Найди меня, мой принц
Шрифт:
— Это же замечательно, что она, как ты. Значит вам точно не будет скучно вместе в пути. Беги к ней, Ляля.
Мелкая не упирается и послушно шагает к подружке и вскоре уже с удовольствием возится с какими-то деревянными фигурками, которыми та с ней охотно поделилась. Надо крохе каких-нибудь игрушек раздобыть помимо её слишком примечательной Ясмины. А я высовываюсь из-под крыши и смотрю на дорогу. Повозка как раз притормаживает. Мы находимся где-то в середине каравана, и первые уже проходят досмотр у ворот. Что ж, служительницы оказались абсолютно правы. Проверяют. Бросаю взгляд на сидящую напротив Гапку, та тревожно сжимает дрожащие пальцы. Улыбаюсь ей ободряюще, пытаясь поделиться своей уверенностью,
Из-за этого досмотра у ворот образовывается самая настоящая пробка. Повозки каравана выстраиваются в очередь, медленно продвигаясь вперёд и стопоря остальных желающих выехать из города. И чем дальше, тем больше народу собирается и ощутимей становится сгустившееся вокруг напряжение. Моё внимание почти сразу привлекает, судя по всему, торговый обоз, поравнявшийся с нашим фургоном. Несколько крытых и под завязку гружённых телег сопровождает грузный мужчина в богатых одеждах и с десяток вооружённых верховых молодчиков. Сидя у борта нашего фургона, я не только всё прекрасно вижу, даже ворота, если высунуться чуть дальше, поскольку улица ведущая к ним идёт под уклон и изгибается, но ещё и слышу. И мотаю на отсутствующий ус, да. Гапка, конечно, прекрасный источник информации, но, к сожалению, далеко не всё я могу у неё спросить, а она не всё рассказать. Особенно, что касается поведения и элементарных вещей, таких как обращения и повадки, принятые у местных мужчин. Вот и наблюдаю теперь незаметно, запоминая словесные обороты, отмечая всё, что может мне пригодиться.
Но вскоре всё моё внимание невольно сосредотачивается на лошади одного из охранников обоза, как я понимаю. Он находится к нам ближе всех остальных, и я не могу не замечать, насколько мужчина неумело, грубо и… бестолково обращается со своим конем. Молодой гнедой жеребец ведёт себя слишком нервно, дергает и трясет головой, напрягает шею, прогибает покрітую испариной спину и переступает тонкими ногами. Это не похоже на простой испуг, больше смахивает на болезненную реакцию. Слишком уж характерно животное запрокидывает голову, обычно так лошади снимают напряжение в шее и холке, заодно блокируя чувствительность в теле. И очень часто это ведёт к сопротивлению и открытому неповиновению. А молодой парень вместо того, чтобы разобраться и успокоить жеребца, дёргает за уздцы, и лупит его стеком, заставляя стоять спокойно. Если бы я увидела такое в клубе, этот удод этим же стеком от меня и получил бы. Но сейчас привлекать к себе внимание таким образом — это глупость несусветная. Но и развидеть я не могу. А когда коня угрожающе заносит в сторону нашей повозки, а придурок замахивается чтобы огреть его по шее, моё терпение лопается.
— Хали не делайте этого. Он от боли так себя ведёт, — высовываюсь я из фургона.
Мужчина бросает на меня раздражённый взгляд, но я встречаю его абсолютно уверенно. Ну что ж. Внимание привлекла. Отступать уже некуда.
— Посмотрите, как он голову набок запрокидывает и глаза выкатывает. Ему больно. Наказывая стеком, вы делаете только хуже, — объясняю я, стараясь не задевать мужское эго, вооружённого до зубов наёмника. — Позвольте попробовать его успокоить.
— А ты кто такой, что лезешь, куда не просят? — неприязненно щерится тот.
— Меня зовут Ромин, хали. Я просто хочу помочь вашему животному. Здесь в повозке больные дети и им страшно. Вы же не хотите, чтобы им был причинён вред, — вскидываю я бровь.
— Дай пареньку попробовать, Хамиль, раз сам не можешь усмирить свою животину, — рявкает спереди тот самый грузный мужчина, который, судя по всему, у них главный. — Не хватало ещё иметь проблемы с храмовниками.
— Как скажете, хали Нарвэй, — цедит сквозь
зубы удод со стеком, меряя меня прищуренным взглядом.Игнорируя тянущую боль во всём теле, я выбираюсь из повозки, прыгая на брусчатку, и делаю осторожный шаг к лошади.
— Можете на время спешиться? — вскидываю глаза на всадника. Тот бросает взгляд на наблюдающего за нами своего начальника и, поджав губы, выполняет мою просьбу и даже протягивает мне поводья. — Благодарю. Как зовут коня?
— Харик, — бурчит тот, явно недовольный моим вмешательством. Но мне уже плевать. Всё своё внимание я сосредотачиваю на животном.
— Тише, Харик, тише, хороший. Не бойся меня. Я помочь тебе хочу, — приговариваю и протягиваю руку к носу, позволив познакомиться со своим запахом, а потом скольжу ладонью дальше.
Он косит на меня испуганным глазом, пытается броситься в сторону, но я начеку и держу поводья настолько крепко, насколько могу в теперешнем состоянии. И принимаюсь круговыми движениями массировать лоб, нажимая и заставляя его расслабиться.
— Ну же, позволь тебе помочь, — воркую, и делаю шаг ближе, чувствуя, что конь замирает, прислушиваясь к своим ощущениям. — Уши твои трогать не буду, ты же мне не настолько доверяешь, да? А вот тут разомну. Давай, мой хороший, покажи, где тебе больно.
Постепенно жеребец успокаивается, опуская голову и даже утыкаясь мне лбом в грудь. И я с чистой совестью пользуюсь этим, чтобы обследовать его и нащупать наконец сведённую напряжённую мышцу. А дальше действую привычно, прислушиваясь к реакции животного, разминаю и снимаю напряжение в тревожащем его месте. И конь полностью успокаивается. Умный. Послушный. Вряд ли его этот олух растил. Купил, скорее всего.
— Ну вот и всё. А ты боялся, — с наслаждением утыкаюсь лбом в тёплую шею благородного животного. Как же я соскучилась по своим любимым резвым мальчишкам. По Янтарю. По Акбару.
— Как ты это сделал? — слышу удивлённый голос его хозяина.
— Просто нашёл место, которое его беспокоило. Мышцу вашему Харику свело. Давно он под седлом? — интересуюсь, возвращая поводья.
— Первый год, — уже гораздо миролюбивей признаётся Хамиль, кажется.
— Ясно, — уже открываю рот, чтобы выдать подробные рекомендации, как обращаться с молодым жеребцом, но ловлю на себе ошарашенный взгляд Гапки в медленно удаляющейся повозке. М-да. Не палимся? Угу. Совсем. — Хороший он у вас. Счастливого пути.
— И тебе, малец. Спасибо за помощь, — хмыкает парень.
— Не за что, — бросаю уже на ходу, догоняя наш фургон. А когда залезаю и усаживаюсь обратно на своё место, понимаю, что, кажется, организовала себе проблемы раньше времени.
Гапка смотрит на меня не просто удивлённо. В её глазах роится столько вопросов, сомнений и даже страхов, что у меня волосы на затылке шевелятся. Я даже не знаю, радоваться мне, или огорчаться, что задать свои вопросы она сейчас при свидетелях не может. Хорошо хоть Лялька моего отсутствия не заметила, кажется.
Постепенно очередь с досмотром дошла и до нас. Двое военных, тех самых яншаров, которых так испугалась Гапка ночью, заглянули в наш фургон и пробежались глазами по всем присутствующим, удостоив меня лишь мимолётного взгляда. Более внимательно присмотрелись к детям, но три девочки, играющие на полу рядом со спящим мальчиком, выглядели так органично и по-простому, что заподозрить среди двух младших уворованную мною дочь принцессы у них не получилось. Потом сосредоточились на женщинах, но все попутчицы нам достались довольно крупного телосложения, да и Гапка из общего ряда благодаря нашим стараниям не выбивалась. Не найдя никого соответствующего искомым параметрам, яншары, пожелав нам хорошего пути и милости Богини, отправились к следующей повозке. А наша миновала наконец ворота, покидая Гьярану.