Настоящий Спасатель 4. Назад в СССР

— Держитесь пацаны, сам не знаю, куда вас занесло. Но вы это ничего не бойтесь, на рожон не лезьте. Или пан, или пропан. Давайте, удачи вам!

Дал нам совет попутчик, смешно путая глагол из пословицы с названием горючего газа без цвета и запаха и помахал рукой из кузова тронувшегося «ГАЗона».

Машина подняла огромный пыльный клубок и уехала, скрывшись за пригорком через пару минут.

Мы с Серегой посмотрели ей вслед, потом переглянулись. Напротив стояло Сельпо — одноэтажный сарай веселой голубой расцветки.

Я кивнул Сереге.

— Пошли. И мы направились к входу в магазин.

Зайдя внутрь мы увидели крупную продавщицу, скучающую у прилавка в синем платье в горошек, белом переднике и таком архаичном чепчике в виде небольшого кокошника на голове.

Она показалось безразмерной женщиной. Ее большая грудь как бы вываливалась на прилавок, накрывая добрую половину костяшек на счетах. Ее талия заслоняла собой добрую половину ценников на полках за спиной.

Она опиралась руками на прикассовое пространство, морально заполняя собой весь свободный объем Сельпо.

Ее грустные глаза были устремлены вдаль в какие-то глубины деревенских смыслов и бабьей крестьянской тоски.

— Солдатики, даже не вздумайте простить. Водки нет и не будет еще неделю, — она обратилась к нам, с показной равнодушной интонацией, которая была возможна только в советской сельской торговле.

На самом деле, мы с Серегой Шевченко, двое вошедших «солдатиков», вызывали у нее жгучий интерес и раскрашивали хоть какими-то событиями ее монотонные повторяющиеся будни.

Но по велению неписаного деревенского кодекса, она должна была демонстрировать полное равнодушие, опустив массивный подбородок на свой кулачок.

— Здравствуйте, так мы это, — Серега чуть сконфуженно посмотрел на меня, потом на продавщицу, — мы и не хотели водки. Печенье есть?

— Развесное курабье, по рубль двадцать и земляничное по тридцать шесть копеек за пачку — она нисколько не оживилась, хотя в ее глазах блеснуло уважение, видимо, за то, что мы не стали просить водки.

Он полез в карман и извлек горсть мелочи, чтобы пересчитать свои деньги, но я уже выташил мятый рубли и протянул ей:

— Две пачки, пожалуйста. А молоко у вас есть?

— Зин, ты представляешь, молока спрашивают!

Она обратилась к женщине, вошедшей в Сельпо за нами. По ее интонации было не понятно, то ли она нас категорически осуждает, то ли удивляется, словно мы у нее попросили продать нам наркотиков.

— Здравствуй, Лизаветта. Ребятки, — ласково обратилась сухонькая женщина лет шестидесяти в цветастой юбке и белой сорочке и в таком же платке, — а вы в любой двор зайдите и попросите, там матросам молока за просто так дадут. Я знаю, что вы матросы с учебки. Вас в наш колхоз вместо «губвахты» отправили. Максимыч, сказал.

Она тоже исковеркала немного слово «гауптвахта», пришедшее к нам, когда царь Петр Первый учредил воинские гарнизоны и комендатуры.

— В любой двор? Да неудобно, как-то, — Серега стеснительно опустил глаза. Я тоже не мог себе представить, как можно прийти и вот так запросто попросить молока.

— Ну да, неудобно им, — возмутилась дородная Лизаветта, — неудобно, когда сел на улице срать, а подтереться нечем, даже лопуха нет. Или когда шесть кружек пива выжрал, а ширинку заело. Вот когда неудобно! — она с довольной улыбкой выложила на прилавок две пачки печенья в бумажной упаковке и отсчитала до копейки сдачу.

— Лизавета, что ты такое говоришь! — Зина, укоризненно поцокала языком и делано махнула на толстую продавщицу рукой, — совсем язык у ней без костей. Но вы не обращайте внимания ребятки, она не со зла. Добрая она.

— А что я такого сказала? — брови Лизаветы поднялись домиком она наивно посмотрела на односельчанку.

— Вообще она хорошая женщина, жаль только одинокая, Федьку своего за пьянку в прошлую субботу выгнала, тумаков ему надавала.

Так мы узнали причины вселенской тоски Лизаветы, заодно и то, подноготную сельской драмы и что она может за свои убеждения и поколотить.

— Чего это я одинокая? У меня знаешь, сколько ухажеров? Вон пол деревни за мной ухлестывает, глазки мне тут в сельпо строит.

— Пошто тебе полдеревни? Своего мужика надо воспитывать. Но в меру. Ну выпил он немного, ну с кем не бывает. Ты его где словом, где лаской.

— Зин, надоело мне воспитывать-то. Выпил немного, говоришь! Да он, как в ремонтные мастерские идет, так на бровях возвращается. Вся деревня с него смеется. Добрый он. Всем, все за бутылку чинит. Я сколько уж терпела, уж сколько он мне обещал, что в последний раз.

Она грозно зыркнула на нас с Серегой, будто это сы его в мастерских спаивали и являлись причиной всех ее семейных ссор. Потом продолжила:

Не держит слово падлюка. А тут еще права качать начал. Говорит мол имею права на трудовой отдых. Вот и получил за свой отдых. Не. С меня хватит.

— Хорошая она, ребятки. Просто справедливая. Все на наших бабах держиться. Вот и черствеют иногда сердцем наши бабоньки. Но вы не подумайте, она н изверг. Отойдет и примет, своего Федора обратно. А сейчас пойдем, я вам сама молочка отолью.

Мы попрощались с Лизаветой и пошли за Зиной. Она жила совсем не далеко. Сначала мы отказались от ее приглашения войти в дом, но она настояла.

И мы прошли вслед за ней на кухню.

— За что вас наказали? — спросила она, поставив перед нам тази с домашними пирожками и бидоном с молоком, — ешьте, ребята, не стесняйтесь.

— Спасибо большое, ну судя по пирожками и молоку, нас скорее даже поощрили, чем наказали. На соревнованиях хорошо выступили.

— Так вы спортсмены? Петр мой, тоже в молодости спортсменом был. На лыжах бегал. Всех обгонял.

Она показала рукой на свадебную фотографию, висевшую на стене.

— Ага, а где он, Петр ваш? — поинтересовался Серега с полным ртом, жуя очередной пирожок — уж очень у вас пирожки с картошкой вкусные.

— Так на работе, в полях сейчас мужики наши. Он у меня шоферит, хотя и на тракторе и на комбайне может. Вы ешьте, ешьте! Не стесняйтесь. Вам силы нужны. У меня сейчас внук тоже в армии служит. Может и его кто-то вот так от угостит. Народ то у нас добрый. Солдатиков и матросов голодными никогда не оставят.