Наваждение
Шрифт:
— Врьте мн, я не обманываю ни себя, ни васъ; теперь я въ себ уврена.
Страшная тяжесть спала съ насъ.
Какое это было утро! Какъ вдругъ просвтлла моя маленькая квартирка, какъ он об, и мама и Зина у меня хозяйничали и все осматривали, пересчитывали вс принадлежности моего хозяйства и длали свои милыя замчанія, и об громко смялись. Зина превратилась въ шаловливаго, милаго ребенка, а мама вдругъ помолодла лтъ на десять, даже какъ-то разгладились и совсмъ исчезли эти мучительныя тни вокругъ ея рта, которыя придавали ея лицу такое невыносимое для меня выраженіе.
Зина
Прошло три дня. Зина являлась къ намъ съ утра, и мы не разставались до ночи… Погода все стояла прекрасная. По вечерамъ мы здили за городъ. Ни одною миной, ни однимъ знакомъ Зина не нарушала очарованія, въ которомъ мы находились. Я видлъ и чувствовалъ, что мама совершенно успокоилась.
Но вотъ посл трехъ безмятежныхъ дней Зина исчезла: два дня о ней не было ни слуху, ни духу. Наконецъ, даже мама сказала мн:
— Позжай, узнай, что съ ней такое? Можетъ быть, заболла…
Я похалъ.
Это было вечеромъ. Еще съ улицы я замтилъ, что у генерала гости, потому что вс окна были ярко освщены. Я не ошибся: въ гостиной я засталъ всю компанію, только Рамзаева не было. Вообще вс эти дни онъ куда-то исчезъ, иначе непремнно-бы явился ко мн, узнавъ что мама пріхала.
Генералъ съ Александрой Александровной и ея мужемъ играли въ карты. Онъ пожаловался мн на нездоровье и я пошелъ дальше, искать Зину.
Я засталъ ее въ будуар. Она лежала на chaise longue; Коко сидлъ, согнувшись въ три погибели, на низенькой скамеечк у ногъ ея, а толстый Мими стоялъ у ея изголовья и махалъ ей въ лицо веромъ.
— А! Andr'e, это ты! — лнивымъ голосомъ проговорила Зина и даже не поднялась съ мста. — Видишь, я больна и мои придворные меня забавляютъ… Мими, дайте Andr'e стулъ.
Мими вмсто стула подалъ мн руку, но Зина настойчиво повторила:
— Слушайте, дайте сейчасъ Andr'e стулъ, поставьте его сюда!
Мими что-то промычалъ, но поспшно исполнилъ ея приказаніе.
— Садись, Andr'e.
Я слъ, потому что у меня все равно подкашивались ноги.
Зина обернула ко мн свое лицо съ полузакрытыми глазами. Какое это было лицо! Въ немъ не было ровно ничего общаго съ тмъ, которое я и мама видли въ эти послдніе дни.
— Если ты больна, отчего-же ты не написала? Мама такъ о теб безпокоится! — проговорилъ я.
Тутъ вмсто отвта Зина сдлала какую-то странную гримасу.
— Я сама сегодня собиралась къ вамъ, только не удалось; къ тому-же, конечно, я надялась, что ты постишь меня сегодня… Ахъ, какая скука! — медленно продолжала она, потягиваясь и звая. — Коко, отчего вы умете говорить только одн глупости? Я желала-бы знать, неужели никогда въ жизни вамъ не пришлось сказать ни одной умной вещи, хоть нечаянно?
— Я увренъ, что всегда говорю самыя умныя вещи, — очень серьезно отвчалъ Коко. — Вы знаете, что самыя умныя вещи всегда кажутся глупостями людямъ…
— Ого! — вдругъ засмялась Зина. — Такъ вы въ самомъ дл иной разъ умете умно говорить! Или, можетъ быть, это сейчасъ была самая умная вещь, которую вы сказали… Во всякомъ случа поздравляю васъ и позволяю за это поцловать мою руку…
Она протянула ему руку, и онъ впился въ нее губами.
— Да
отпустите-же, отстаньте! — какъ-то ужасно хохоча, повторяла Зина и вдругъ, повернувшись, оттолкнула отъ себя Коко ногою.Я чувствовалъ какъ у меня пересохло въ горл и закружилась голова.
«Что это такое было? Гд я? Что это — будуаръ кокотки?..»
Я совсмъ задыхался въ этой атмосфер и приподнялся съ кресла, порываясь уйти.
Зина быстрымъ движеніемъ меня остановила.
— Ты ужъ исчезаешь, Andr'e? Теперь, такъ какъ мама здсь, ия не смю тебя удерживать, но постой минутку, я напишу ей маленькую записочку.
Я машинально снова опустился въ кресло. Она подошла къ письменному столику, что-то быстро написала, запечатала въ конвертъ и подала мн.
— Пожалуйста, передай мам.
Я взялъ записку, положилъ ее въ карманъ; кажется, пожалъ руки Коко и Мими… Вотъ и Зина протянула мн свою руку. Я ужъ уходилъ, но она пошла за мною. Я не смотрлъ на нее и ничего не сказалъ ей.
Мы проходили черезъ столовую, блдно освщенную висящею лампой. Никого не было. Коко и Мими не вышли за нами.
— Andr'e, остановись! — вдругъ сказала Зина.
Я обернулся къ ней и схватилъ ее за руки.
— Зина, — задыхаясь прошепталъ я:- подемъ со мною, можетъ быть, еще возможно… Скорй, сейчасъ, ршайся… иначе будетъ поздно!
— Поздно, Andr'e,- тихо отвтила она: — поздно, прощай, мой милый!..
Я замтилъ какъ она хотла обнять меня, какъ ужъ поднялись было ея руки, но тотчасъ-же и опустились и вмст съ ними низко опустились ея рсницы. Страшно блдною показалась она мн въ полусвт комнаты.
— Прощай, — едва шевеля губами повторила она и тихо повернулась, и тихо пошла отъ меня.
Я хотлъ броситься за нею, хотлъ силой увлечь ее съ собою, но остановился. Ужасъ охватилъ меня, и я бросился скорй домой, къ мам.
Мама испуганно взглянула на лицо мое и дрожащими руками распечатала записку Зины. Она медленно прочла ее, уронила на полъ и нсколько мгновеній сидла неподвижно, блдная, съ такимъ страдающимъ лицомъ, что за одно это лицо я долженъ былъ навсегда возненавидть ту, которая написала эту упавшую на полъ записку.
Мама все сидла неподвижно, а я нашелъ, наконецъ, въ себ силу поднять и прочесть записку.
И я прочелъ:
«Вы напрасно мн поврили, я опять обманула и себя и васъ: я ничего не могу сдлать съ собою. Сегодня все ршилось: я выхожу замужъ за этого старика, онъ меня покупаетъ. Я не въ силахъ была сказать это Andr'e, вы скажете лучше и спасете его, вдь, затмъ вы и пріхали».
Записка мн не сказала ничего новаго. Уже простившись съ Зиной, я все зналъ наврное.
Во весь конецъ этого вечера мы почти не сказали другъ другу ни одного слова.
Я напрягалъ вс усилія, чтобы казаться твердымъ. Мама тоже не выражала ни горя своего, ни негодованія. Потомъ я понялъ, что ея присутствіе тогда спасло меня.
На другой день мы вмст ухали въ деревню.
XI
Какіе чудные дни наступили теперь здсь, на берегахъ Женевскаго озера!.. Какъ все блещетъ теплыми, ласкающими взглядъ красками, какъ все дышетъ молодою весеннею жизнью!.. И эта жизнь съ каждымъ днемъ, съ каждымъ часомъ требуетъ себ больше и больше простора поднимается выше и выше на блыя горы…