Наследство Пенмаров
Шрифт:
Я запомнил, куда он положил бумагу, и вскоре сжег ее. А потом отправился в Пензанс повидаться с Майклом Винсентом.
Некоторого успеха я добился; мне удалось выяснить, что Филип дал разрешение в спешке, не проконсультировавшись с попечителями, но Майкл сказал, что разрешение могли счесть законным, и в вежливейшей форме посоветовал мне более не мутить воду. Но к тому времени арендаторам уже понравилось мутить воду и без моего участия, и когда осенью 1931 года Смитсон принялся строить себе дом, он обнаружил, что строительные материалы постоянно исчезают, инструменты пропадают, а рабочие не приходят работать. Конечно, он пожаловался Саймону-Питеру, тот, разумеется, немедленно побежал к своему начальнику, а Майкл, в свою очередь, обратился в полицию. На место строительства поставили дежурить по ночам пару престарелых констеблей, но материалы по-прежнему пропадали, и в конце концов Смитсон прибег к отчаянным мерам; несмотря на его недостатки, я не
Вряд ли можно было создать более взрывоопасную ситуацию. Вскоре начались драки, мирный договор был нарушен, и наконец весной 1932 года даже Майкл был вынужден признать, что единственным способом уладить возникшее положение может быть отстранение Смитсона от управления Пенмарриком.
— Я позабочусь об усадьбе, пока Филип не вернется домой, — небрежно предложил я, добавив, что это было бы наилучшим решением, какое можно было придумать в данном случае. — Арендаторы меня знают, доверяют мне, у меня есть опыт подобной работы. Я в мгновение ока налажу жизнь в имении.
Но враждебно настроенный Майкл с каменным лицом сообщил, что должен написать обо всем Филипу.
Я согласился и стал терпеливо ждать, убежденный, что Филип согласится уволить Смитсона и, в отличие от Майкла, увидит все преимущества, какие дало бы назначение меня на должность управляющего имением. Но я ошибся. Филип согласился уволить Смитсона, но назначил вместо него не меня. Он предложил поручить Пенмаррик заботам старого Уолтера Хьюберта, бывшего казначея Сеннен-Гарт, который давно уже был на пенсии; ему в помощь надо было назначить заместителей, чтобы выполнять задачи, требующие физических усилий, такие, как сбор арендной платы и инспекция, а если Хьюберт откажется, то Майкл должен был сам найти другую наиболее подходящую замену.
Только не меня. Майкл был достаточно проницателен, чтобы понять, что я зачинщик всех неприятностей в Пенмаррике, ну, и к этому времени мы были в плохих отношениях. Заболев от разочарования из-за этой очередной несправедливости, я отправился на пару недель в Лондон, чтобы поразвлечься. Но атмосфера в Лондоне неуловимо изменилось, там уже не было того лихорадочного веселья, которое я так хорошо помнил по моему медовому месяцу. Великий финансовый кризис предыдущего года, который привел к образованию национального правительства, обессилил город. Конечно, веселье продолжалось, развлечений для людей с деньгами было полно, но жизнелюбие двадцатых годов, казалось, превращалось в менее естественную и яркую форму фривольности. Через некоторое время я начал задумываться, не во мне ли причина; я был в городе один, потому что Ребекка, боясь за свою репутацию, отказалась со мной поехать, а Фелисити предпочла остаться дома из-за лошадей, и, хотя теоретически я должен был наслаждаться свободой, я вдруг обнаружил, что мне одиноко, что я не могу заняться ничем, кроме самых рутинных развлечений.
В итоге, после того как на спектакле по «Кавалькаде» Ноэля Коуарда [16] я провел целый вечер в аудитории среднего возраста, всхлипывающей от ностальгии, я раньше, чем планировал, вернулся в Корнуолл. Я решил, что раз уж не могу получить удовольствия от пьесы Коуарда и других прелестей лондонской жизни, значит, со мной что-то не так, но, к счастью, по приезде в Карнфорт-Холл семейные дела быстро развеяли мою депрессию. Наконец умер мой зять Джералд Мередит, а после похорон Жанна закрыла Ползиллан так же, как Филип закрыл Пенмаррик, и вместе с Хеленой отправилась в длительное путешествие по континенту. Не успели мы с ними попрощаться, как до нас дошли новости более приятного свойства: Лиззи вышла замуж за своего профессора. Но сделала она это тайно, не пригласив на свадьбу никого из членов семьи, а письмо, уведомляющее о том, что она теперь стала миссис Сент-Иоанн-Каллендар, пришло в Карнфорт-Холл, только когда она уехала с мужем в Грецию в свадебное путешествие.
16
Коуард (Coward) Ноэль Пирс (1899–1973) — английский драматург, автор салонных комедий нравов.
Не знаю, кто из нас — мать или я — был оскорблен больше. Мы оба были глубоко задеты этой новостью.
— Могла бы мне и сказать! — сердито воскликнула мать. — Могла бы и дать мне знать! Я бы с удовольствием побывала на свадьбе! — Тут любопытство перевесило оскорбленную гордость, и она добавила: — Профессор! Подумать только! Ну что ж, это вполне подходящая партия. Я всегда надеялась, что Лиззи, несмотря на свою некрасивую внешность, выйдет замуж, но, честно признаться, боялась, что ее характер повредит ей больше, чем внешность. Она была так агрессивна, так неженственна.
Я не высказал матери своего мнения о поведении Лиззи, но при первой
же возможности написал ей натянутое поздравительное письмо.«Я могу понять, почему ты не пригласила на церемонию маму, — ядовито писал я, — но меня могла бы и пригласить. Позволено ли мне будет когда-нибудь увидеть твоего мужа или он останется такой же тайной, как и твоя свадьба?»
«Дорогой Джан, — сокрушалась в ответ Лиззи, вернувшись из свадебного путешествия в сентябре. — Свадьба была просто коротким церковным благословением священника перед двумя свидетелями! Мне и в голову не пришло, что тебя стоит для этого вытаскивать из Корнуолла. Пожалуйста, прости, если я смертельно тебя оскорбила. Конечно, я не собиралась приглашать маму, чтобы она не взяла подготовку к свадьбе в свои руки и не превратила все в цирк, к тому же, если бы Эдди узнал, что приедет моя мама, он бы смертельно испугался и заперся в кабинете. Он, бедняжка, очень застенчив и чувствителен, а после почти семи лет усилий по завлечению его под венец я не могла допустить, чтобы в последнюю минуту возникли препятствия! Но теперь, когда мы благополучно женаты, Эдди очень хочется познакомиться с моей семьей, так что, надеюсь, вскоре мы предпримем путешествие в ваши края. Как ты думаешь, где бы мы могли остановиться? Поскольку и Пенмаррик, и Ползиллан закрыты, я даже не знаю, куда ехать. Я бы с радостью остановилась у тебя в Карнфорт-Холле, но мне кажется, я не смогу долго выносить Элис, а Эдди не вынесет Фелисити. Я не хочу никого обижать, но похожие на лошадей огромные женщины его чрезвычайно нервируют, а я не хочу, чтобы он расстраивался. Может быть, нам лучше остановиться в «Метрополе»? Что ты на этот счет думаешь?»
Я начал серьезно сомневаться в этом ее муже. Прочитав письмо еще раз, я уже собрался написать ей, что приеду в Кембридж, чтобы не заставлять ее совершать скучное путешествие в Корнуолл, когда неожиданно понял, как можно повернуть ситуацию в свою пользу. От возбуждения я побледнел. Идея ворочалась у меня в мозгу пять великолепных минут, а потом я взял ручку и написал милое письмо, приглашая Лиззи с мужем при первой же возможности приехать в Пенмаррик.
Мать с восторгом приняла мысль о том, что я в качестве хозяина буду принимать гостей в Пенмаррике, а поскольку ей идея понравилась, Майклу ничего не оставалось, как примириться с этим. Я спросил Фелисити, не будет ли она возражать, если я несколько дней проведу в Пенмаррике, но она как раз собиралась погостить у друзей в Девоне и ничуть не возражала.
Наконец фортуна вроде бы улыбнулась мне.
Я радовался при мысли, что снова увижу Лиззи, потому что, как я уже упоминал, она была моей любимой сестрой, остроумной, быстрой на язык, с ней было здорово. Мы были очень похожи; оба походили на отца и поэтому находились в незавидном положении некрасивых детей среди кучи красивых старших братьев и сестер; оба чувствовали антипатию родителей. Нас разделяло всего два года, поэтому, по крайней мере в детстве, у нас было много общих интересов. Но по мере того как мы росли, мы становились все менее схожими. Лиззи, как и отец, была прирожденной интеллектуалкой со страстью к учебе, а меня учеба ради учебы не привлекала, и хотя я был хорошо информирован, особенно в области своего хобби, религии, и не считал себя дураком, но интеллектуалом я не был. Я был не в состоянии понять длительную влюбленность Лиззи в академическую жизнь Кембриджа, но это нисколько не повлияло на мои чувства к ней, и даже сейчас, хотя я давно уже примирился с фактом, что мы встречаемся редко, стоило мне только ее увидеть, как я понял, что соскучился.
Я пожалел о нашей разлуке снова, как только она в тот прекрасный сентябрьский вечер вышла из управляемого шофером «бентли» своего мужа, чтобы поздороваться со мной. Выглядела она хорошо, лучше, чем когда-либо. Ее роскошные темные волосы были гладко зачесаны вверх и увенчаны великолепной шляпой. Ее кожа, из-за которой она подростком пролила столько слез отчаяния, стала гладкой и молочно-белой; раскосые глаза блестели; полный рот казался чувственным, а не бесформенным. На ней был кремовый костюм, который подчеркивал ее роскошные формы, а ее ноги, которые всегда были хороши, теперь были затянуты в тончайшие шелковые чулки.
— Как благоприятно повлиял на тебя возраст! — Это произнесла она, а не я. Мы обнялись. — Куда подевался тот ужасный уродец, с которым я делила детскую?
— Задаю себе аналогичный вопрос! — Я поцеловал ее. — Брак пошел тебе на пользу, Лиззи.
— И тебе тоже! Вот Эдди. Эдди, дорогой, это Джан-Ив.
Я повернулся, чтобы посмотреть на своего зятя. Я ожидал увидеть усохшего старого зануду, но вместо него на меня смотрел высокий привлекательный мужчина лет сорока пяти с мягкими голубыми глазами и тонко очерченным ртом. Лиззи недостаточно ярко описала его чрезвычайную стеснительность. В тот вечер, пока мы не закончили ужинать, мне с трудом удавалось вытянуть из него хоть слово, но в конце концов две порции виски до трапезы, три бокала рейнвейна за ужином и два бренди после того, как убрали скатерть, придали ему храбрости.