Наука о войне (о социологическом изучении войны)
Шрифт:
«….Первые неприятельские тяжелые снаряды… Вдруг я вижу появление отступающего в колонне по четыре взвода Бономе. Кто мог приказать ему отступать, не дождавшись своей очереди? Вскоре вслед затем за ним следуют, отступая в относительном порядке, и другие взводы моей роты. Невозможно выяснить, кто же дал приказания об отходе… Это крещение чемоданами. Нас предупредили, что впечатление от них сильное, но все-таки трудно было ожидать, что произойдет такая ерунда. Нужно быстро вернуть всех в траншеи: в колонны по четыре, скорым шагом, марш! Я быстро поднялся по небольшому скату, ведущему к нашим траншеям. Дойдя до них, я обернулся и увидел, что за мной следует только шесть человек… Я рассаживаю моих шесть типов… и возвращаюсь назад. В этот раз я привожу с собою тридцать человек. В третье мое путешествие за мной идет уже вся рота. Менее чем через полчаса все на своих местах… В тот же вечер я рассказываю о своем разочаровании Керросу (командиру батальона); я так верил в свою роту… Однако с радостью узнаю, что она первая вернулась на свои места. При первых же тяжелых снарядах вся наша первая линия отступила в беспорядке» [98] .
98
Jean Pinguet: «Trois etapes de la Brigade des Marine. La Marne. Gand. Dixmude».C. 106,107.
А
«Дух моей роты великолепен. Несколько человек поют… Люди обжились… Робин находится в центре, я могу быть спокойным» [99] . Ночью немцы нерешительно атакуют. «Стрельба продолжается, но чем ближе противник, тем она становится хуже. Вначале стрелки прицеливались хотя бы приблизительно. Но по мере того, как неприятельские пули становились многочисленнее, головы моих людей перестали подыматься над бруствером… даже руки искали укрытия, и дуло ружья получало уклон в 45 градусов…»
99
Jean Pinguet: «Trois etapes de la Brigade des Marine. La Marne. Gand. Dixmude». С 147.
«Атакующие немцы кричат ура, — но лежат неподвижно на шоссе и не знают, что дальше делать; они кричат, чтобы себя подбодрить… Я пробираюсь к своему центральному взводу: взвода нет. Я иду в следующий: он исчез. Два остальные тоже бросили траншеи. А тем временем немцы продолжают кричать ура; однако, это ура все слабеет… Я иду к Рибе. Сообщаю ему о своем злополучии и иду отыскивать своих людей… Эти последние блуждают в полном беспорядке по полям… Все, кого я расспрашиваю, докладывают то же самое: их потряс крик немцев… Вскоре я собрал около 150 человек… Веду их сам назад; но должно быть иду слишком скоро, потому что люди за мной следуют плохо. Они легко исчезают в ночной темноте… Вдруг крик: Вперед! В штыки! Это хвост колонны Робина подобно немцам кричит, чтобы подбодриться. Однако эти горланы вперед не продвигаются и только понапрасну притягивают на нас огонь немцев. Нельзя больше терять время: ускоряю шаг. Достигаю входа в траншеи и дороги, но со мной никого уже нет… Я возвращаюсь, ищу: напрасно — в этот раз никто не откликается на мои призывы» [100] .
100
Jean Pinguet: «Trois etapes de la Brigade des Marine. La Marne. Gand. Dixmude».С. 149–154.
Только позже ночью «несколько человек присоединяется ко мне и, мало-помалу, я собираю моих лучших солдат. Приняв ряд предосторожностей, я возвращаюсь с ними в наши траншеи, остававшиеся все время пустыми — но у меня всего 67 солдат из 220 бывших на лицо днем… Смена происходит на рассвете… Во второй линии ко мне присоединяется человек шестьдесят… При переходе у Диксмюд моя рота вновь пополняется. У общего резерва я нахожу уже почти всех своих людей; эта хаотическая ночь стоила мне 20-ти человек. К моему большому удивлению деморализация, происшедшая ночью, прошла. Небольшая часть людей еще находилась в подавленном состоянии духа, но большинство… уже забыло пережитые тревоги. Опасность далеко, и они смеются» [101] .
101
Jean Pinguet: «Trois etapes de la Brigade des Marine. La Marne. Gand. Dixmude».С. 155–157.
На следующий день рота Пинге возвращается в боевую линию и попадает под бомбардировки. «Мой лейтенант насчитал в один час 253 чемодана или шрапнели и ни одного раненого… (Большие потери понесли соседи-бельгийцы). На пороге смерти эгоизм человека столь силен, что думаешь о несчастье соседа только для того, чтобы порадоваться, что сам избежал его. Дух моих людей падает с каждым часом… Соседняя рота несет от неприятельского огня большие потери. В моей же, по какому-то чуду, ни один человек не оцарапан. Но дух упал; без огневого барража {26} мы сыграли бы печальную роль в случае немецкой атаки. Однако довольно искры, чтобы опять вспыхнуло мужество; этих малоподвижных бретонцев можно поднять одним удачным словом. Но как трудно угадать его и, главное, претворить в дело» [102] .
102
Jean Pinguet: «Trois etapes de la Brigade des Marine. La Marne. Gand. Dixmude».С. 163–166.
Уклонившиеся — это люди более слабые, но пока держатся храбрые, войсковая часть еще живет. Этих храбрецов может быть немного, но благодаря им целое еще существует, а противник имеет дело с этим целым. Ему ведь не видно того, что происходит у другого. Бой с ним продолжается.
Но может наступить минута, когда все целое, то есть вся войсковая часть, отказывается от боя, когда она залегает и не в состоянии подняться или когда она отступает или даже панически бежит, когда даже те храбрые, которые долго противились инстинкту самосохранения, не выдержали внутренней борьбы и побеждены этим инстинктом, — тогда конец боя налицо.
Здесь мы уже входим в область коллективной психологии; зависимость от нее явлений боя мы будем разбирать несколько далее. Сейчас же мы постараемся ответить на один вопрос, неправильный ответ на который, по нашему мнению, являлся до сей поры главной причиной крайней малочисленности исследований психологического характера среди трудов профессионалов военного дела. Я говорю о чрезвычайно распространенном мнении, что правда о войне может понизить боеспособность армии. Так ли это?
Прислушаемся к голосу тех, кто фактически дрался на фронте; среди же таковых изберем французских бойцов, то есть тех, которые исполнили свой долг перед Родиной до конца и при этом дали ей победу.
«Все мы — творцы неправды», пишет один из таких бойцов, попавший после 19-месячного пребывания в боевых линиях в тыловые армейские части [103] . «Мы рассказываем то, что мы видели, или плохо, или неверно. Это неизбежное следствие нашего самодовольства и неспособности вместить правду. То, что мы не записали сразу, отмирает в нашей памяти. Замеченное нами деформируется по мере того, как вовлекается в поток нашей речи. Если мы будем молчать, то придут другие, которые будут искажать факты в еще большей степени, чем мы. Беспрепятственно станут они орудовать искаженными ими фактами
и тогда эти факты обратятся в их руках в опасное орудие. Они изобразят войну в радующих глаз красках [104] . Мы, которые видели войну такой, какой она есть на деле, уродливой и серой, не сохраняем ли убеждение, что наполеоновские сражения представляли собою величественные картины? Мы верим в это только потому, что те, кто фактически дрался тогда, позволили тем, кто не видел вблизи саму борьбу, рассказывать сказки. Этим участникам было выгодно принять облик героев разукрашенного прошлого. Они обретали ореол путешественника, побывавшего в неизведанных Чудесных странах. Будем осторожны. Вокруг нас уже вырастает целая фаланга лжеучителей, и если, к несчастью, один из таковых обладает талантом, он возбудит у наших потомков желание видеть вновь эпоху, подобную только что нами пережитой. Он ускорит ее возвращение [105] . Будем честными в наших воспоминаниях о прошедшем. Отдадим себе отчет в чувствах, которые вызывают наши рассказы. Будем помнить о той уродливой и грустной действительности, среди которой протекала наша борьба. Будем помнить о страданиях, которые мы испытывали, и о страхе, который нас потрясал… Даже в предвидении возможности и в будущем призыва со стороны Родины нового поколения солдат к защите оружием ее независимости и чести, нужно ли дразнить воображение этих солдат обманчивыми обликами славы и геройства? Если они будут знать, как ужасна и отвратительна война, если они будут знать, что она принесет им смерть или надломит их душу, и если они все-таки пойдут на фронт, не делая себе иллюзий и не утешая себя ложными ожиданиями, — разве заслуга этих людей станет от этого меньше?»103
Max Deauville. La Boue des Flandres. Ed. Maurice Lamartin. Braxeliee, 1922.
104
Max Deauville. La Boue des Flandres. Ed. Maurice Lamartin. Braxeliee, 1922.С 120–121.
105
Max Deauville. La Boue des Flandres. Ed. Maurice Lamartin. Braxeliee, 1922.С. 120–121.
Только что приведенные слова могут привести к заключению, что «правда» о войне действительно может ослабить дух армии. В самом деле, не часто ли доктор скрывает от больного неминуемость скорого смертельного исхода его болезни для того, чтобы облегчить ему последние дни его жизни? Для меня несомненно, что веками выработавшаяся в военной среде традиция приукрашать войну, представляя ее рядовому бойцу не такой, какая она есть, имеет за собой практические основания. Но я позволю себе утверждать также, что для успеха в войнах современных передовых народов между собою такое примитивное средство, как искажение и скрывание «правды» о войне, является не только средством недействительным, но иногда даже и опасным. В самом деле, в «доброе» старое время профессиональных армий, когда сражения представляли только очень редкие эпизоды кампаний, причем продолжительность их измерялась всего лишь несколькими часами, солдат можно было держать как бы с повязкою на глазах. Но сейчас, когда война ведется всем народом, когда она может затянуться на годы, когда сражение столь раздвинулось во времени и пространстве, что заполнило собою всю операцию, — можно ли скрыть ту правду, которую неминуемо увидит воочию каждый боец с первых же выстрелов? Не опасно ли, что падение духа от разрушенных иллюзий увеличит ту моральную депрессию, которую испытывает рядовая масса людей при вступлении в зону опасности? Не опасно ли, что среди бойцов появится в таких условиях тенденция к другой крайности: видеть все в черном? Что это так, свидетельствуется фактом громового успеха, который получил во Франции напечатанный в конце войны роман Барбюса «Огонь» [106] .
106
Henri Barbusse. Le feu. (Journal d'une escouade). Roman. Ed. E. Flammarion. Paris,1917.
Что представляет собою «правда», рассказанная Барбюсом, читатель может увидеть из анализа этой книги, сделанного Жаном Нортоном Крю [107] . «Что это — наивность? незнание? или наглость? — спрашивает себя этот исследователь. Действительно, книга Барбюсса представляет собою наслоение ужасов и мерзостей — при этом по большей части выдуманных. В основе ее лежит тенденциозная пропаганда против войны, питающаяся из тех же источников, как и та пропаганда, которая велась в том же 1917 году Лениным и его сателлитами со скрытой целью превращения внешней войны во внутреннюю. Несомненно, что книга Барбюса является одним из проявлений народной усталости от затянувшейся тяжелой войны. Опасность ее заключалась не только в том, что она находила отзвук в патологической социальной психике того периода войны, но также и в том, что она создавала соблазн для рядовых бойцов, познавших несоответствие между тем представлением о войне, которое внушалось им сверху (bourrage des cranes), и тем, что происходит в действительности, увидеть в ней скрывавшуюся от них правду.
107
С. 557–565 его труда «Temoins».
«350 тысяч проданных экземпляров "Огня" — разве это не признак одобрения, — пишет Жан Нортон Крю [108] . — Я слишком хорошо знаю причины этого успеха, чтобы последний повлиял на изменение моей оценки. В один из дней 1917 года на фронте мне пришлось вступить в спор по поводу "Огня" с одним капитаном офицером-профессионалом, все время находившимся в окопах и потому мало читавшим, который стал ярым поклонником Барбюсса. Я ему процитировал ряд абсурдов, напечатанных в книге. "Конечно, — ответил он, — там много неточностей, но как долго вколачивали в мозги людей, остающихся в тылу, совершенно искаженную картину нашей жизни; Барбюс рисует как раз обратное [109] рассказам и статьям, которые нас прямо раздражают; это неплохо, чтобы, в конце концов, услыхали бы иной перезвон колоколов". Я стал говорить ему о других книгах настоящих бойцов, которые уже появились к этому времени в печати; я указал на авторов лучших из них, на Женевуа, Линтие, Ружон, Вассаль, Галтье-Буассиер. Он не был знаком ни с одной из них».
108
С. 565. его труда «Temoins».
109
Это — вечная логическая ошибка, которая так затрудняет познание истины. Очень часто предполагают, что последнюю нужно искать в противоположности только что совершенной ошибки. В 99 случаях из 100 это приводит к новой ошибке. В основе такой тенденции лежит психическое настроение, обуславливаемое ассоциацией противоположностей.