Настоящая любовь

Должно быть на пару секунд я потерял сознание. Обнаружил себя на полу, струйка теплой слюны на подбородке.

Предупреждение понял. Я больше не буду.

Встал, вышел в соседнюю комнату, где стояло трюмо и шифоньер. На самом деле, в 75-м, здесь стояла еще и диван-кровать родителей. Сейчас его не было. Сколько бы раз я не просыпался здесь, в доме никогда не было людей. Должно быть кураторы решили, что слишком много счастья вредно для здоровья.

Чувство голода погнало меня на кухню, где я безошибочно словно ракета с лазерным наведением открыл теплую еще кастрюлю.

Снежно белая, уже начавшая застывать, с пенкой, манная каша - это рай. Ее можно резать на блоки и есть руками.

Все было, как всегда. Сидя на солнечной веранде, я набивал рот манкой, а снаружи шумел яблоневый сад, ветви отбрасывали причудливые тени на подоконник, по которому крался кот Шустрик, которого я потеряю при переезде только спустя пару лет.

Я представления не имел, кто я и что делаю в крохотном оазисе счастья, вмерзшего в мегалиты мирового времени, но чутье убеждало, что каждая мелочь имеет значение, словно древнее письмо, написанное на мертвом языке. Пропустишь иероглиф, не поймешь адресованный именно тебе посыл, жди самых фатальных последствий, а тои застрянешь здесь навсегда, среди других вещей, потерянных во времени. Навроде сотового. Он есть, а позвонить некуда.

Вовка Красов приходит через полчаса. Сколько бы раз я не оказывался в этом сне, он всегда одет одинаково. Темные брюки и белая рубашка с пионерским галстуком. Несоответствие формы бросалось в глаза.

Я не знаю откуда я, из какого времени, и вообще кто я, но, судя по всему, настоящее время знаю отлично. Белую рубашку и темные брюки летом подросток еще мог надеть, но красный галстук никогда! Нонсенс. Даже во время учебы многие его снимали, едва оказавшись за порогом школы.

– Чего галстук нацепил? "Каникулы же!" -говорю.

Он лишь машет рукой.

– А я вальтанутый!

А вот слово правильное.

В этом времени и в этом месте много специфических слов и выражений. Вальтанутый происходит от слова валет, и означает, ненормальный, дурак.

Менее всего Красов напоминает дурака. Он упитанный советский мальчик с круглыми розовыми щечками. Типичный пионер, хоть сейчас в "Пионерскую правду" рядом с рассказом "Дрион покидает Землю", который печатают из номера в номер. Глаза темные как сливы. Зрение у него ни к черту, плюс пять, и чтобы хоть что-то увидеть и сфокусировать зрение, он вынужден все время крутить головой. Он словно присматривается к окружающему с разных сторон.

Он красиво и много рисует. У меня есть подаренная тетрадка с ракетами и космонавтами.

– Чай будешь?

– Конфеты шоколадные есть?

– Варенье есть. Малиновое. Садись.

В реальности Красов никогда не был у меня дома. Проживал он далеко отсюда, в бараках, и из школы мы сразу расходились в разные стороны.

Я у него был один раз и этого оказалось более чем достаточно. Вовка жил с родителями в бараке, но до комнаты я так и не добрался. Мне оказалось достаточно оказаться в длинном темном коридоре, по которому носилась куча детей, а в конце стоял бак с помоями. Злая тетка с папиросой во рту неряшливо опустошила туда ведро, едва не забрызгав нас и даже не обратив внимания, и я поспешил убраться оттуда в свой домик в вишневом саду.

Красов с удовольствием выпивает пару тройку бокалов чая.

– Взмок весь!
– удовлетворённо констатирует.
– А ты на танцы пойдешь? Танцы-обжиманцы!

Я внутренне напрягаюсь. Дело в том, что бывает по утрам в этом нескончаемом повторяющемся сне, я помню до мелочей. Другое дело вечер. Танцы. Вместо конкретных событий в голове размазанный спектр. Плюс ощущение явной опасности. Безотчётной тревоги. Так должно быть чувствует себя солдат под артобстрелом. С воем летят снаряды. Твой или не твой.

Кстати, может я солдат. И даже герой. Типа ранило меня. В коме 5 лет. И меня эскулапы безрезультатно пытаются из нее вывести. Экспериментируют.

Я суеверно сплюнул.

– Чего расплевался как верблюд? Ты чего вальтанутый?
– окрик Красова вернул меня к реальности.
– Так ты идешь на обжиманцы?

Я начинаю вяло отбрыкиваться.

– Музыки у вас нет.

– Как это нет!-горячится Красов.- Из учительской радиолу принесем. И "Увезу тебя я в тундру, в дым, в снега!"

Я пренебрежительно:

– Скажи еще "Потолок ледяной, дверь скрипучая!"

Он допевает свой вариант:

– За шершавой стеной труп валяется! А че те не нравится?

– Шес гарос слабо?

Он соглашается:

– Сказал тоже. Шес гарос, конечно, ништяк, но кто его разрешит. "Шес гарос, юпей шес гарос. Ай но минос, ай но файос, эпиодис саер!"

– Ништяк ты по- английски шпаришь, -я еле сдерживаю улыбку.

На самом деле переписанные подобным образом песни ходят в тетрадках в клетку по всему поселку.

– Слушай, а у тебя случаем музыки нет?

Казалось бы, когда проживаешь один и тот же день раз за разом, готов ко всему. Но меня оправдывает то, что в прошлые разы этого вопроса не было. Не прозвучало вообще.

Иногда я шел на танцы, иногда отказывался. Что там делал, не помню ничего. Скорее всего и нет никаких танцев в этих сна. И вечера нет. Вечное повторяющееся утро.

Либо там что- произошло, что-то не скажет страшное, неправильное, то, что заставляет крутиться весь механизм повторения.

Так что на неожиданный вопрос я и ответил, как полагается, чистую правду.

– Не знаю, разве что в телефоне. Но у меня там память маленькая.

Уже договаривая, понимаю, сказал не то. Некоторое время Красов смотри недоуменно. Потом мы начинаем хохотать до колик в животе, как умеем только в детстве, а уже потом взрослыми эту способность утрачиваем.

– Ну ты вальтанутый! В телефоне у него музыка!

Красов вытирает выступившие слезы:

– Никогда так не угарал! Звони ноль-два и тебе споют песню хором! Слушай, Марик, неужто нет вариантов?

– Вариант есть!
– говорю я с полным ощущением, как вокруг захлопывается ловушка, вбирая в себя Красова, меня, дом, вишнёвый сад, и весь этот странный сон.

– Шуба!
– Красов со смесью восхищения и недоверия осматривает возвышающиеся на столе Микролабы.

Приземлившийся в огороде корабль "Союз" не вызвал бы более сильных чувств. Увидеть в Новокуйбышевске в 1975 году иностранную вещь это что-то из области фантастики.

– Где такой кайф достал? У тебя брат моряк? А, нет. Ты же говорил, что он боксер и в тюрьме сидит.