Наследница Ильи Муромца

Аисты послушались меня, и улетели. Но никаких вестей о них с тех пор так и не было».

Госпожа Щеголиха закончила свой рассказ, и бабка, порывшись в мешке, вытащила горсть сушёных обрывков мха. Полила их болотной водой, что-то шепнула, и вот уже у наших ног прыгают молодые сочные лягушата. Всплеснув от счастья крыльями, госпожа Щеголиха быстро склевала свою плату за интересный рассказ, а мы уставились друг на друга.

— Ну? — спросила Яга. — Что там говорится в твоей сказочке дальше?

— В том-то и дело, что в сказке аисты пробрались на тайное собрание колдунов, услышали похвальбу колдуна и забытое слово, полетели в свой город — Багдад, кажется, — и там превратились обратно в людей. Колдуна же казнили. Но, как видим, Мутабор до сих пор бродит по земле, а аисты так и не вернулись.

— Так это не тот колдун! — резонно заметил Сэрв.

— Неважно. Слово — то самое, а это значит, что так или иначе, но мерзкий карлик связан с тем самым Кашнуром, который заколдовал калифа-аиста. Осейла же сказал, что Мутабор украл книги Кашнура у Мисры, или наоборот. Суть в том, что он владеет тем же заклятием, что и в сказке.

— Так это тот же калиф? — недоверчиво сказала бабка.

— Сказка — ложь, — подытожила я. — За века всё перепуталось, но госпожа Щеголиха осталась той же. Мутабор — тем же, только его имя в сказке превратилось в заклинание. А, может, это и имя, и заклинание сразу: мелкому гаду лестно, что его имя обладает волшебной силой. Про сову всё тоже так и есть. Единственное отличие — аисты должны были вернуться сразу, а их нет как нет!

— И каков же вывод? — это проснулся Маариф.

— Вывод простой: либо мы докажем, что Заариф и Саид мертвы, либо они попались колдунам, и до сих пор сидят где-то в темнице.

Логика моя была безупречна, и от того — страшна. Сражаться с колдунами? Нам? Старой ведунье и лисёнку-оборотню? Я и от Мутабора бы не открестилась, если б не опытный царедворец Маариф. И лежала бы чёрным обгоревшим трупом глубоко в аграбской земельке.

— Так чего мы сидим? — Это хором спросили Сэрв и Алтынбек, престарелый наш кочевник.

— Ночь. Не поедем же мы ночью по незнакомым пескам в логово колдунов?

— Ехать я бы не советовал, а полететь — полетите.

— Слышен голос из подвала, — зло сказала я, наблюдая, как джинн-фрилансер устраивается на листе кувшинки, согнав оттуда пару лягушек. Гнусный трикстер принял облик гигантской голубой гусеницы в феске, и уже налаживал кальян, чтобы, так сказать, соответствовать образу. Глумление было направлено исключительно на меня, поскольку не родился ещё тот Льюис Кэрролл, который бы написал книгу про девочку-беглянку, зависавшую с котом, чокнутым портным и гусеницей в мечтах наркомана.

— А ты не ругайся, драгоценная, — самодовольно пропыхтела гусеница, наслаждаясь выражением обалдения, проступившим на всех лицах, кроме моего. Я была в ярости. — Ты ведь никуда не дела ту тряпочку, которая помогла тебе выбраться из сокровищницы Сим-Сим?

— Само собой, нет! Это же драгоценная штуковина!

— Расстели её на земле, я чуть-чуть поколдую, и у вас будет отличный ковёр-самолёт. Вьючный транспорт, правда, придётся оставить, но верблюдам и лошадям тут раздолье.

— Так чего ж ты раньше молчал, почему сразу не сотворил ковёр-самолёт?! — закричала я в бессилье.

— Так ты сама сказала, что я — джинн-фрилансер. Хочу — помогаю, не хочу — курю кальян. Будешь на меня много орать — буду курить кальян постоянно, а это вредно для моего здоровья. Ну так что, летите?

— Да!

— Жаль, что это вопль ярости, а не восторга, — философски заметила гусеница. — Абра-кадабра, сим-салабим!

— Серьёзно?

— Нет, дорогая моему сердцу луна Магриба — исключительно для волшебного антуража…

Ковёр оказался раз в пять больше, чем убогая шалька, и мы с комфортом разместились на его твёрдой поверхности. Никогда не летали на бреющем полёте над ночной пустыней? Если скорость невысока, это просто песня: под тобой проносятся барханы, ночь нежна, и в чёрной глубине сияют яркие звёзды в неисчислимых количествах. Нежарко, веет лёгкий ветерок, и только саксаул скрежещет тебе вслед сухими ветвями: «С-с-с-су-у-у…!»

Короче говоря, всё было не так: мы мчались к колдунским развалинам на всех парах, и ветер был не ласков, а жесток, бросая нам в лица горсти песка вперемешку с недружелюбными скорпионами. Он грыз нам кожу, пощёчинами выбивал слёзы из глаз, и заставлял утыкаться в плечо сидящего рядом. Наконец пытка кончилась: коврик приземлился на верхней площадке какой-то полуразвалившейся башни. К счастью, оттуда вниз шла винтовая каменная лестница, абсолютно целая, хоть и без перил.

— Шаль подбери, — подсказал джинн из бутылки, всё ещё в образе гусеницы, но уже уменьшившийся до размеров пробки. — Смени тюрбан, а то твой от пота промок, а-ха-ха-ха!

Заржал, как подросток над фотографией персика в трусах, и утёк в свою бутылку. Но совет был дельный: я подобрала шаль, и обвязала её вокруг пояса. Остальные, проверив, чтобы не бряцало оружие, фляги, бусы и прочие висюльки, двинулись вниз по лестнице. Где-то на середине мы начали слышать шумы, а на площадке второго этажа залегли: под нами, с кострами, бубнами и крепким алкоголем, гудела братва. Не то, чтобы бандиты, но очень на то похоже: каждый хвастался какими-то злодеяниями и просил подлить ракии — что бы это ни было. И вдруг среди этого хаоса прорезался мерзейший, тонкий и очень знакомый голосок:

— А всё же величайший колдун среди вас, олухи — это я! Я, Мутабор!

Глава 27. Это я, Мутабор!

— Ага, свезло! Дурак сам раскрылся, и мы можем его взять тёпленьким! — - жарко прошептал мне на ухо Маариф. Пришлось заткнуть дураку рот кулаком.

— Какое «тёпленьким»?! Мы пришли сюда за братом эмира, а не за местью!

Маариф усох и скукожился как ветошь. Тем временем внизу продолжался пьяный магический гудёж. В нём раздался юный, но уже откровенно бухой голос:

— А ничего, что мы пьём крепкие напитки, а, братия? Аллах не увидит?

— Аллах ночью спит, оболтус! Боишься — повернись спиной к Мекке, тогда уж наверняка!

— Оригинальная трактовка норм шариата, — Маариф откис, и опять желал пообщаться.

— Не вовремя! — опять заткнула ему рот ладонью, но не рассчитала: громыхая обеими саблями, кинжалами, щитом-баклером, пустой как ведро головой и подковками на сапогах, Маариф, генерал армии султана Боруха, свалился прямо под ноги своего старинного врага колдуна Мутабора.

— Упс! — колдун даже не удивился. — А я всё гадал, когда же ты спустишься поприветствовать своего собрата по пирам. И все остальные — тоже.

Он приветливо помахал нам рукой:

— Спускайтесь-спускайтесь, я давно за вами слежу, дорогие вы мои! Мы даже пари заключили, когда вы объявитесь. Ну, час совы, три деления от начала. Кто ставил?

— Карнак Чёрный, Карнак ставил!

— Удачлив, сын шайтана! — Мутабор покачал головой. — Теперь Карнаку решать, что с вами делать, смелыми, но глупыми путниками. Карнак, идёшь?