Наследники иллюзий

Прилетев в Екатеринбург, Федя бросил чемодан в гостиничном номере, позвонил главе администрации города и договорился о встрече через час.

– Здравствуйте, - Федя предъявил свой американский паспорт охраннику на входе в здание местной администрации.
– На меня выписан пропуск. Я - Фердинанд Карлович Мах.

– Фердинанд Карлович Мах?
– повторил охранник. Вместо того, чтобы искать эту фамилию в списке, он уставился на Федю.
– Не узнаёте меня?

– Делать мне нечего, как охранников разглядывать, -подумал Федя. Но, взглянув на человека в полукруглом окошечке, он сразу узнал его. - Скрипченко Леонид Олегович!

– Помните!- обрадовался охранник. Он поправил повязку на невидящем глазу и просунул в окошечко руку. Они обменялись рукопожатиями.

– Такие люди не забываются, - сказал Федя. Он действительно обрадовался встрече.

– Зачем пожаловали в наш далёкий уральский город?- спросил Скрипченко, разглядывая Федин паспорт. -Да он у Вас американский. Большим человеком стали.

– Налаживаю гуманитарный обмен между нашими странами, - ответил Федя.

– Как закончите свои переговоры, предлагаю встретиться. Есть о чем поговорить. Я тогда Вам в письме в армию не обо всем написал. У меня тут дом за городом. Моя смена кончается через пять минут. Как завершите дела, прошу ко мне в гости, -пригласил Скрипченко.
– Я вас тут подожду. Природа у нас чистая, незагаженная. Воздух свежий. Поохотимся. Места здесь отменные.

И Федя пообещал непременно зайти в гости.

Разговор с главой местной администрации внезапно перенесли на завтра. Случилось какое-то ЧП, и глава срочно выехал на место происшествия.

У Скрипченко оказался не просто дом, хотя и огромный, двухэтажный, а целое хозяйство: с коровой, свиньями, курятником, кобылой и большим огородом. Жил он там не один, а с женой и дочерью Оксаной. С той самой Оксаной. Также с ними проживал родственник по линии жены, и ещё один сильно пожилой мужчина.

– Хозяйство большое, самим не управиться. Эти двое нам помогают, - пояснял Скрипченко и добавил многозначительно.
– Был бы у Оксанки муж, тогда другое дело. А так приходится со стороны привлекать. Нам здесь из еды всего своего хватает. Экологически чистая пища. Денег в магазинах не тратим. Так что ваши американские бройлерные ножки нам тут не к чему. Поэтому не переживай, если откажут.

– Легко ему говорить, -подумал Федя.
– Если я не договорюсь о пятикратном увеличении объёма поставок бройлерных кур на Урал, то по возвращению в Америку жена устроит мне разнос в пятикратном размере. Прямо хоть вообще не возвращайся. Нервы на пределе.

– Красотища!
– продолжал восхищаться Скрипченко.
– Я давно хотел уехать из города. Вон, что в Москве происходит? Из танков стреляют, снайперы по крышам лежат, трупы на улицах. Я этой кровавой бессмыслицы на войне нагляделся, на всю жизнь достаточно. А здесь - тишина, благодать. Всё живёт, функционирует по законам природы. Всё целесообразно, естественно, гармонично. Хотя и мы изредка постреливаем, но это на охоте и исключительно целесообразно.

Они вошли в дом. Прошли через пустые комнаты.

– Сейчас народ в столовой. Ужинают. У нас всё по расписанию. Я не один, а с гостём, -объявил Скрипченко, заходя в столовую комнату.

Федя сразу узнал Оксану. Если она и изменилась, то только в лучшую сторону. Оксана некоторое время смотрела на Федю, вроде как не узнавая. А когда узнала, то засмущалась, покраснела как помидор, что лежал перед ней на столе.

– Это мой старый знакомый Фердинанд Карлович Мах, а по-русски просто Федя, - сказал Скрипченко.
– Подростком хулиганистый был. Чуть в колонию не загремел. Вон и к Оксанке лез с языком целоваться. Я тогда участковым работал. Глаз тоже из-за него потерял. Проверяли, вертится ли земля. Доказать ничего не доказали, а глаз потерял. Хотя, конечно, потерял по собственной глупости. Послушал ребятню дворовую. Нам- то чего от этого? Вертится она или не вертится. Какая разница? Нам важно самим вертеться, в люди выбиться. Вот теперь Федя крупным предпринимателем стал. Живет в Америке и к нам пожаловал продовольственное снабжение налаживать.

Сидящие за столом засмеялись.

– Нам продовольствие из Америки? Смешно!
– пробасил родственник жены.
– У нас тут своего полно.

– Моего. Не забывайся, Кузьма. Знай своё место. Я и так на твои художества глаза закрываю, - поправил родственника Скрипченко. Кузьма зло посмотрел на него исподлобья.

– А я ж тебя, Федя, ещё и в институте гражданской обороне обучал. Помнишь танк?

И Скрипченко посмотрел на рыхлого старика. Старик тоже посмотрел на Скрипченко и благодарно улыбнулся.

– Да. Жизнь прошла, - вздохнул Скрипченко.
– Ну, мать, давай ещё одну тарелку для гостя ставь на стол. А мы пока тут маленько поговорим. Отойдём, Фердинанд Карлович.

И Скрипченко отвел Федю в соседнюю комнату.

– Не могу, пока не расскажу тебе всего. Кусок в горло не полезет, - начал Скрипченко.
– Ты, наверное, думаешь, что я своего командира в танке утопил? Убийцей меня считаешь? Так вот. Старик за столом, что с краю сидит, рыхлый такой, и есть тот самый мой бывший командир, которого я 20 лет искал. Искал и нашёл, а отомстить не смог.

– А как же бассейн? Я же сам видел. Бассейн был полон воды,- воскликнул Федя.

– Не утопил. В том то и дело. Не смог. В последний момент открыл башенный люк и вытащил его наружу, - признался Скрипченко. -Понимаешь, как только вода начала заливать танк, стал он звать на помощь, оттуда, изнутри. Да так жалостно, что я не выдержал. Когда ты пришел, я его уже на кафедру отнёс и положил на диван, чтоб очухался. Он, дурак, потом всем рассказал, как я ему жизнь спас. Мне тогда благодарность по институту объявили, а он уволился по собственному желанию. Но меня не забыл. Звонил, приходил в гости, благодарил. И вдруг однажды говорит, что, мол, зря всё-таки я его спас. Что лучше бы он захлебнулся в танке и умер. Я спрашиваю, почему? А он говорит, что грех на нем большой. Во время войны много своих людей погубил. И рассказал он мне историю про наш взвод. Только не знал я одной детали. Приказ ему был тогда через болото идти. А я-то думал, что он сам инициативу проявил. И всё он понимал, но ослушаться не мог. Когда я сказал ему, что уезжаю, что больше мы не увидимся, он упросил меня взять его с собой. Ни детей, ни родственников у него после войны не осталось. Все погибли. Была у него однокомнатная квартира в Москве и золотые слитки. Он в начале войны летчиком был. Двенадцать фашистских самолетов сбил. А потом его самого подбили. Контузия. Летать больше не мог. Но и в тылу не хотел отсиживаться. Так попал в пехоту. Ты, наверное, не знаешь, но лётчикам за каждый сбитый вражеский самолет платили по 1000 рублей. Правда, деньги сразу не давали, но по окончании войны всё выплатили. Тем, кто жив остался. Купил он на 12 тысяч золотых слитков. И все мне отдал. Я ж на его золото приобрел и дом и живность. А что осталось, в землю зарыл в укромном месте. Кузьма, родственник жены, ты видел его за столом, как-то пронюхал про золото. Весь двор перерыл лопатой. Как только Оксанка мужа найдет, выгоню я его к чертовой матери. А пока терпеть приходится. Рабочих рук не хватает. А это золото будет приданным её будущему мужу.

Скрипченко замолчал и выразительно посмотрел на Федю.

– И ещё добавлю к приданному дарственную на одноэтажный кирпичный дом с участком в городе Электроугли, - и Скрипченко рассказал, как он разобрался с Федиными соседями по московской квартире.
– Сам понимаешь, что не мог я тебе об этом в письме на подводную лодку написать. Вот теперь вроде бы всё рассказал. Вопросы есть? Нет? Тогда пошли ужинать.

В тот день Федя не вернулся в гостиницу. Переночевал у Скрипченко. И ему так там понравилось, что он остался ещё на неделю.

– Жена в Америке, наверное, ждет тебя, волнуется, - сказала Оксана.

Они только что встали, и она застилала кровать.

– Ну её!
– махнул рукой Федя.
– Ничего она не волнуется. Бездушная капиталистическая стерва.

И Федя рассказал Оксане, какие у него отношения с женой.

– Бедный ты мой!
– пожалела его Оксана.

Она обняла Федю, и они снова легли поверх покрывала на кровать.

– Я хочу здесь остаться, с тобой, -сказал Федя.
– С 13-ти лет хочу.

– Что ж ты ей и писать не станешь? Не хорошо так. Хоть что-нибудь напиши, -посоветовала Оксана.
– От жены нельзя уходить по-английски, не попрощавшись?