Наваждение

Но нтъ, она здсь. Она стоитъ все также неподвижно, на томъ-же самомъ мст, гд я ее оставилъ! Я готовъ былъ кинуться къ ней и насильно вывести ее изъ комнаты. Я имлъ на это право, и это было-бы самое лучшее, что я могъ сдлать. Но я опять взглянулъ на нее. Она мн показалась такою странною, такою испуганною и въ то-же время жалкою, что у меня опустились руки.

— Прошу васъ, уйдите, оставьте меня въ поко,- едва слышно прошепталъ я. — Оставьте меня, между нами нтъ ничего общаго, намъ незачмъ встрчаться, уйдите, уйдите!..

Она сдлала нсколько шаговъ; мн показалось, что она шатается. Она ужъ не глядла на меня; ея глаза были опущены.

— Хорошо, я уйду, если ты меня гонишь, — услышалъ я ея голосъ:- я уйду!..

И она опять сдлала нсколько шаговъ, схватила свою голову и громко зарыдала.

Слезы отчаянья! Но разв я не слыхалъ ужъ ихъ, разв я могу имъ придавать какое-нибудь значеніе?

А между тмъ безумная, отвратительная жалость ужъ закралась въ меня, и я погубилъ себя этою жалостью.

— Я не гоню васъ, я прошу васъ уйти, потому что между нами нтъ ничего общаго и потому, что я никакъ не могу понять, зачмъ я вамъ нуженъ? Если я вамъ нуженъ зачмъ-нибудь, говорите — я васъ слушаю.

— Нтъ, я уйду, уйду! — проговорила она и вдругъ обернулась ко мн, и вдругъ опять взглянула на меня и продолжала:

— Боже мой, какъ будто я сама не понимаю, что не имла никакого права приходить къ теб, что ты можешь, что ты долженъ гнать меня. Я четыре раза подходила къ этому дому и все не ршалась войти. Гони-же меня, гони, я уйду, я знаю, что мн нечего ждать твоего состраданія, что я его не стою!

Но могъ-ли я посл этого прогнать ее?

— Что съ тобой, говори, — спросилъ я у нея, не будучи въ силахъ уничтожить въ себ жалости, которая ужъ охватила меня. — Говори, чмъ я могу помочь теб? Несчастье съ тобой случилось, что-ли какое?

— Несчастье, конечно, несчастье, иначе не хватило-бы у меня силы придти къ теб… Только это не то несчастье, которое можно назвать однимъ словомъ; какъ видишь я здорова, никто у меня не умеръ, никто меня не обокралъ.

— Такъ, что-же съ тобою? Чего теб нужно?

— Ахъ, мн нужно только, чтобы ты не гналъ меня, чтобы ты не отвертывался отъ меня, чтобы ты протянулъ руку, простилъ-бы меня. Вотъ въ чемъ мое несчастье!

Она глядла на меня своимъ умоляющимъ, знакомымъ мн взглядомъ, которымъ три года тому назадъ обманула маму и заставила себ врить. Я зналъ этотъ взглядъ, я зналъ настоящую ему цну. Теперь я могъ, я долженъ былъ снова вознегодовать и возмутиться, теперь я долженъ былъ встать и указать ей двери. Но я не всталъ; на меня ужъ дохнуло старымъ ядомъ, меня ужъ заколдовало ея прикосновеніе, я опять былъ въ рукахъ ея.

Она пришла, потому что ее пригнало ко мн несчастье, и это несчастье заключается въ томъ, что я далекъ отъ нея, что я не простилъ еще ея… Вотъ она станетъ теперь мн разсказывать, какъ она мучилась изъ-за меня вс эти три года, и я ей поврю, и я буду прощать ей, и въ конц-концовъ я снова упаду къ ногамъ ея, и все это будетъ такая глупая ложь, все это будетъ моя окончательная погибель. Ну, что-жъ, такъ видно нужно: не она пришла ко мн, пришла моя судьба, пришла въ ту самую минуту, когда я думалъ наконецъ уйти отъ судьбы этой, когда мн снова блеснула другая жизнь и другая участь. Судьба зоветъ! и я опять безсиленъ, опять мучаюсь, опять брежу, опять безумно люблю ее.

Я протянулъ ей руку. Она вдругъ вся преобразилась, дтская, блаженная улыбка мелькнула на лиц ея, она жадно схватила мою руку.

— Скажи мн, скажи одно слово ты меня прощаешь, Andr'e? О, какъ ты добръ, какъ ты безконечно добръ!..

Я угадалъ: она сла рядомъ со мною и стала разсказывать, и я заране зналъ все, что она мн разскажетъ. И между тмъ жадно ловилъ каждое ея слово и врилъ каждому этому слову. Она разсказывала о томъ, какъ терзалась своимъ поступкомъ со мною и какое тяжкое несетъ за это наказаніе.

— Знаешь-ли ты, что все можно было вернуть, что это, можетъ быть, была-бы моя послдняя, безумная вспышка. Но тогда, въ своемъ проклятомъ припадк, въ тотъ послдній день я приняла это отвратительное предложеніе. Я могла съ тобой проститься, могла написать записку твоей матери, но потомъ, на слдующій день, я одумалась, я пришла въ себя, припадокъ прошелъ, и я побжала къ теб: тебя ужъ не было. Если-бы зналъ ты, какое отчаяніе охватило меня! О, какъ я была наказана! Какую жизнь взяла на себя!.. Я обвнчалась… Мы ухали тогда за границу, но я ничего не видла, ничего не слышала, это была не жизнь, мн все стало тошно, противно. Иногда являлись капризы, я удовлетворяла имъ, но это не принесло мн радости. Потомъ мы перехали въ деревню, и вотъ два года безвыздно прожили тамъ, и въ эти два года я ждала только одного, только объ одномъ думала, чтобы снова тебя увидать, чтобы вымолить себ прощенье, чтобы ты, вотъ такъ, какъ теперь, протянулъ мн руку. Но я не смла надяться, что ты простишь меня, и я гнала отъ себя мысль о возможности такого счастья… Андрюша, пойми… все-же, вдь, ты одинъ у меня, къ кому-же было мн идти… Вдь, только ты одинъ у меня на всемъ свт и можешь быть моимъ другомъ, только ты одинъ можешь прощать меня, одинъ меня понимаешь! Andr'e, если три года человкъ задыхается, вдь, простительно-же ему, наконецъ, желать вздохнуть свободне, выйти на чистый воздухъ… И вотъ въ эти три года я дышу въ первый разъ, дышу потому, что ты со мною! Andr'e, голубчикъ, не оставляй меня, не оставляй, а то я совсмъ задохнусь!..

Каждое ея новое слово все больше и больше наполняло меня ядомъ; я жадно впивалъ этотъ ядъ и, конечно, снова безумный, снова безсильный, общалъ ей не оставлять ея. Я готовъ былъ опять идти за нею въ самую глубину того мрака, изъ котораго она мн явилась и который вчно окружалъ ее.

Когда она ушла отъ меня, я машинально взглянулъ на часы и увидлъ, что пришло именно то время, которое назначила мн Лиза. Но, конечно, къ Горицкимъ я не отправился. Теперь я опять считалъ часы и едва дождался возможности снова увидться съ Зиной.

XIII

Покуда она съ мужемъ остановилась въ гостиниц, гд они заняли нсколько комнатъ.

Уже подходя къ ихъ дверямъ, я понялъ, что мн предстоитъ снова встрча со всею компаніей. Я не ошибся. Первое лицо, которое я увидлъ, былъ Рамзаевъ, а за нимъ стоялъ Коко и во весь ротъ мн улыбался; въ эти три года мы почти не видались съ нимъ. Только Александры Александровны съ Мими еще не было, но наврное и они скоро явятся.

Генералъ встртилъ меня очень радушно, но я невольно отъ него отшатнулся, такъ меня поразила перемна, происшедшая съ нимъ.

Я оставилъ его постоянно удачно молодящимся человкомъ, а теперь предо мной былъ дряхлый старикъ, совсмъ больной, съ трудомъ передвигавшій ноги. Изъ-за его нездоровья они и пріхали въ Петербургъ.

«Онъ очень боленъ, онъ врно скоро умретъ», — подумалъ я, но изъ этой мысли не сдлалъ тогда никакого вывода, да и не сообразилъ, какой тутъ можетъ быть для меня выводъ. Вообще, я долженъ замтить, что ни тогда, ни долго потомъ этотъ старикъ не представлялся мн препятствіемъ, я о немъ какъ-то совсмъ не думалъ.

Я весь вечеръ провелъ у нихъ. Генералъ скоро ушелъ къ себ въ спальню. Ужасная скука была въ этотъ вечеръ. Мы вс перекидывались рдкими фразами, больше молчали и посматривали другъ на друга. Меньше всхъ говорила Зина.

По нкоторымъ ея минамъ и движеніямъ я замтилъ, какъ ей хочется, чтобы поскорй вс ушли, чтобы намъ можно было поговорить на свобод. Я понималъ, что и Рамзаевъ съ Коко отлично это замтили, и ни за что теперь не уйдутъ. Мы стали пересиживать другъ друга, но мн не удалось ихъ пересидть. Было ужъ два часа ночи, когда мы, наконецъ, встали и вышли вмст.