – он вспыхивает улыбкой. – Правда, приедете?
– Почему же нет? С удовольствием приедем к вам в гости.
– А вы приедете вдвоем или… втроем?
– Дело в том, что нас всего двое. Не считая черепахи, которая сейчас в спячке. Так что приехать мы можем только вдвоем.
Мы смеемся…
– А у нас как раз невеста для вас! – говорит Доктор. («Так я и знала!»)
– Сколько же лет невесте?
– Восемь месяцев.
– О!… Прекрасный возраст! – говорю я, и мы смеемся…
Он записывает на бланке травмапункта свой домашний телефон и адрес.
Мы договариваемся о дне нашего приезда.
– Когда выйдете из метро, позвоните, я выйду, встречу вас.
– Позвоним.
Доктор, провожая нас, выходит с нами в коридор. Здесь по-прежнему ни души.
– Удивительный сегодня вечер! – говорит он. – Никого… Пять лет работаю здесь и не помню такого. Сбегаю пока в клинику, надо взглянуть на одного мальчика. Сегодня была очень
тяжёлая операция…– Вы и в клинике оперируете? – спрашиваю я.
– Не оперирую. Делаю послеоперационную анестезию. Представляете, что это такое?
– Приблизительно…
– Понимаете, самое страшное, когда ребёнок просыпается после наркоза. Боль после операции для него страшнее самой операции. А дети не должны испытывать боли…
– Мальчик маленький?
– Десять лет. Он спит, я звонил туда. Но мне всё равно на него взглянуть надо. А то я сам ночь спать не буду.
Мы выходим во двор, в неутихающую метель…
– Мне – туда. – Доктор показывает на хирургический корпус, темнеющий в глубине двора за старыми деревьями.
Мы прощаемся.
– До встречи, Антон! Жду тебя в гости. Приедешь?
– Приеду!
Твоей маленькой руке тепло и уютно в большой и сильной руке Доктора.
Итак, мы едем в гости к Доктору. Уже через три дня…
Заходим с тобой в «Детский мир». Совершенно не представляю, чем играют невесты в таком возрасте… Со всех сторон таращатся на нас лупоглазые куклы и пыльное плюшевое зверье. Нет, всё не то! Наконец, наше внимание привлек симпатичный львенок абрикосового цвета. Львенок издавал радостный, приветливый визг. Пусть у нашей невесты будет такой симпатичный абрикосовый дружок. Пусть играет…
Выходим, распаренные, из игрушечного царства под мокрый, липкий снег. Опять осень!… И какая-то уж очень тоскливая. Только сейчас, держа в руках подарок для его дочки, я наконец призналась себе: нет, не могу я туда ехать. Не могу. Стоит только представить: вот мы входим в их дом, вот Доктор берет на руки свою дочь… и забытая детская зависть обжигает мне сердце. Оказывается, я до сих пор не выросла из неё. Оказывается, во мне до сих пор живет маленькая девочка, все мечты которой начинались со сказочного: «Если бы у меня был папа…»
Но не только зависть. С ней бы я справилась!…
Впервые за шесть лет нашей-с-тобой жизни я почувствовала, что двое, не считая черепахи, – это не трое. Никогда мне ещё не было так больно за тебя. До этой осени, до этих наших поездок в Филатовскую я думала, что смогу заменить тебе всех, и ты никогда не догадаешься, что бывает по-другому. Догадаешься, конечно, но, крайней мере, не так скоро… Ведь мы были счастливы с тобой до этой осени, правда, сынок? Мы и сейчас счастливы. Только не нужно нам ездить в гости к Доктору. Упаси тебя Бог от этой мучительной зависти, которая терзала меня в детстве. Которая до сих пор нет-нет да и царапнет меня…
Так что же делать? Ты так ждешь этой поездки. Имею ли я право лишать тебя общения? Вот так, из боязни, что потом будет больно? Что ж… наверное, уже настала пора выходить нам из замкнутого счастливого круга: ты да я, да мы с тобой. Не сегодня, так завтра… От боли не спрячешься, всё равно она настигнет нас – не сегодня, так завтра…
Прошло ещё два дня. За окном опять мела метель, работа не клеилась, всё валилось из рук. А на шкафу сидел абрикосовый львенок, и каждый раз, взглянув на него, я обжигалась всё о ту же мысль: «Не могу. Не могу туда. Не могу…»