Наследница Ильи Муромца

— Слышь, мертвец, а если ты знаешь, где Магриб, — осенило меня в период засухи, — может, ты знаешь, где вода есть, а?

Труп повернулся, как сказали бы моряки, зюйд-зюйд-вест, то есть не очень далеко отклонясь от курса, и поднял два пальца. Типа «V».

— Не поняла. Это «победа», что ли? Ну да, ты молодец, — осторожно похлопала я нашего Сусанина по плечу. Не развалился бы, сухостоина. Мертвец помотал головой.

— А что? Идти пять дней? Нет? Два дня? Тоже нет. Два часа? — и за свою догадку я была вознаграждена тремя кивками.

— Народ, тут до воды два часа ходу! Отклонимся от главного маршрута?

— Да-а! — заорали пересохшими глотками мои спутники.

— Тогда чего мы стоим? — и наша команда почти побежала в направлении ожидаемого водопоя. Мертвец не соврал: два часа мы бежали, шли, плелись, ползли, и наконец оказались перед высокой скалой, вокруг которой не было не то, что озера или речки, но даже деревца, намекающего на близость воды.

— И чего? — я воззрилась на мертвеца с гневом в очах. Песок забился во все мыслимые и немыслимые места, и я просто жаждала разодрать виновника в клочья. Следующей на очереди, судя по выражению лица, был Яга. В смысле, не я хотела её разорвать, а она — нашего ручного зомби. Мертвец клацнул зубами, поднял камень, и со всего размаху запустил его в скалу. Против ожидания, она не разверзлась, а просто из-за скалы вышел человек в банном халате и шлёпанцах.

— Кто такие? — грозно спросил он. — Я спал!

Но тут его взгляд упал на зомби.

— Путята, друг любезный! Извини, обнимать тебя не буду. А это друзья твои? Очень, очень приятно! Я — Моисей. Чего бы вы хотели?

— Пи-ить, — просипела я, хотя должна была бы привыкнуть, что с водой в этом мире то густо, то пусто.

— Об што рэчь! — воскликнул дядька в банном халате, и треснул кулаком в ту самую скалу, которую не смог даже поцарапать большой булыжник. И ничего не произошло. Дядка смутился:

— Шнийя ахат! — и рванул за скалу. Вернулся он оттуда с красной металлической палочкой, напоминавшей жезл инспектора ГАИ. Не говоря худого слова, он тут же врезал по скале этой палкой: и полилась вода! Вкусная, сладкая, прозрачная! Мы рванули к ней, как утопающие: напились сами, напоили лошадей, вымылись (и лошадей вымыли). Мыться отказались только кийну и козёл, да и шут с ними. Вода была отменная. Она разом утоляла голод и жажду, я стала лучше видеть, прорехи на ткани частично затянулись, а будущее представилось прекрасным и увлекательным.

— Ну всё, я вижу, вы закончили, — доброжелательно проговорил дядька. — Пора платить.

— Чего? — подскочил Сэрв.

— Денег. В смысле, деньги. За то, что вы тут извели, — а опреснительная установка вод Красного моря недёшево стоит, — с вас ровным счётом сто шекелей. Или две лошади. Или одна девица.

Я начала раздражаться. Сэрв явно был готов рвануться в драку за замухрышку Орон, а Алтынбек — за лошадей. По идее, я, как командир экспедиции, должна была сказать своё веское слово, но не успела. Орон выступила вперед и, потупя глаза, пропела:

— Я согласна, господин.

Глава 9. И на Боруха бывает проруха

Челюсти у нас так и отпали. У Путяты — в прямом смысле слова, и он долго подвязывал её лоскутком. Мы уже достаточно знали Орон, чтобы понимать, что это коварная девчонка, во-первых, уже привязалась к Сэрву, во-вторых, пуще жизни хочет вернуть своих дочерей, в-третьих, знает, что без нас ей этого никогда не сделать. Значит, что-то задумала, вот только мы не знаем, что.

— Орон, деточка, опомнись, — это Баба Яга. То ли вправду поверила, то ли… а, нет, вон, как дёргается уголок рта: старуха вот-вот расхохочется.

— Чего это «опомнись»? Я не какой-нибудь там шлемазл, или вон, египетское племя, — презрительно кивнул на Сэрва Моисей. — Мужчина в самом расцвете сил, Мойша, сын Амрама, да. И богатый, к тому же.

— Ты, девица, не бойся. В беде не останешься, — продолжил Моисей. — Я тут поводил кой-кого по пустыне — миллионов пять человек — так в благодарность поимел свой небольшой гешефт. Хватит ещё нашим правнукам. Правда, пришлось сменить пустыню. Ты мне, кстати, Фамарь напоминаешь. Не родственница Фамари, нет? И хорошо, у той характер скверный был, несмотря на все байки, что про неё рассказывают. Прародительница Ева тоже, знаете ли, не примерного поведения была, и ничего.

Моисей запахнулся в халат:

— Раз уж так вы себя повели, благородно, можно сказать, вот вам бурдюки — наберите воды на дорогу. Бурдюки потом вернёте. Пришлёте с Путятою.

Мы покивали, как болванчики, ошеломленные этой речью, и пока Моисей выковыривал верблюжью колючку из ноги, я подобралась к Орон и спросила:

— Ты что задумала?

— Не могу сказать. Вы идите спокойно, я вас догоню, найду в Магрибе. Будь уверена.

— Ну смотри.

— Не из таких передряг я выбиралась, поляница, — Орон привстала на цыпочки и неожиданно обняла меня. — Если вдруг не выберусь, поклянись, что до того, как расквитаешься с отцом своим, найдёшь моих дочерей и отдашь на воспитание Бабе Яге.

— Клянусь. А только что ж не Сэрву?

Орон заалелась, и призналась:

— Он же чёрт. А ну, как дочек гадать да воровать научит? Стыдно будет перед предками…

— Аргумент. Не волнуйся, я прослежу.

На том и расстались. Пошли дальше попарно, как солдаты на марше, таща бурдюки с водой за «уши». Бабка с Алтынбеком, я — с Сэрвом, а два бурдюка тащил на плечах мертвец Путята, судя по имени — бывший русский богатырь. Орон же и кийну прогуливались, на правах младших, взад-вперёд, гоняясь за юркими песчаными ящерицами и пугая друг друга скорпионами.

— Тяжёлый, гад, — пропыхтел Сэрв. — Дай-ка я поколдую!

Он помахал руками, сложно складывая пальцы и попутно объясняя, что делает бурдюки легче пёрышка. Что сказать: у него получилось даже лучше, чем ожидалось. Мы стали свидетелями волшебного зрелища: в рассветное розовое небо улетали чёрными тучками четыре наполненных бурдюка водой, один из которых планировал довольно низко — на нём висел, уцепившись костлявыми пальцами за мокрые бурдючьи бока, верный Путята.

— Бежим! — закричала я, и мы понеслись в ту сторону, куда лёгкий ветерок пустыни уносил наши надежды добраться до проклятого города Магриб, который я лично уже ненавидела всей душой. Мы бежали, и бежали, и бежали — уже и дух выходил вон, и бабка отстала, и лёгкий Алтынбек упал, подвернув ногу, а мы всё бежали… Пока, наконец, не добежали до купы деревьев, на которых висели приличных таких размеров апельсины. В кроне одного дерева и запутался верный Путята вместе с бурдюком. Бурдюк терял летучесть, и медленно спускался к земле, как усталый дирижабль.

— Апельсины! — сказал Сэрв и протянул было руку к плодам, но я шлёпнула его по костяшкам. Он взвыл.

— Забыл, где мы? Тут вечно от груш уши растут, а от яблок — носы. Это же Аравия!

— А от апельсинов что? — спросил Алтынбек. Я честно хотела схохмить, но, повернувшись, убедилась, что дед-басурманин справился с этим без моей помощи. Видимо, оголодав, или от любопытства (откуда у степняков — апельсины?), он схомячил-таки пару плодов. И, судя по всему, апельсины были с сюрпризом, потому что сверху Алтынбек продолжил оставаться Алтынбеком, а ниже пояса он гарцевал сухощавым конским делом степняка: мохнатые бабки, шерстяной круп, высоко поднятый длинный чёрный хвост с очевидно подрезанной репицей. Красавчик-конь!