Наследники Вещего Олега. Годы золотой славы
Шрифт:
В начале Перезимника Игорь сорвался, крикнул гордячке, что она видит его в последний раз, если не даст согласия стать его ладой и обойти вокруг священного дуба, совершая свадебный обряд. Ничуть не испугавшись, Джива встала на ложе во весь рост, толкнула любовника назад в постель – сильна она оказалась как здоровая кобылица - и наступила розовой пяткой на голую грудь Игоря.
– Никуда ты не денешься, княже! – процедила она сквозь зубы и торжествующе расхохоталась, с силой давя ногой его тело, чтобы он сполна почувствовал ее власть над ним: - Мой ты, мой! Ворожила я на тебя, ворожила, и наворожила, что любить тебе меня пока железо в порошок не сотрется.
– Врешь, ведьма! – рассердился Игорь, и в минуту гнева он стал удивительно похож на
Его слова вызвали новый приступ неудержимого смеха у жрицы Дивии. Юный князь постарался поскорее покинуть дом полюбовницы, в которой он от обиды начал видеть едва ли не врага, но права оказалась Джива, не мог Игорь позабыть ее, даже когда уехал из Киева в Новгородскую землю. Чудилась она ему за каждым поворотом, в каждом углу, где бы он ни был, а когда весною на Красную горку ворон Дживы прилетел в Рюриково Городище и призывно закаркал на подоконнике окна его светлицы молодой князь так и кинулся ему навстречу, и образ любовницы завладел его душой с новой силой. Поначалу он пытался бороться с собою, но Джива неотступно стояла перед его глазами и манила его за собою, словно не было между ними жестокой ссоры. Да и ворон непрестанно напоминал ему о своей хозяйке, исправно подавая голос по утрам и вечерам, бередил его сердечные раны.
Когда Вещий Олег засобирался в Киев, то Игорь был вне себя от радости, и с такой готовностью начал собираться в дорогу, что его мать Ефанда почувствовала обиду от того, что сына ничуть не печалит разлука с нею. Но Игорь не замечал хмурое лицо Ефанды, до того сильно хотелось ему снова попасть в сладкую неволю к любимой Дживе. Даже умереть в ее объятиях он счел бы за великое счастье и потому гнал коня к ней изо всех сил.
Издалека увидел молодой князь желанную деву. Стояла она у речушки, протекающей возле ее дома, выглядывала его. Небольшая река, почти ручей, была медлительной, плавной, но чистой и сверкающей на солнце. Ее берега, как кружевом, были обрамлены ажурными водными растениями, которые тянулись нескончаемой полосой. Над ними неспешно кружились стрекозы с радужными крыльями, слышался стрекот насекомых, рассевшихся на длинных, опускающихся к воде травах. Джива, одетая в нарядное белое платье, обильно украшенное вышивкой, находилась у камышей и призывно махала ему рукой. Лицо у нее было прехорошенькое: нежное, большеглазое, улыбающееся, светящееся от радости встречи с ним. Игорь даже поразился тому, что когда-то она показалась ему лишенной яркой красоты. Теперь бы он не променял эту лесную чаровницу на первых красавиц Руси, призывно улыбающихся ему.
Сходные чувства испытывала и Джива. Она подбежала к нему, быстро ухватила за повод его коня и сказала, блестя своими бездонными очами:
– Ну, здравствуй, красень мой! Долгонько же ты ко мне собирался, извелась я вся в ожидании тебя. Не думала я, что твоя обида так сильна.
– Нет той обиды, которую бы не одолела твоя краса, Джива, любая! – словно в беспамятстве пробормотал Игорь. Лихорадочно шаря рукой в холщовой суме, достал он горсть дорогих украшений, которые привез в подарок своей ненаглядной. Но Джива отмахнулась от них словно от пустых побрякушек, и ласково, с несвойственной ей нежностью провела рукой по лицу утраченного и ныне снова обретенного возлюбленного. Не дорогие дары ей были нужны, а этот высокий плечистый красавец-князь со светлыми русыми волосами в полное ее владение. Слились их губы в горячем бесконечном поцелуе, и Игорь словно заново на свет родился. У Дживы ему иначе дышалось, мысли становились легкими, радостными. И отчего-то все время тянуло его улыбаться. Словно на крыльях любви он подхватил невесомое тело возлюбленной жрицы на свои мускулистые руки и понес ее в дом как легкую пушинку.
В избе прислужниц Дживы не было, но зато в горнице их встретила молодая рысь, злобно уставившаяся на Игоря своими желтыми глазами. Молодой князь остановился
как вкопанный и настороженно спросил:– Что это за тварь?
– Не бойся, любый. Это Руда, - небрежно ответила ему Джива и принялась ловко стягивать с него и с себя одежду. – Я ее приручила и без моего повеления она ни на кого не набросится.
Она полностью разделась, раздела Игоря и в нетерпении позвала его:
– Иди ко мне, милый.
Но Игорь не мог сдвинуться с места. Опасное соседство пусть даже прирученной рыси продолжало беспокоить его. В огромных глазах большой хищной кошки читалась ревность, и молодой князь чувствовал – стоит ему заняться любовью с Дживой как рысь прыгнет на него сзади и исполосует ему спину когтями как острыми бритвами ромейских цирюльников. Догадавшись о его мыслях, Джива быстро вывела Руду за дверь и тоном, не терпящим возражения, велела:
– Обними меня, Игорь, заполни меня собою так, чтобы я позабыла обо всем на свете!
Молодой князь послушно обнял свою любовницу, осыпал ее пылкими поцелуями, но телесное желание, ранее бившее в нем ключом, куда-то пропало. Он несколько раз пытался ввести свой уд в тело Дживы, но все его старания заканчивались неудачей. После нескольких тщетных попыток сын Рюрика с ужасом посмотрел на ненасытную в ласках полюбовницу и с отчаянием прошептал:
– Джива, я не могу… Не могу взять тебя. Словно кто-то навел на меня порчу.
Лесная жрица раздраженно передернула плечами и попыталась своими ласками вызвать прежний огонь желания в своем возлюбленном. Игорь, испытывая все большее отчаяние, содействовал ей, но его уд словно омертвел; прежняя мужская немощь вернулась и не отпускала его.
Устав от бесплодных попыток, Джива разочарованно взглянула на поникшее мужское достоинство Игоря и начала одеваться. Сгорая от стыда, молодой князь не мог сдвинуться с места, ему оставалось только с мольбой смотреть на любимую в надежде на ее снисхождение. Но Джива не отличалась милосердием, и ее любовь к немощному любовнику исчезла в один миг. С презрением посмотрев на убитого горем юношу, она жестко сказала:
– Одевайся, хиломудый, и спрячь свой никчемный болтунец. Убирайся из моего дома и больше никогда не появляйся в нем.
– Джива, подожди. Возможно, это временная слабость, а потом я ублажу тебя так, как ты этого захочешь, - попробовал было уговорить непреклонную возлюбленную не отказываться от него Игорь.
– Нет, ты проклят, на тебе явно лежит гнев могущественных богов, - отрицательно покачала головой жрица Дивии. – Удивительно, как я сразу этого не разглядела и потратила на тебя большую часть моих сил, вызывая в тебе любовь своим колдовством. Ты сам несчастен и будешь делать несчастными всех, кто связан с тобою. И потому больше не являйся ко мне, иначе я погублю тебя и скормлю Руде за обедом!
После этой жестокой отповеди Игорь ушел как побитый пес. Преследуемый стыдом и отчаянием молодой князь не помнил, как он добрался до Киева и проехал Боричев узвоз – главный подъем на Старокиевскую Гору, где мощно проступали на фоне синего неба срубные башни детинца. Мощные, из могучих бревен, окованные железными полосами ворота Горы были еще по дневному открыты настежь. Подле них стояли стражи в остроконечных шлемах и в булате, с ног до головы обвешанные оружием, а на широком дворе детинца прохаживался Вещий Олег и толковал с воеводой Вельмудом и приближенными ему хирдманами-дружинниками о заставах на дальних подступах к Киеву.
Олег заметил искаженное горем лицо племянника и встревожился. Он окликнул его, но Игорь, словно слепой, прошел, не замечая, мимо него по утрамбованной дороге к княжескому терему. Вещий князь подавил порыв тут же последовать за юношей, и сначала закончил важный разговор со своими сподвижниками. Однако забота все больше омрачала его сердце – никогда Игорь не выглядел таким подавленным, и случилось нечто действительно серьезное, - сын его сестры никогда по пустякам не расстраивался да еще имел обыкновение поднимать шутками дух товарищей-побратимов в трудных обстоятельствах.