Найди меня, мама

— Сереж! — послышалось несмелое за спиной. Нехотя оглянулся, встретился с ее испуганными глазами. — Вытащи меня отсюда. Ты можешь, я знаю. Я не хочу сгнить вот так… Прости, мне жаль, что все так случилось… Я больше никогда… никогда…

Секунду смотрел в ее лицо, искаженное испугом за себя. Сейчас она скажет, пообещает все что угодно, лишь бы добиться своего. И я бы, наверное, попытался помочь смягчить приговор, если бы не Даша. Свою женщину нужно защищать при любых обстоятельствах. И я не выпущу эту ядовитую гадину, зная, что она может навредить ей. А с Вадимом мы разберемся.

Едва открылась дверь, быстро вышел, запуская конвоира.

Сергей

Все можно преодолеть и пережить, но тяжелее всего даются удары самых близких, родных и любимых. Как говорил Высоцкий: "Ужасно любить человека, который этого уже не заслуживает". Легко мог представить Романа и бывшую вместе именно так, как она представила. Без чувств, не соображая, что творят, похоже на случку. Факт не вызывал ни злости, ни ревности. Одна гадливость от всего услышанного. Разум твердил, что бывшая могла врать и, скорее всего, врала. Зря пошел на встречу с ней. Правды не добился, нового не узнал, осталось чувство, что в нечистотах выкупался.

Авто мягко катило в сторону гаража по расчищенной дорожке, освещенной парковыми фонарями. Усадьба утонула в снегу. Шедевры ландшафтных дизайнеров исчезли под толстым слоем снега. Притормозил недалеко от входа, посматривая на горящие окна.

Захотелось вдруг, чтобы меня здесь ждали. Чтобы вот прямо сейчас загорелся свет на крыльце, и вышла на порог любимая женщина, счастливая только от того, что я вернулся. Переживающая, что меня нет целых пятнадцать минут. Пахнущая домашним уютом и настоящим счастьем.

Разглядывал новое, но далеко не первое свое приобретение, громадой темнеющее в сумеречном небе. Дорогой особняк, всегда высокие заборы и охрана. Казалось, надежно спрятался и спрятал своих от внешней мерзости. А она просочилась изнутри, из самих родных, пачкая нашу жизнь, ломая отношения и судьбы.

Ладно только раздолбай Роман, не ценящий семейное, но Юлька, хранительница, мля, семейного очага! Чего еще не хватает! Ну, да я был женат на работе. Ну, вот последние месяцы расслабился. Сначала развод, потом Даша. И как итог: разгребаю, увязнув по самое не балуйся.

Снег, укрывший белым все вокруг, точно намекал, что можно и нужно начать с чистого листа, оставив прошлое прошлому. С чистого листа, снова все сначала начать с другой женщиной, в другом месте, другом доме… и по-другому. Теперь, только будучи уверенным в чувствах и чтобы никаких сомнений в выборе.

В этот момент захотелось обнять Дашу — мой островок покоя, чистоты.

Словно чувствуя мои мысли, вспыхнул свет, освещая крыльцо, тяжелые входные двери отворились, и на крыльцо проскользнула стройная женская фигурка. Она нерешительно замерла, глядя в мою сторону. Шубка, теплые сапожки, пушистая шапка и сумочка убедили, что Даша выбежала не ко мне. Она явно куда-то собралась и спешила смыться… от меня.

Сбежать решила? На кого гостей бросила? И куда собралась? К себе на квартиру или…?

Нет, таким мыслям лучше не давать ходу. Я уже налажал с Заварзиным. Больше такого не будет. Сбежать я ей не дам.

— Меня встречаешь, — я влетел на крыльцо, улыбаясь на всякий случай. — Добрый вечер, — наклонился ее поцеловать, но она отступила в сторону.

Ну, хоть не шарахается от меня, как от чумного, и то хорошо.

Быстрого прощения не ожидал, потому не расстроился и настроился на долгую осаду крепости. Эта женщина мне давалась так же трудно, как моя компания. Но и мысли не возникало отступить и бросить все.

— Я… — замялась Даша, — мне нужно уехать… Это срочно и… важно.

Она прятала глаза, отворачивалась и пыталась улизнуть. Мне и нашей встрече не рада. Но так просто уйти ей не дам. Нужно зайти в дом. Топтаться на крыльце странно и небезопасно. Поселок хорошо охраняется, но всегда есть но. Лучше не искушать судьбу. И снег снова пошел.

— Я надолго не задержу. Нам нужно поговорить. Я должен все тебе объяснить. Только давай зайдем в дом, — я приоткрыл дверь за ее спиной.

Неожиданно она нажала спиной на ручку, не давая мне распахнуть двери.

— Нет. Хочешь сказать что-то — говори. Я в твой дом не вернусь… — она осеклась, понимая, что категоричность выглядит смешно.

Нас слишком многое связывает, чтобы делать такие заявления. Мы с ней связаны общей работой, нашими детьми и несмотря ни на что взаимными чувствами. Преступление ломать такое только потому, что я всего раз повел себя как последний му…, а ей простить сейчас трудно. Я же все осознал и исправлюсь. Уже исправился.

— Даш, посмотри на меня, — попросил, убирая руку с дверной ручки, — пожалуйста.

Она упрямо закусила губу, помедлила и подняла взгляд. В глазах обида, боль, разочарование. Под этим взглядом внутри родилась злость на себя за совершенно идиотскую ревность к Заварзину. Бывшая сегодня готова была взглядом убить, и хоть бы что. А Даша…

— Даш, прости, я повел себя… мерзко… Прости, — начал извиняться, не выдержал, стряхнул невесомые снежинки с ее воротника.

Она даже не заметила моего жеста, буравя взглядом.

— Ты поверил, что я способна продать ребенка? Ты думаешь, что я совсем…что ради денег я соглашусь на такое? — Даша замолчала, так и не договорив.

Она отвернулась, тиская в руках сумочку и кусая от обиды дрожащие губы. Еще чуть и она расплачется. Как мне хотелось сейчас обнять ее, прижать к себе, собрать губами все слезинки со щек и защитить от всех. Вот только обижена она не на всех, а на меня. А я не знаю, что делать, как исправить. Я же никогда не был в такой ситуации, потому что никогда не любил по-настоящему. Не любишь, мозг работает как часы, и действуешь взвешенно и хладнокровно. Никаких ошибок и просчетов. Чувства мозги отключают.

— Я правду скажу. Я не думал, что ты ради денег…

— Тогда ради чего еще?! — прервала меня. — Я совсем отморозок, по-твоему?

— Ради своего бывшего, Заварзина, — слова признания давались мне с трудом.

Мерзкую фамилию законченного урода просто сплюнул с губ.

— Сашка… Почему Сашка? Зачем он мне? — приоткрыв от изумления рот, Даша не верила, что я сказал ей такое.

— А что я должен был подумать?! Сама посуди, пятнадцать лет ты никого к себе не подпускала, хранила себя… для кого? — я злился, но держал себя в руках.