Найди меня в темноте

Темнеет. Ее все больше захлестывает отчаянье. Потому что сил идти уже нет. В голове стучит боль, отдаваясь в каждой клеточке тела.

Я хочу жить! Хочу жить! Жить!

А ходячий все идет и идет за ней. Хрипит ей вслед, не давая забыть о себе. Тянет свои руки со скрюченными пальцами…

Впереди между деревьев вдруг показывается неясное очертание чего-то большого и темного. Она подходит ближе и узнает очертания заросшей диким виноградом небольшой охотничьей кабины. Дверь распахнута, словно приглашает ее войти внутрь. Внутри же только чернота. Вообще ничего не видно.

Здесь может ждать как спасение, так и смерть. Потому что внутри тоже может быть ходячий. А может, и не один. Есть ли разница, думает она, слыша хрипение своего мертвого спутника за спиной. Есть ли разница, где сожрут – в лесу или в кабине?

Сил нет. Голова раскалывается на две части. Пройти в черноту кабины после минутной задержки на крыльце. Словно прыгнуть в темный омут, не зная, выплывешь ли или останешься навсегда в его глубинах. Шаг в темноту…

Она делает этот шаг из последних сил. Потом закрывает дверь, сдвигая какой-то мусор, что мешается на пути, и прислоняется к ней спиной, закрывая ходячему доступ внутрь. Сползает по двери, чувствуя, как трясутся ноги и руки. Боль же вгрызается в ее голову с невероятной силой, заставляя только скрипеть зубами и кусать губы.

Ходячий чувствует ее присутствие. Бьется об дверь. Сначала слабо, потом сильнее, настойчиво желая попасть внутрь. А она смотрит только на темный проем двери, ведущей из кухни, совмещенной с гостиной, в единственную спальню. Ждет, что сейчас оттуда на этот звук выйдет еще один ходячий. Хозяин этой кабины. Выйдет и нападет на нее. И тогда она даже руки не сможет поднять, чтобы защититься.

Наконец ходячему надоедает биться в закрытую дверь. Она замечает его силуэт сквозь щель между досками на окнах, когда он снова уходит куда-то в лес. Переждав некоторое время, она поднимается, закрывает с легким щелчком замок на двери, словно он может уберечь ее сейчас от вторжения. Потом двигает к двери небольшое кресло, чувствуя, как откуда-то взялись небывалые для ее состояния силы. И только когда кресло встает на место и подпирает дверь, блокируя проход в кабину, она теряет сознание. Потому что боль буквально взрывает ее голову изнутри.

Ей тепло и хорошо. И спокойно. Несмотря на темноту, которая окружает ее. Она открывает глаза и видит яркие всполохи огня. Поворачивает голову и видит отца, который обнимает ее, держа в своих крепких объятиях. Он улыбается ей мягко.

– Моя Бэтти…

– Папа, - она прижимается к нему крепко и только сейчас понимает нечто странное. У него нет бороды. И волосы короче, чем она запомнила. И у него по-прежнему обе ноги. Как раз на ту, что отрежут позднее, она опирается, сидя на земле у костра. Он ласково перебирает ее волосы, пропускает через пальцы спутанные пряди. Ей так хорошо с ним… Так хорошо. И так спокойно.

А потом у противоположной стороны костра опускается на землю он. Кладет на траву арбалет. И смотрит на нее через всполохи огня. Прямо на нее. Из-под длинной челки, падающей ему на глаза. Знакомый взгляд, пронизывающий до самых пяток.

– Иногда выбор очень тяжел, Бэтти, - говорит медленно отец, гладя ее волосы.
– Но мы всегда делаем выбор. Такова судьба.

– Мне хорошо здесь. С тобой, - возражает она ему.

– Но ты можешь быть и там.

Она смотрит через огонь на другую сторону и замечает ходячих, которые ходят за сетчатым забором, стоящим за спиной сидящего напротив них мужчины. За спиной же отца широкое поле и ферма. Их ферма. И она знает, что там нет опасности. Никакой опасности. Только покой.

Ей хочется остаться с папой. Потому что это папа. Потому что она устала. Потому что ей хочется покоя.

Но она переводит взгляд на мужчину по другую сторону костра. И чувствует непонятную силу, которая тянет ее туда. К нему. Ей очень хочется сесть рядом с ним, положить ему голову на плечо. И чтобы он обнял ее одной рукой, прижимая к своей груди. Она представляет себе, каково это было бы, и странное тепло разливается в ней.

Или это просто жар от костра?

Он смотрит на нее. Смотрит. Обнимает взглядом…

И она понимает, что хочет туда… К нему.

– Иногда выбор очень тяжел, Бэтти. Но мы всегда делаем выбор. Такова судьба, - говорит отец, выпуская ее из объятий. И она поднимается на ноги… чтобы шагнуть к тому, другому. К которому так тянет ее сейчас.

Ей жарко. Ей очень жарко. Словно она по-прежнему сидит возле костра. Хотя она уже открыла глаза и видит, что лежит на полу среди разбросанных книг, коробок и прочего мусора. За окном совсем темно. Ей жарко. И снова ломит в затылке. И хочется пить…

Очень хочется пить.

Она проверяет кончиками пальцев рану на затылке. Не кровоточит уже. Только неприятно слиплись волосы от запекшейся крови. Ей нужна вода. И может, здесь осталось что-нибудь из антисептиков. Она не помнит, откуда у нее рана на затылке, но ее определенно нужно обработать. Но сил нет даже встать с пола… Сил совсем нет.

Мне больно. Мне плохо… мне так плохо…

– Угу, валяться на грязном полу гораздо лучше. И сдохнуть на журнале с голыми бабами среди мусора и чьей-то блевотины тоже.

Она поворачивает голову и видит носок ботинка и рванную брючину, так истрепавшуюся, что по низу только нитки, а не ткань. Прямо у ее носа.

– Тут нет блевотины, - возражает она. А сама поворачивает голову в другую сторону, чтобы убедиться, что она права.

– Неважно… Хочешь сдохнуть так? Давай… подыхай. И будешь бродить в этой долбанной кабине. Пока какой-нибудь мудак не откроет дверь и вломит тебе прямо в башку. И будет еще одна мертвая девочка. Одной больше… одной меньше – какая разница, да?

– Фу, - она устало закрывает глаза. А он только пинает ее носком ботинка…

…и она перекатывается на другой бок. Потом видит, в углу кухни стоят банки. Стеклянные банки. А в них есть вода. Или что-то похожее. Надо просто доползти до этого угла и проверить. И она ползет. Потому что почти все силы остались в минувшем дне, когда шла через лес к этой кабине, пытаясь уйти от ходячего.

Это действительно вода. Кто-то заботливый собрал сразу несколько банок. Пять кварт и три галлона. Они стоят рядышком с кухонным шкафчиком. Вода противно теплая, но питьевая. И она готова поклясться, что это самая вкусная вода в мире. Она пьет и пьет. Все никак не может напиться. Оказывается, это настоящее блаженство – пить воду…

Потом она лежит на полу и смотрит на кусочек звездного неба, который видит через окно кухни. И снова чувствует себя живой.

Я хочу жить! Жить!

Ей по-прежнему жарко. Она чувствует, словно горит в огне. Он медленно пожирает ее, начиная с пальцев на ногах и заканчивая головой, в которой по-прежнему беснуется боль. Ей кажется, что она уже привыкла к ней. К боли. Своей неизменной спутнице…

Где вы, спрашивает она у звезд, которые мигают ей с вышины. Где вы? Почему я одна? А потом спрашивает в тишину охотничьей кабины, сама не понимая, к кому обращается.