Наследница огненных льдов

Я и сама понимала, что странно. Но кроме мэра других злодеев рядом с нами я не видела. Это не считая Вистинга, но у него сейчас, кажется, совсем другие заботы. Вряд ли он станет после визита контрразведчика строить нам козни. Он ведь не знает, что я знаю про него всё. Ведь не знает?

Весь вечер Эспин корпел над картой, даже посоветовался в Брумом и нашими хозяйками, как лучше наметить маршрут похода на северо-запад вдоль бухты, чтобы потом повернуть на восток и достичь Ясноморья, где нам смогут помочь переправиться на байдаре сначала на Капустный остров, потом на остров Вечной Весны и уже затем на Песцовый остров. Во всяком случае, Рохаган утверждала, что в Ясноморье рыбаки не боятся выходить в море зимой, особенно если нужно добыть капустника и запасти его мясо на целое селенье. Так что звероловы не должны отказать нам в помощи. А по пути вдоль бухты, в медвежьих лесах нам обязательно встретятся кочевники, которых Рохаган, почему-то назвала разрисованными. По её словам, племена оленеводов никогда не обидят путника, особенно нуждающегося, так что приют, тёплый очаг и сытный ужин нам точно гарантированы, стоит только найти стоянку кочевников.

Всё было решено – походу быть. Всё-таки не по глухим и необитаемым лесам нам придётся брести, и это уже неплохо, разве что уйдёт у нас на такой поход несколько недель. Но что поделать, те же несколько недель мы могли бы сидеть в Сульмаре и ждать, когда же некто неизвестный соизволит открыть эту загадочную зону полёта. И не факт, что мы бы этого момента дождались. А нам дорог каждый день, каждая минута, пока дядя Руди блуждает где-то возле оси мира.

Выдвигаться решили на следующее же утро. Но как только с первыми лучами солнца я вышла во двор, чтобы покормить Зоркого, то не обнаружила его. Я ходила по округе, звала его, заглядывала в чужие дворы, но всё было тщетно. Я даже отправилась к охотничьей базе, где мне сказали, что никаких белых собак там не видели. Зоркий бесследно исчез, и от этого мне хотелось плакать.

– Ты же знаешь, – пытался успокоить меня Эспин, – этот пёс и раньше не отличался смирным характером. Помнишь, как он сбежал от предыдущего хозяина? Наверное, теперь он решил сбежать и от нас.

– Но почему? – не могла я поверить в случившееся. – Я же не обижала Зоркого, я его всегда кормила и на цепь сажать даже не пыталась.

– Кто знает, что у зверя на уме? Пусть он и собака, но дикий нрав в нём точно тлеет.

– Росомашья лайка склонна к бродяжничеству, – припомнила я слова Вистинга.

– Наверное, – согласился Эспин. – Давай тогда напоследок поищем его в ближайшем леске. Если не найдём, то отправимся дальше по маршруту. Больше нам тянуть с походом не стоит.

Так мы и сделали. Петляя меж тоненьких стволов голых деревьев, я без устали звала Зоркого по имени, пока голос не осип. Но Зоркий так и не прибежал ко мне.

Во время привала на обед кусок баранины из супа не лез мне в горло, а за ужином я лишь погрызла полпластинки юколы прежде чем лечь спать.

Мой бедный пёсик, мой мохнатик, где он сейчас? Что с ним случилось? Он убежал в лес и заблудился? Кто-то злой встал у него на пути, и теперь Зоркий снова сидит на цепи в чьём-нибудь дворе? А может, в лесу ему встретился голодный медведь и тогда…

От мысли, что Зоркого съели, я невольно заплакала. Повернувшись на бок в волчьем мешке, чтобы Эспин не видел моих слёз, я задавалась вопросом: кто теперь будет ластиться ко мне, кто оближет подбородок и щёки? А кого я буду ласкать и гладить, кому почешу за ушком? И кто отныне будет прижиматься ко мне мохнатым боком, чтобы согреть в морозной ночи?

Не успела я как следует подумать об этом, как моего плеча коснулась рука. Я вздрогнула и повернулась. Эспин растерянно глядел на меня и с минуту собирался с мыслями, чтобы тихо и неуверенно произнести:

– Слушай, на Росомаший остров мы в этот раз точно не попадём. Но когда вернёмся домой, я поручу, чтобы тебе привезли оттуда точно такого же белого пса. Хочешь?

Ещё одну росомашью лайку? Он серьёзно?

– Ты разве ничего не понял? – обиделась я. – Не может быть во всём мире такого же пса, как Зоркий. Он один такой. Другого мне не надо.

Я повернулась на бок и ещё горше расплакалась. Эспин снова попытался приобнять меня, но я дёрнула плечом, ясно дав понять, что не желаю чужих прикосновений.

Зачем сегодня утром я только послушала Эспина? Надо было искать Зоркого в леске лучше и никуда не уходить. Может днём он всё ещё крутился там, а теперь его съел медведь…Какой же Эспин бесчувственный и гадкий! Как он мог предложить мне просто купить вместо Зоркого другую собаку? Неужели его торгашья душа не понимает, что не всё в этой жизни меряется деньгами? Нельзя просто так выписать чек и получить взамен верного друга. Нельзя купить любовь и ласку. И нельзя полюбить за одни лишь подарки и банковский счёт.

Предложение Эспина ужасно меня рассердило. Лучше бы он ничего не говорил и не предлагал. Даже Брум понял, как сегодня мне плохо, и потому за весь день даже не заикнулся про слюнявое блохастое животное с шерстищей, которое, к тому же бесполезно и хорошо, что пропало. А он бы мог так сказать, я бы этому даже не удивилась. Однако хухморчик весь день молча сидел в нагрудной сумке Эспина, а сейчас охранял рюкзак. Тоже молча.

Утром я проснулась и поняла, что боль утраты немного поутихла, и я уже не стану накидываться на Эспина с обвинениями в бессердечии, если он скажет мне что-то не то. Даже аппетит понемногу вернулся, и я с удовольствием съела два бутерброда со сладким крепким чаем. А потом наш поход продолжился, но с каждой минутой он нравился мне всё меньше и меньше.

Сначала я не придала значение странным сучковатым веткам впереди нас, и даже не стала разглядывать их, когда проходила под ними. А потом Эспин задрал голову и уставился вверх.

– Что такое? – спросила я.

– Посмотри сама, – предложил он.

 Я подняла глаза и обомлела – между двух веток кто-то втиснул три рёберные кости.

– Наверное, – предположил Эспин, – рысь охотилась и затащила добычу на дерево.

– А рысь может охотиться на людей? – на всякий случай спросила я.

– Вряд ли, не те габариты. Ей нужен кто-то помельче.

Что ж, ладно, это немного успокаивает. А то мне бы не хотелось идти и всё время озираться, не сидит ли на ближайшем дереве дикая кошка, чтобы прыгнуть мне на спину и перегрызть глотку.

Мы продолжили петлять между карликовых деревьев, но вид новых ветвей с подвешенными костями заставлял нервничать и искать хоть какое-то рациональное объяснение

– Сколько же рысей в этом лесу? – не рассчитывая на ответ, спросила я. – Они тут что, стаями охотятся?

– Не должны бы.

И вот впереди показался череп. Если бы не ветвистые рога, я бы подумала, что принадлежал он корове или ещё какому скоту. Кто-то водрузил его на верхушку обломанного дерева, и это точно не мог быть зверь.

Потом потянулась череда деревьев с новыми костями из самых разных частей тела, затем снова показалась ветка с черепом. Он был куда меньше оленьего, но с огромными глазницами и невероятно длиннющими клыками, что опускались ниже челюсти.

Мы всё шли и шли. Кости, кости, черепа – этот жуткий лес навевал самые неприятные мысли. А когда мы с Эспином увидели массивный вытянутый череп с внушительными клыками что снизу, что сверху, Эспин заключил: