Наука Плоского мира
Шрифт:
Ринсвинд мысленно вычеркнул их из списка. Архканцлер приказал искать следы разумной жизни. А по мнению Ринсвинда, любое по-настоящему разумное существо постаралось бы не попадаться волшебникам на глаза. Если вы заметили, что на вас смотрит волшебник, вам лучше спрятаться на дереве или сказать «А?».
И вдоль пляжей, и под волнами прибоя, живые существа отличались глупостью, достойной похвалы.
Тихий звук заставил его обернуться. Он чуть не наступил на рыбу.
Она лежала в стороне от береговой линии и, извиваясь в грязи, пыталась добраться до пруда с солоноватой водой.
Будучи по натуре добрым человеком, Ринсвинд осторожно взял ее и выпустил в море. Какое-то время она плескалась на мелководье, а потом, к его удивлению, медленно выбралась обратно в грязь.
Он снова отнес ее в море и на этот раз окунул поглубже. Через
«Может, поговорим об этом?» — сказал он. — «Послушай, у тебя есть замечательная жизнь там, в море, зачем же отказываться от нее? Во всем можно увидеть что-то хорошее, если знать, куда смотреть. Ну, ладно, ладно, пляж — это жизнь. А ты не слишком-то красивая рыба. Но, знаешь, настоящая красота находится под кож… чешуей, и…».
«Что там у тебя происходит?» — послышался голос Думминга у него в ухе.
«Я разговаривал с этой рыбой», — ответил Ринсвинд.
«Зачем?»
«Она все время вылезает обратно из воды. Похоже, она готова на что угодно взамен плавников».
«Ну и?»
«Вы же сказали искать что-нибудь интересное».
«Общее мнение здесь таково, что в рыбах ничего интересного нет», — сказал Думминг. — «Рыбы глупые».
«Я вижу более крупных рыб на мелководье», — сообщил Ринсвинд. — «Возможно, она старается держаться от них подальше?»
«Ринсвинд, рыбы созданы для жизни в воде. Потому они и являются рыбами. Иди лучше поищи крабов. И, ради бога, верни бедное страшилище обратно в воду».
«Похоже, нам стоит пересмотреть кое-какие выводы», — заметил Чудакулли.
«Насчет тритонов», — сказал Думминг.
«Тритоны — это сильно сказано», — возразил Декан. — «Я в уборной видел и кое-что покрасивее».
«Я хочу, чтобы тот, кто запустил тритонов на этот материк, немедленно сознался», — приказал Чудакулли.
«Никто не мог», — сказал Главный Философ. — «После последней кометы никто не видел Сундук. Мы не можем ничего доставить на ту сторону».
«Вот-вот, у меня уже был готов аквариум с магически обработанными моллюсками», пожаловался Преподаватель Современного Рунсложения. — «Что мне теперь прикажете с ними делать?»
«Можно суп из них сварить», — предложил Декан.
«Эволюция помогает существам становиться лучше», — сказал Чудакулли. — «Но она не может превратить их во что-то другое. Ладно, пусть там появились какие-то глупые амфибии. Но — и это важно — рыбы, о которых говорил Ринсвинд, никуда не делись. Если они должны были превратиться в существ с ногами, то почему они до сих пор здесь?»
«Головастики — это рыбы», — высказался Казначей.
«Но головастик знает, что ему предстоит стать лягушкой», — снисходительно объяснил Чудакулли. — «В этом мире нет рассказия. Рыба не может сказать сама себе: «Ага, новые существа зовут к себе. Они живут на суше и умеют ходить на каких-то штуковинах, для которых у меня даже названия нет». Нет уж, либо эта планета каким-то образом создает новую жизнь, либо нам придется вернуться к старой теории «скрытых богов»».
«Знаете, это уже вышло из-под контроля», — сказал Декан. — «Все дело в этом зловреднии. Даже боги не смогли бы управлять этим миром. Как только появляется жизнь, наступает полный и беспросветный хаос. Помните книгу, которую принес Библиотекарь? Так это просто вымысел! Ничего общего с реальностью! Каждый просто делает то, что ему нравится!»
«Прогресс все же имеется», — возразил Думминг.
«Большие амфибии что ли?» — усмехнулся Главный Философ. — «А в море все шло так хорошо. Помните тех медуз-сетепрядов? А крабы даже смогли создать на суше процветающую цивилизацию! У них уже практически была культура!»
«Они живьем съедали пленных врагов», — снисходительно возразил Преподаватель Современного Руносложения.
«Ну, да. Но, по крайней мере, они делали это с должным этикетом», — согласился Главный Философ. — «Перед песчаной статуей Великого Краба. Ясно же, что они пытались контролировать свой мир. А чем он им отплатил? Ударил миллионом тонн раскаленного до бела льда прямо между глазными стебельками. Это было так печально».
«Вероятно, им надо было съесть еще больше врагов», — предположил Декан.
«Вероятно, рано или поздно эта планета поймет намек», — сказал Чудакулли.
«Тогда, может, настало время для гигантских моллюсков», — с надеждой в голосе спросил Преподаватель Современного Руносложения.
«Сейчас
у нас есть только большие тритоны», — сказал Чудакулли. Он взглянул на Декана и Главного Философа. Чудакулли не смог бы удержаться на вершине бурлящей толпы волшебников НУ, если бы не обладал некоторой политической смекалкой. — «И, возможно, на тритонов нам и стоит возложить надежды. Амфибии? Чувствуют себя, как дома и в воде, и на земле. Лучшие представители обоих миров, я полагаю».Двое волшебников обменялись робкими взглядами.
«Ну…, наверное…» — сказал Главный Философ.
«Возможно», — неохотно согласился Декан. — «Возможно».
«Что ж, значит, договорились», — радостно подытожил Чудакулли. — «Будущее за тритонами».
Глава 34. Девять раз из десяти
«В этом мире нет рассказия».
Давайте немного отойдем от разворачивающейся перед нами давней истории о «Рыбе, которая вышла из моря» и обратимся к более философским вопросам. Волшебники озадачены. В Плоском Мире события происходят потому, что к этому их понуждает повествовательный императив. Могут меняться способы достижения цели, но результат остается неизменным. Преподаватель Современного Руносложения пытается создать устойчивую форму жизни. Он считает, что препятствием на пути к устойчивости служит хрупкая природа жизни — поэтому единственный способ, который он смог найти — это создать улитку высотой в две мили, способную выдержать любой удар небес.
Ему не пришло в голову, что живые существа могут достигать устойчивости и другими, менее прямолинейными способами, невзирая на тот очевидный факт, что жизнь, упрямо цепляясь за свое существование, возникает в самых неблагоприятных условиях, тем самым воссоздавая себя снова и снова. Волшебники разрываются между двумя фактами: с одной стороны, планета — это наименее подходящее место для создания жизни, но в то же время сама жизнь с этим не согласна.
В Плоском Мире всем известно, что один шанс из миллиона выпадает в девяти случаях из десяти [98] . Это происходит из-за того, что обитатели Плоского Мира являются частью истории, которая и определяет течение их жизней. Если история требует, чтобы выпал один шанс из миллиона, то он выпадет, несмотря на то, что вероятность этого пугающе мала. В Плоском Мире абстракции, как правило, обретают форму, поэтому там есть даже рассказий — тот самый элемент, благодаря которому все происходит в соответствии с повествовательным императивом. Еще одна персонификация абстрактного понятия — это Смерть, который следит за тем, чтобы история каждого существа заканчивалась в свое время. Даже если персонаж попытается пойти против истории, в которой он живет, результат его действий, благодаря рассказию, не выйдет за рамки повествования.
98
И правда, ведь это основа любого рассказа. Если герой не смог преодолеть крошечный шанс на победу, то зачем вообще нужна такая история?
Волшебники озадачены тем, что наш мир устроен совсем иначе. Или нет?
Ведь в нашем мире тоже живут люди, а именно они стоят во главе всех историй.
Кстати, вот одна история о людях, которые стоят во главе. Произошла она на трассе Херес во время последнего заезда Гран-при автогонок Формула-1 в сезоне 1997–1998 года… Опытный пилот Михаэль Шумахер на одно очко опережает своего главного конкурента в борьбе за чемпионский титул — Жака Вильнёва. Член команды Вильнёва, Хайнц-Харальд Френтцен, вполне мог сыграть ключевую роль. Пилоты соревнуются за «поул-позицию» [99] при старте, которая достанется тому, кто покажет лучшее время прохождения круга на квалификационном этапе. Что же произошло? Случилось нечто невиданное — все трое, Вильнёв, Шумахер и Френтцен, прошли круг за 1 минуту 21,072 секунды — в одно и то же время с точностью до тысячной доли секунды. Просто удивительное совпадение.
99
Наиболее выгодная стартовая позиция, расположенная на внутренней стороне круга — прим. пер.