Научи меня

– Они как? Я имею в виду...

– Я поняла, - махнула рукой Надежда.
– Не важно уже. О покойных плохо не говорят.

– Ты сейчас домой или к родителям?

– К родителям. Меня мама внизу ждет.

Я сразу засуетилась, выдвигая вперед две сумки с вещами и игрушками Кири, которые накопились в квартире за непродолжительный срок.

– Мне, наверное, помочь с сумками?

– Если нетрудно, - Надя мило улыбнулась и вышла, на ходу с Кириллом агукая и играя.

Анжела вылезла из машины только для того, чтобы коротко кивнуть мне и открыть багажник, чтобы я смогла положить туда сумки. На Кирилла она даже не взглянула.

***

Но временное перемирие после Ванькиных похорон оказалось всего лишь затишьем перед бурей. Ванькину квартиру, которая после его смерти досталась Наде и какая-то часть маме, пришлось продать в уплату долгов. Это важное решение принимали всей семьей - даже Анжела присутствовала. И именно она предложила продать квартиру. Мы все спокойно решили, без всякого дележа и перевода стрелок. Но этого мало было, поэтому Анжела и моя мама добавили денег от себя, чтобы окончательно погасить долг. Надькина мама, хоть и недовольна была, но спорить и торговаться не собиралась - это ниже ее достоинства. Но не смолчала.

– Хорош муженек, - прошипела Анжела на ухо дочери, когда моя мама куда-то вышла, а я строчила смс-ку Митьке. Но слышно было все прекрасно, к тому же не заметно, что Анжела так уж шифруется.
– Слов нет просто.

– Мама!
– Надька дернула мать за рукав и покосилась в мою сторону.
– Не надо!

– Что не надо? О себе не думал - ладно, он и о вас не подумал!

– Зачем ты так?

– А скажи мне - чем он думал? Он ни о ребенке не вспомнил, с которым ты одна осталась, ни о том, где вы жить будете, случись что.

– У нас был дом, - ответила Надежда, старательно понижая голос.
– И я никогда ни в чем не нуждалась, мам.

Анжела зло руками всплеснула.

– Зато сейчас. Кому ты нужна с ребенком, скажи мне? Семье его? Не смеши меня. Тебе девятнадцать лет - учиться надо, о себе надо думать, а не о том, где деньги взять, чтобы себя и ребенка прокормить. А я предупреждала тебя, Надь. Предупреждала. Скажешь нет?

– Не надо сейчас, пожалуйста, - умоляюще протянула Надя. Она, уже не скрываясь, поглядывала в мою сторону. Я, тоже не скрываясь, отложила телефон, скрестила руки на груди, качаясь на задних ножках стула, и с преувеличенным вниманием прислушивалась к разговору.

– Да нет уж, чего молчать, - как я сдержалась и говорила спокойным, хладнокровным тоном - не понимаю до сих пор.
– Я никогда не сомневалась, что вы о брате невысокого мнения были. Только ваше поведение сейчас хамское, а вы же искусствовед. Носитель прекрасного. И просто человек, который должен все прекрасно понимать.

Анжела моей шпильки относительно своей учености и образованности не стерпела.

– Я то понимаю прекрасно! Что из-за твоего брата моей дочери придется одной на ноги ребенка поднимать. В девятнадцать лет! У тебя самой-то дети есть? Ты хоть понимаешь, сколько на него денег и времени уходит?!

– Да я не пойму - он вас объел, что ли?!
– стул с громким звуком встал на все ножки, а я над столом нависла.
– Что вы вечно это подчеркиваете?

Анжела побагровела, и некрасивые неровные пятна ярости украсили ее щеки. Женщина со свистом вдыхала и выдыхала, и видно было, что выговаривает она давно накопившееся и наболевшее.

– А что - молчать мне прикажешь? Я неправду говорю? А я, между прочим, о своей дочери беспокоюсь! О своей единственной. Ты думаешь, я желаю ей такой жизни?

– она зло прищурилась.
– Чтобы она всю жизнь с ним провозилась?! Я не для того с молодости пахала, чтобы моя дочь в пеленках погрязла. Не для того! Ей учиться надо, о будущем думать!

– Кирилл вам мешает или Наде?

Анжела поднялась из-за стола и воинственно выпрямилась, гордо вздернув подбородок. Она и так женщиной достаточно высокой была, да еще и на шпильках, а я в кедах обычных. Но непонятная злость мне только сил придавали.

– Я сейчас не об этом говорю. Не надо мои слова переиначивать, - строптиво ответила она.

– А о чем вы тогда?

– О том, что это было огромной глупостью - вообще рожать!
– отрезала женщина и метнула взгляд на свою дочь, которая вся скукожилась и сжала ладони между коленями, опустив голову вниз.
– В семнадцать лет, тем более, от этого Ваньки. А я теперь расхлебываю!

– Что теперь, убить его?
– меня аж затрясло. Как же можно так - на собственного внука. Он же не чужой ей человек.
– Как вам вообще не стыдно так говорить? Это же внук ваш!

– Знаешь что...

– Мама, я прошу тебя!
– Надя, наконец, не выдержала и вскочила со стула, кинувшись к Анжеле. По щекам у нее слезы текли.
– Хватит!

– Видишь, чего ты добилась?
– сузив глаза, прошипела Анжела, кивком показывая на трясущуюся Надежду.
– Молодец, нечего сказать!

– Причем тут я? Знаете, теперь хотя бы понятно становится, почему Надька вообще из дома ушла!

Надя сглотнула и в страхе на мать посмотрела, ожидая реакции на это заявление. Которая не заставила себя ждать. Анжела побелела, и только ярко-красные, густо накрашенные и очерченные карандашом губы ярким пятном выделялись на лице. Но все-таки мудро решила не выяснять это здесь, на людях.

– А ты не вмешивайся в наши дела, поняла?
– с неприкрытой угрозой процедила женщина.
– Не доросла еще. Спасибо лучше бы за все сказала.

Я шокировано глаза округлила.

– За что спасибо? Вы шутите?! Это вы спасибо говорить должны. Вы дочь свою на улицу выставили. Одну, в семнадцать лет! Конечно, рожать в семнадцать - это ужас, а жить на улице - нет. Имидж она вам с пузом портила, так что ли? Как же, нагуляла!
– издевательским фальцетом передразнила я голос Анжелы.
– Вы о ней думали? Уж извините, но если бы не моя мать и Ванька...

– Да что твой Ванька?
– взорвалась Анжела, и маска напускного спокойствия разошлась, трещинами избороздив ее лицо.
– Идиот твой брат был, и умер по-идиотски. И дочь мою оставил со своим отродьем! Ты думаешь, Кирилл Надьке так уж нужен? Она и без ребенка спокойно бы жила. А мне на шее этот ребенок не сдался.

– Да как вы можете...
– я потрясенно застыла и, хватая ртом воздух, с трудом заставляла себя дышать.
– Как???

Я не понимала - при чем ребенок здесь? И почему человек, у которого все в жизни есть, так относится к своему внуку. Родному внуку - ее никто не заставляет любить чужих детей. Ладно Ванька, он для Анжелы костью в горле был - он олицетворял все, что такие вот интеллигенты, как мать Нади, презирали. Но разве она не понимает, что малыш-то не виноват ни в чем? А говорить так о живом человеке...как о досадной помехе, отравляющей жизнь....дико.