Наследник имения Редклиф. Том второй

— Полно, Чарли! Перестань, я слышать этого не могу. Вдь ты знаешь, что это неправда, — сказала Эмми.

— Какъ неправда? Я кричалъ дотого, что охрипъ, доказывая имъ всю ихъ несправедливость противъ Гэя; каждый благоразумный человкъ согласился бы съ моими доводами, а они на вершокъ не подались впередъ. Филиппъ просто съ ума свелъ нашего отца, передавая ему сплетни своей сестры. Я убжденъ, что все это она сама выдумала.

— Не можетъ быть. Она на это не способна! возразила Эмми.

— Какъ? и ты, значитъ, поврила ея росказнямъ? сказаль Чарльзъ:- вотъ меня что бситъ! Мало того, что Филиппъ заставляетъ отца плясать по своей дудк, нтъ, онъ и сестеръ-то у меня сбилъ совсмъ съ толку!

— Филиппъ скоро детъ за границу, — замтила крошка Эмми, стараясь какъ нибудь успокоить бднаго.

— Давно пора! Авось, отецъ тогда опомнится. Только бы они теперь не довели Гэя до отчаянія!

— Нтъ, онъ не упадетъ духомъ, я уврена, — тихо проговорила Эмми.

— Дай мн бюваръ. Я сейчасъ къ нему напишу, сказалъ Чарльзъ. — Пусть онъ знаетъ, что Филиппъ не всми нами помыкаетъ.

Сестра полала ему все нужное для письма, а сама услась разбирать садовыя смена; мать посовтовала ей нарочно заниматься самой мшкотной работой, чтобы отвлечь свои мысли отъ тяжелаго горя.

— Эмми, что мн написать Гэю отъ тебя? спросилъ вдругъ Чарльзъ, оканчивая письмо.

— Слдуетъ ли мн переписываться съ нимъ? робко спросила она.

— Что-о? Ты не имешь права сказать ему, что не считаешь его негодяемъ? Это интересно, — насмшливо замтилъ братъ.

— Но папа запретилъ….

И Эмми заплакала.

— Пустяки какія. Папа самъ согласился на вашу свадьбу, а теперь онъ находится подъ чужимъ вліяніемъ и говоритъ другое. Что-жъ тутъ за бда? Каждая, на твоемъ мст, приписала бы что-нибудь Гэю.

— Нтъ, — возразила Эмми. — Я чувствую, что я не должна этого длать.

— Глупая! ты такая же дрянь, какъ вс. Гэя преслдуютъ, клевещутъ на него, оскорбляютъ его всячески; ты знаешь, что одно твое слово можетъ спасти его отъ гибели, а онъ погибнетъ непремнно, если мы вс отъ него отречемся, и вдругъ отказываешься черкнуть къ нему одну строчку. Хороша же твоя любовь! Ты врно не хочешь ужъ больше видть Гэя и вришь всей этой чудовищной клевет. Я ему такъ и напишу!

— Чарльзъ, Чарльзъ! Какой ты жестокій! рыдая сказала Эмми. — Гэй никогда не похвалилъ бы меня за непослушаніе. Я знаю, онъ мн и безъ того вритъ. Не уговаривай меня, голубчикъ братъ, я не выдержу; лучше отпусти меня, въ мою комнату, я не могу смотрть на твое письмо! И Эмми, закрывъ лицо платкомъ, выбжала вонъ.

Изъ оконъ ея спальни, выходившихъ на большой дворъ, Эмми увидла картину, еще сильне надорвавшую ея сердце. Уильямъ собрался въ дорогу и Делорена, совершенно осдланнаго, вывели изъ конюшии. Вся прислуга Гольуэля высыпала на дворъ, чтобы проститься съ грумомъ сэръ Морвиля. Делорена уводили въ Рэдклифъ.

— Чарли! Чарли! Делорена уводятъ! закричала Эмми, прибжавъ снова къ брату въ слезахъ, и тутъ-то ей захотлось исполнить желаніе Чарльза, хотя нсколькими словами, приписанными къ Гэю, утшить свое горе, но нтъ — сила воли побдила сердце, и она выдержала характеръ, послушалась отца.

Скрывшись въ своей комнат, бдная молодая двушка бросилась на постель, спрятала голову въ подушки и, заливаясь слезами, повторяла:

— Онъ никогда больше не вернется, никогда, никогда!

Лора нашла ее въ этомъ положеніи нсколько времени спустя. Она тихо опустилась подл сестры на кровати и ласками старалась успокоить ее.

— Душа моя! не тоскуй! говорила Лора:- онъ не стоитъ тебя.

— Не стоитъ? какое право ты имешь такъ говорить? сказала Эмми, гордо поднявъ свое заплаканное личико. — Онъ ни въ чемъ не виноватъ, онъ ничего дурнаго не сдлалъ!

— А ты слышала, что Маргарита и Филиппъ говорятъ? Ты не вришь имъ? А что онъ сказалъ про папа? Разв это хорошо?

— Лора! Онъ вспылилъ; я уврена, что онъ самъ теперь жестоко раскаевается. Папа простилъ бы его, непремнно, если бы только не было этой исторіи съ деньгами. Боже мой! хотя бы поскоре все разъяснилось! въ отчаяніи говорила Эмми.

— Къ этому приняты вс мры, — сказала старшая сестра. — Папа написалъ къ мистеру Уэльвудъ, а Филиппъ подетъ за справками въ Оксфордъ и С.-Мильдредъ.

— Когда? спросила Эмми.

— Когда учебный курсъ начнется. Теперь Филиппъ детъ путешествовать на дв недли, передъ походомъ въ Ирландію.

— Надюсь, что тогда все уладится, — сказала Эмми. — Письма ничего не сдлаютъ, нужны непремнно очныя ставки.

— Я убждена, что Филиппъ разъяснитъ все дло. Положись на него, Эмми, онъ очень заботится о твоемъ счастіи.

— Что ему за дло до меня? красня спросила Эмми. — разв онъ знаетъ о нашей помолвк? Вотъ бы я чего не желала!

— Напрасно, другъ мой, — возразила Лора: — ему можно смло доврить вс наши семейныя тайны. Филиппъ заботится о теб не хуже другихъ. Считай его, Эмми, однимъ изъ нашихъ близкихъ, — заключила она, длая удареніе на послднемъ слов.

Эмми ничего не отвтила. Лор это не понравилось.

— Я знаю, ты сердишься на него за то, что онъ папа все разсказалъ, — замтила она сестр:- но это неблагоразумно, Эмми. Онъ иначе поступить не могъ, имя въ виду твое счастіе и пользу Гэя.

Тонъ голоса Лоры дотого нааомнилъ Филиппа, что это непріятно подйствовало на Эмми; она долго молчала и, наконецъ, грустно замтила:

— Я его не осуждаю. Онъ долженъ былъ сказать папа, но слдовало бы вести все дло не такъ жестко, какъ онъ повелъ.

Съ этого дня вся семья Эдмонстоновъ начала ухаживать за Эмми, какъ за больнымъ ребенкомъ. Отецъ въ особенности часто ласкалъ ее. называя ее своей «золотой дочкой», но объ Гэ не поминалъ ей ни слова изъ опасенія разстроить ее. Мать, видя, что Эмми молчитъ, вообразила, что она покориласъ вол отца, и старалась уже не растравлять раны ея сердца разговорами о прошломъ. Чарльзъ одинъ воевалъ и бранился, говорилъ отцу въ глаза, что онъ «разбилъ сердце своей дочери», называлъ его жестокимъ, несправедливымъ и вывелъ, наконецъ, мистера Эдмонстона изъ терпнія. Тотъ жаловался всмъ и каждому, что родной сынъ называетъ его тираномъ и нарушаетъ миръ всего дома своими сценами. Эмми одна молчала, молилась и ждала. Мысль, что судьба ея и Гэя въ рукахъ всевдущаго Господа, передъ Которымъ раскрыты вс тайны человческаго сердца, эта мысль, поддерживала въ ней надежду, что, рано или поздно, Гэй оправдается и она будетъ принадлежать ему. Мистеръ Уэльвудъ, на запросъ мистера Эдмонстона, прислалъ самый лестный отзывъ объ Гзъ, говоря, что обвинить его воспитанника въ безпорядочной жизни нтъ никакой возможности. На счеть круга знакомства сэръ Морвиля, онъ отозвался такъ, что Гэй здитъ иногда по приглашенію на обды и вечера въ С.-Мильдредъ и къ другимъ сосдямъ, а чаще всего бываитъ у мистриссъ Гэнлей и у полковника Гарвуда. Послднее имя дало Филиппу право поддержать свое прежнее мнніе и письмо Уэльвуда принесло, такимъ образомъ, не много пользы Гэю.

Самъ Гэй прислалъ Чарльзу самый сердечный отвтъ и искренно благодарилъ его за довріе и сочувствіе къ себ. Онъ общалъ современемъ объяснить ему вс т темныя обстоятельства, которыя въ настоящую минуту кладутъ такую тнь на его доброе имя. На счетъ рзкихъ своихъ выраженій объ опекун и Филипп, онъ писалъ слдующее:

«Право, не помню, что я говорилъ. Знаю, что выраженія мои были непростительно рзки, потому что я въ ту минуту вышелъ изъ себя. Я вполн заслуживаю общій вашъ гнвъ. Вполн покоряюсь вол мистера Эдмонстона, но не перестаю врить, что время докажетъ мою невинность во всемъ. Теперь же вашъ отецъ иметъ полное право быть мною недоволенъ.»