Назад дороги нет

Калеб видел, что доки приходят в упадок, стало сложнее кормить семью, денег платили мало, работы не было и часто мужчины слонялись в доках просто так от нечего делать. Он говорил мистеру Беннету, что пора менять сферу своей деятельности, но Джон только отмахивался от него, и смотрел на его затею с долей скептицизма. «Мой дед работал в доках, отец, и я буду там работать. Доки – это моя жизнь. И я не променяю эту работу ни на какую другую». Да, мистер Беннет был ещё тем упрямцем, впрочем, как и Харви, которого Калебу также не удалось убедить в том, чтобы найти новое место. Молодой человек видел, как по всему Нордсайду начался массовый снос трущоб – на их месте возводили новые многоквартирные дома. Рабочих рук не хватало, и Калеб посчитав это более-менее прибыльным делом подрядился рабочим на стройку. Работы там было непочатый край, первый месяц ушел на обучение, он не слонялся без дела, как в доках, работал каждый день и даже не брал выходных потому, что хотел доказать мистеру Беннету, что он прав. В первый месяц он получил немного, но к концу второго месяца работы он получил вполне приличный оклад по меркам семьи. И тогда Джон всерьез задумался над тем, чтобы тоже переметнутся к застройщикам. Он был горд Калебом, и вслух говорил о том, что всё сделал правильно, когда взял парня в дом. На раздумья по поводы смены работы у мистера Беннета ушло полгода, и в конце концов Джон тоже устроился на стройку. На лето приходился самый пик работы, зимой же, чтобы не сидеть без дела, Калеб с мистером Беннетом занимались ремонтом квартир в других частях Лондона, и часто оставались на несколько дней в том районе, где работали, потому что кататься в метро по несколько часов туда и обратно для них было слишком изнурительно. Когда семья скопила достаточно денег, то переехала в другой квартал, Юртон, менее опасный, чем Гретни. Они сняли небольшой двухэтажный домик, и у Эммы появилась своя комната, о которой она так давно мечтала. Вскоре Харви женился, и укатил со своей женой на ферму к её родителям. Она настояла на этом, потому как уже была беременна и не хотела растить ребенка в таком ужасном, по ее словам, городе как Найтмер-Сити, и Харви незамедлительно согласился. Но что-то упорно подсказывало Калебу, что он согласился, не только из-за Полли и их ребенка. Он хотел жить подальше от своей семьи, которую считал слишком простой, шумной и несерьезной.

Калеб тем временем раздумывал над своим будущим. Он был бесконечно благодарен Беннетам, что они приютили его, они были удивительными людьми, добродушными, как и все Кин-Дин, веселыми и порой слишком открытыми, и они стали его новой семьёй. Калеб считал, что ему чертовски повезло, когда четыре года назад, в самый сложный период в его жизни, он, еще совсем глупый пятнадцатилетний самовлюбленный мальчишка, встретил именно Джона. Но он не хотел до конца своей жизни работать на стройке и делать ремонт. Ему всегда нравился процесс съемки, и он купил себе шестнадцатимиллиметровый фотоаппарат, и объявил, что хочет быть фотографом. Стоит ли говорить, что эту идею мистер Беннет воспринял в штыки.

Юноша нахмурился, поправил дужки своих очков в роговой оправе и потер лоб. Он не мог ни думать о том, как его встретит Джон. Будет ли он рад ему? Или из вредности напустит на себя равнодушный вид и не будет обращать внимание на Калеба, а вероятнее всего старик опять начнет ворчать по поводу того, что он не остался работать с ним на стройке, из-за чего между ними может вспыхнуть очередной конфликт. «Я помирюсь с Джоном и постараюсь не допустить новой ссоры», – мысленно пообещал себе Калеб. В памяти тут же всплыло, как несколько месяцев назад они с Джоном ругались в гостиной, на глазах у расстроенной Эммы и обеспокоенной Рейчел.

«Это моя жизнь, и я буду тем, кем я захочу!» – гневно кричал Калеб, на что покрасневший от злости мистер Беннет ему отвечал: «Ты чертов молокосос и совсем не знаешь жизни! Какой из тебя фотограф? Что это вообще за работа? И шиллинга не заработаешь! Ты не то, что семью — себя не сможешь прокормить!».

Калеб тогда почувствовал настолько сильную ярость, что и сам себе удивился. Он всегда старался жить одним моментом и получать от жизни все доступные ему удовольствия. Не отвлекаться понапрасну на ссоры и ругань, пытаться веселиться, отрываться на полную катушку и ни за что не вспоминать свое прошлое. Но те слова Джона задели его до глубины души. Последние, что проорал Калеб перед тем, как хлопнуть дверью и уйти было: «Ты мне не отец, Джон, и не смей указывать, что мне делать, а что нет. Понял?» – и после этого они уже несколько месяцев не общались. Калеб до сих пор был зол на мистера Беннета за то, что тот даже не пытался понять его, но и был раздосадован теми словами, которые сгоряча наговорил Джону, ведь он действительно был для него почти как отец, и часто называл его «сынок».

«Да, не должен я был тогда ему этого говорить, – упрекнул себя Калеб. – У него давно начались проблемы с ногой, но до разговора я даже не подозревал, что всё так серьёзно».

Калеб остановился неподалеку от небольшого слегка покосившегося двухэтажного домика Беннетов и закурил, задумчиво смотря на соседний обшарпанный дом с облезшей краской на окнах. Он не хотел этого признавать, но ему было отчасти боязно из-за того, как после его последних слов, примут его Джон и Рейчел. Юноша сделал затяжку, стряхивая пепел на чью-то заросшую клумбу. Он вдруг вспомнил, что старушка Рейчел, как он иногда называл про себя жену Джона, не любила когда в их доме курили, утверждая, что от этого легко заработать рак, так умерла одна ее хорошая знакомая, и поэтому женщина строго запрещала Джону и сыновьям курить, а они искали любые лазейки. Вот, например, близнецы, состроив умаляющие мордашки, выпрашивали сигареты у Калеба, и он, немного их подразнив, давал им покурить, а после еще и прикрывал от матери. Самому Калебу Рейчел никогда ничего не говорила. Он не был ее сыном, и, наверное, поэтому она считала, что не имеет права ему на что-то указывать, а он и радовался этому.

Юноша вдруг заметил, как на крыльцо соседнего дома, который он разглядывал, вышло очаровательное создание в легком бежевом платьице с потрепанной книгой в тоненьких руках. Девчушка на вид казалась его ровесницей, может быть, даже чуть младше. Тощая и по-мальчишески нескладная, она уселась на порог, вытянув длинные бледные ноги в синяках, заправила короткие темные волосы за уши, и только после этого, заметив пристальный взгляд Калеба, густо покраснела и опустила свою милую головку. Он раньше ее здесь не видел. Наверняка эта малышка совсем недавно сюда переехала, и Калеб готов был поспорить, что жила она с отцом, мерзким пьяницей, который ее избивал, и равнодушной забитой матерью, мечтала вырваться на свободу и конечно же желала «великой» любви. Совсем наивная и неопытная.

Калеб улыбнулся. Он бы мог помочь ей, быть с ней нежным и ласковым, открыть все те ее грани, о которых она и сама еще не подозревала, заполучить ее полностью в свое распоряжение и насытиться ею сполна. И им бы обоим это непременно понравилось.

Он уже действительно подумывал о том, чтобы подойти к ней, но тут она робко на него посмотрела огромными голубыми глазами и смущенно улыбнулась, а он, сам того не желая, подумал о Ричи. Как наяву увидел его наивное, очаровательное и какое-то беззащитное лицо, его яркие восторженно сияющие глаза. Калеб резко затряс головой, прогоняя нежелательные мысли, готовые проникнуть в его голову, бросил недокуренную сигарету на асфальт, и наступил на нее ботинком, затем развернулся, и, не глядя на девушку, зашагал к дому Беннетов. Стоило Калебу позвонить в дверь, ему тут же открыла Рейчел, будто бы все это время стояла под дверью в ожидании его прихода.

– Мы тебя заждались, Калеб! – радостно воскликнула она. Схватила юношу за руку, затащила в дом, а после, захлопнув за его спиной дверь, заключила его в крепкие теплые объятия, и поцеловала в щёку.

– Привет, Рейчел, – улыбнулся Калеб, удивленный и обрадованный столь теплым приемом. Он наклонился и чмокнул старушку Рейчел в щеку, от чего она слегка разрумянилась.

На самом деле старушкой она еще не была. Совсем недавно Рейчел исполнилось сорок четыре, но она выглядела даже моложе своего возраста. Она была пухленькой круглолицей женщиной с доброй улыбкой и карими сияющими заботой глазами, ее светло-рыжие волосы, к зависти многих подруг, лишь слегка тронула седина, а звонкий смех мог заворожить любого. Калеб знал, что хоть она и питала к нему теплые чувства привязанности и, конечно, желала ему самого лучшего, но любви не испытывала. И он на нее за это не обижался, иногда его даже больше радовало спокойное равнодушие Рейчел, чем слишком сильная опека Джона и его старомодные советы, и наставления.

– Давненько ты к нам не хаживал, – взволнованно произнесла старушка Рейчел, и легонько похлопала юношу по спине, слегка подталкивая из коридора в их небольшую гостиную. – Ну заходь.

Калеб двинулся вперед, и она засеменила следом за ним, начав что-то быстро рассказывать про одну свою подругу, с которой на днях случайно встретилась в магазине, и которая хвасталась ей об успехах своего сына Питера, начинающего юриста.

Юноша, если честно даже не пытался ее слушать, вместо этого оглядывал уютную маленькую гостиную, в которой, как ему казалось, он не бывал уже сто лет и отмечал, что на самом деле здесь ничего не изменилось: на полу все также были разбросаны игрушки близнецов, круглый журнальный столик как и всегда завален газетами и тетрадями, диванчик застелен все тем же клетчатым покрывалом, а в стареньком продавленном кресле возле окна, лежит вязание Рейчел. «Словно я отсюда никуда не уходил», – с теплотой подумал Калеб.

Он подошел к серванту, разглядывая стоявшие на нем в рамочках фотографии семьи Беннетов и с удивлением отметил, что среди них появилась одна новая, на которой был изображен он сам, еще совсем тощий подросток в круглых очках с недовольным выражением лица, а чуть позади широко ухмылялась Эмма. Кажется, в тот день она подсыпала ему жуков в суп, пока он не видел, а после, громко хохоча, понеслась в кабинет Джона, когда, возмущенно заорав, он погнался за ней следом. Они с Эммой устроили целую войну, прежде чем наконец решили объединиться и уже вместе действовать против всего мира.

– Калеб! – раздались вдруг радостные мальчишеские голоса. – Ты пришел!

Едва он успел обернуться, как на него сразу же налетели счастливые близнецы. Юноша не смог не заметить, что у каждого из них на веснушчатом лице было по фингалу. Наперебой они громко загалдели, рассказывая что-то о том, как заперли своего учителя английского в библиотеке, и он, будучи там совсем один, целый час не мог выбраться.

Калеб с широкой улыбкой их слушал. Близнецы были его гордостью. Он лично обучил их большинству проделок, с удовольствием помогал выполнить некоторые из них и всегда выгораживал мальчишек перед родителями. Однажды он даже подделал почерк, и вместо Джона ответил на гневное письмо из школы, после чего близнецы две недели выполняли все его приказания.