Наследница Ильи Муромца

— Что «у-у-у№? — разозлился высокий голос.- Вот станете главными поварами хотя бы в лачуге сапожника, сможете претендовать на повышенную награду. А так — отдадите мне половину, как обычно. Зачем вам деньги? ВЫ все равно воруете на кухне еду господина в таких количествах, что ею уже можно торговать на базаре!

— У-у-у! — на этот раз разочарованно.

— Ладно.Отдадите по одной монете из пяти, и не говорите, что я не милосерден… А Мустафа отдаст всё, подлец!

Я так заслушалась этим разговором, что пропустила момент, когда меня подёргали за полу халата: рядом стоял маленький уродливый человечек — вряд ли больше метра ростом с огромным носом. Подмышкой он держал крупного белого гуся. Я сразу поняла: то тот самый опальный Мустафа.Популярное имя в этой местности.

— Здравствуйте, дедушка, вы заблудились?

О, святая простота! Перед тобой стоит человек, пришедший из ниоткуда, вооружённый, с банкой светящихся грибов, едва прикрытых обрывком чалмы — и ты называешь его «дедушкой» и готов провести куда угодно? Гусыня была похитрее: при слове «дедушка», клянусь, наглая птица улыбнулась, будто видела меня насквозь.

— Скажи, мальчик Мустафа. Тебя же зовут Мустафа, верно? — пацанёнок удивлённо кивнул.

— Скажи мне, не знаешь ли ты, где спят гости, которые приехали сегодня днём?

— Конечно, знаю, но для этого надо пройти через кухню. А господин главный повар не любит чужаков.

— Я замаскируюсь, — решив пошутить над доверчивым ребёнком, я подняла с пола шаль, валявшуюся там% проход закрылся сам собой, а шаль просто свалилась на пол по эту сторону. Взял эту мегаполезную тряпку, я накинула её на голову и плечи, как ходят местные женщины. Но слова про «был дедушка — стала бабушка» произнести не успела: у Мустафы округлились глаза, и он зажал себе рот, чтобы не заорать.

— Ты чего, парень? — спросила я добрым голосом, которым врачи в клиниках разговаривают с душевнобольными.

— Вы. исчезли, дедушка, — проникновенно ответил Мустафа. «Фарт попёр», — мгновенно сообразила я, и сдёрнула шаль.

— Ой, опять появились!

— Это шаль-невидимка, — сообщила я очевидную вещь. — А ещё в ней можно проходить сквозь стены.Проведи меня к пленникам и выведи из дворца Фариди, и я её тебе отдам.

Считаете, что это дорогой подарок? Вообще нет. Жизнь стоит дороже. Мустафа тоже так считал, и кивнул головой.

— И грибы-лампочки, — потребовал начинающий подпольщик.

— Зачем тебе? А, погоди, сейчас угадаю, — я вспомнила печальную историю Карлика Носа, и решила проверить эрудицию.

— Ты жил с мамой-зеленщицей в городе, и помогал ей. Но однажды явилась страшная старуха и потребовала, чтобы ты отнёс её покупки к ней в загородный дом, так?

— Да-а-а, — растерянно произнём Мустафа.

— Потом она не отпустила тебя домой, превратила в белку, и ты днём учился готовить волшебные блюда, а очью влезал в ореховые скорлупки и натирал пол воском?

— Да-а-а-а, — шепотом подтвердил мальчик.

— А потом ты украл рецепт супа, который придаст тебе нормальный внешний вид, эту гусыню — заколдованную принцессу, которая может найти последний ингредиент для супа.

— Всё так… — пацан был близок к обмороку. Хотя какой он пацан? Парню лет двадцать пять, если не больше. Солоно ему придётся, когда расколдуется.

— И вот, гусыня устала искать травку, а найти её можно только ночью. И потому тебе нужны грибы, которые светятся во тьме могут показатьдорогу к искомому. И нужна шаль, чтобы никто не застукал тебя за поисками. Так?

— Да, — грустно ответил Мустафа, — ты великий мудрец. Но дело в том, что я — ответственный за праздничных баранов, которые подают во дворце Фариди ежедневно. И мне никуда не отлучиться. Но это необходимо сделать, потому что травки «гусиное счастье» в саду Фариди нет. И мне обязательно нужно проникнуть в сад эмира — уж там-то такая травка есть. Но если тут за прогулки в саду меня просто выпорют, то там — убьют. Поэтому вас мне послал Всевышний. Я помогу сбежать вам и вашим друзьям, а вы поможете сбежать нам с принцессой, да?

— Всё правильно понял, Мустафа. Куда мы идём?

— Не «куда», а «как»? Кухня — через два поворота на третий, но там много поваров и поварят, поэтому берите её высочество и следуйте невидимыми за мной. Я войду, и опрокину сковородку с жареным луком или кастрюлю. И пока все разбираются с причиной переполоха, проскользнёте через кухню в сад, а оттуда — на женскую половину. Там нет вообще никого, поэтому её переделали в карцеры для пленников и гостевые комнаты. Гусыня покажет дорогу к нужной.

Птица обиделась на «гусыню», но смирила гордыню и посмотрела на Мустафу с любовью и тревогой.

— Парень, так тебя там будут бить!

— Будут. Ногами, кулаками, шумовками, мешалками для плова и розгами. Но это даст вам фору по времени, и чем сладострастнее они будут вымещать на мне свой гнев, тем дольше вы уйдёте.

— Но они же могут тебя убить!

— Нет, — грустно улыбнулся Мустафа, — ведьма дала мне заклятьевечной жизни и вечного здоровья. Сломанная нога болит как у всех, но заживает за два дня. Ребро — за час. Я думаю, если мне отрубить голову, она вспрыгнет на плаху и опять прирастёт. Но до смерти пока никогда не доходило, будто отводит кто…

— Тяжёлая у тебя жизнь, друг, пожалела я Мустафу, и погладила его по голове, как ребёнка. Он вздрогнул, но промолчал — просто протянул мне шаль, и мы пошли по коридору, отсчитывая повороты. Когда из кухни послышался грохот кастрюли и звуки площадной брани, а затем — чвякающие удары по человеческой плоти, иы с гусыней быстро проскочили до чёрного хода, стараясь не смотреть, как из Мустафы делают кровавое месиво. В саду тоже никого не было, и, петляя между деревьями я, забыв что невидима, крадучись подобралась ко входу на бывшую женскую половину. Внутри было мрачно. Если весь дворец сиял розовым и персиковым оттенками, то женская часть была выкрашена в жизнерадостный цвет свежего бетона. Ни единого узора, завитка, пятнышка побелки или цветной кляксы: бетон, решётки на голых окнах, отсутствие колец для факелов и овров на полах. Это была настоящая тюрьма, и что-то мне подсказывало, что любезный братец Османа Умар Шариф — садист, маньяк и серийный убийца.

Гусыня ущипнула меня за левую руку.

— Ай! Налево, так налево! Полегче! — птица высокого полёта зашипела, как велосипедная камера, проткнутая гвоздём, давая понять, чтобы я страдала молча.В левом коридоре у сторой двери спал слуга. Нагляднее пояснений не требовалось: мои друзья были тут — беспомощные и несчастные…

В комнате и вправду была вся честная компания. Только они не спали, а мрачно сидели и обсуждали, как им выручить меня из лап Умара Шарифа. Не было только Путяты, которого оставили полежать в местном погребальном доме Фариди — не в самом, конечно, а в сарайчике, пристроенном к другому сарайчику — для дров. В дровяной имели право входить только правоверные, ав пристройку второго уровня — все подряд, хотя язычники, не то, что люди Книги. Но удивительнее всего было то, что над кружком анархистов-кустарей парило синее облако непонятной этиологии, в котором угадывался джинн. От удивления я выпустила гусыню, которая шмякнулась на пол, и сразу стала видимой.