Назад дороги нет

Когда подъезжаем к ничем не примечательному подъезду типовой многоэтажки, дядя Вася снова вытаскивает так и не проснувшегося Сашу из машины и, следуя моей просьбе, умещает на лавочке. Саша неловко заваливается в бок, причмокивает губами и о чем-то гулит, как младенец. Эх, алкаш, а так ведь под порядочного косил.

Смотрю на мужа с минуту, размышляю, и вдруг делаю очередную глупость, но на этот раз мне весело.

Достаю из сумки помаду, крашу, не глядя в зеркало, губы в кроваво-красный и целую мужа. Через пару мгновений он весь в следах чужой любви, будто после борделя. Смеюсь в голос, прячу орудие преступления и, сев в машину, ещё долго не могу успокоиться, представив, в каком виде найдёт Наташенька своего ненаглядного.

Но наплевать — я имею право на эту забаву.

— Я ж и говорю: егоза, — усмехается дядя Вася и газует, а я снова смеюсь.

Мы уезжаем домой, и с каждым километром мне всё больше кажется, что окончательно прощаюсь с собой, прежней.

9. Викинг

Сидим с Роджером в моём кабинете, заперевшись изнутри, точно два школьника в учительской, и я рассказываю ему о событиях недавнего вечера. Об Асе, но молчу о том, что не могу до неё дозвониться целый день. Как придурок, набираю номер раз за разом, а в ответ — механический голос бездушной программы, сообщающий о недоступности абонента. Наверное, уже слишком поздно — очень уж я затянул с этим звонком, но сдаваться отказываюсь, хоть на части меня разорви. Готов даже к Карлу поехать и выяснить её точный адрес, потому что поездка вдоль той улицы, на которой её высадил, ничего не дала. Так и не встретил светловолосую валькирию...

А может быть, она так и не купила себе новый телефон вместо разбитого? Или сменила номер? А я — старый дурак — наяриваю ей без конца, вместо того, чтобы уж успокоиться. Не знаю, но почему-то кажется, что не просто так она мне дала эту бумажку.

Ещё рассказываю Роджеру о Жанне, чтоб ей пусто было.

— Неужели появилась? На кладбище? — Роджер удивлённо таращит на меня единственный глаз, а я киваю и перевожу взгляд на оранжевый огонёк на конце тлеющей сигареты. — Вот у меня только одна мысль в черепе крутится: ни хрена же себе! Есть ещё и другие, но там вообще одни маты.

Смотрю на Роджера, поправляющего чёрную “пиратскую” повязку на глазу, а у него такое удивление на лице написано, что даже рыжая борода дыбом встала. Он всегда терпеть не мог Жанну, и в этом мы с ним солидарны. Уже.

После общения с Жанной на душе всегда пусто. Словно меня выпотрошили, как пойманного в силки зверя, набив ватой. Лишь оболочка, не больше. Уже давно ничего не болит при взгляде на неё — во мне не осталось даже ненависти. Лишь пустота.

— Чего она хотела? — спрашивает Роджер, а я отвлекаюсь от созерцания внутреннего вакуума. — Не просто же так явилась.

И снова Роджер бьёт в самую болезненную точку, потому что вся наша с Жанной общая жизнь прошла на его глазах. И он, как никто другой, знает, чем всё закончилось.

— Угадай с трёх попыток.

Усмехаюсь, зная, что вариантов у Роджера будет до смешного мало.

— Денег, что ли? — хохочет, вытирая выступившие слёзы. — Она неподражаема. Совести как у стервятника, но наглости хоть КАМАЗами отгружай.

Пожимаю плечами и жду, пока Роджер закончит хохотать.

— И что? Дал? — спрашивает, доставая из пачки сигарету, но не прикуривает, только в пальцах крутит, табак разминает.

— Ага... то не я там бабки всякой шелупони раздаю?

Меня, правда, очень веселит мысль дать Жанне денег. Это возможно лишь в параллельной реальности, не иначе.

— Жестокий ты, Витя, — улыбается, зажимает всё-таки сигарету меж губами и чиркает зажигалкой. — Женщина, может, на последней грани, за чертой бедности, а ты... Эх. Нет в тебе благородства, совсем очерствел.

— Она мне то же самое сказала, представляешь?

Машет на меня рукой, а мы оба хохочем.

Жанна опытная гиена — всегда ищет, где бы поживиться, что бы подобрать. Она умна и расчётлива, настоящая стерва. Мы познакомились, когда мне только исполнилось восемнадцать. Красивая светловолосая девочка всего на год младше с прозрачными голубыми глазами переехала в то лето вместе с родителями в соседний двор, и я двинулся башкой, только один раз взглянув на неё. Такая чистая, красивая, с трепещущими ресницами и розовеющими по любому поводу щеками. Слишком сильно влюбился, выключил мозги, и понеслась душа по кочкам. Я убить готов был любого, кто приблизится к моей Жанне, и она этим пользовалась, потому что мгновенно сообразила — из меня легко можно вить верёвки. Кто не был идиотом в восемнадцать? Я, во всяком случае, таких ещё не встречал. Особенно, когда первая любовь отшибает мозги напрочь.

И как-то незаметно сам для себя я оказался по шею в дерьме, когда каждый новый день добавляет ещё больше проблем, а выход из этого всего — петля или пуля в лоб. Радовался ли я тому, что в неполные девятнадцать стану отцом? Не люблю врать самому себе, потому без преувеличения скажу — я был в ужасе. Казалось, что жизнь кончена, и дальше будет лишь беспросветный ор и плач новорожденного. Я был тупым мелковозрастным ублюдком, у которого мозгов в голове с чайную ложку. Испугался, запаниковал, чуть ли не побег готовил, придурок.

Жанна же казалась абсолютно спокойной, точно не ей придётся поставить крест на молодости, погрязнув в материнстве. Нет, её ничего не способно было выбить из колеи, настолько уверенно она несла себя по жизни, гордо задрав подбородок. Даже для разговора со своими родителями — сложного, трагичного в чём-то — нашла правильные слова. И моих смогла убедить, что наша с ней любовь — величина вечная, а ребёнок — именно то, что нам нужно. Тогда я восхищался ею и боготворил, завидовал её выдержке, терпению… и принял ребёнка, осознав, что это всё-таки счастье. Дошло, в конце концов.

Потом она оставит нас с Яном одних и уйдёт, плавно покачивая бёдрами, в закат. Пропадёт со всех радаров, откажется видеться с сыном, якобы не желая травмировать ребёнка, обвинит меня в загубленной молодости, периодически будет просить денег. Это будет потом, но те дни, когда Ян рос под её сердцем, мне виделись самыми счастливыми. Что-то было неуловимо прекрасное в этой суете и ожидании.

И вот после этого не люблю и не верю блондинкам. Пунктик, почти фобия. И я успешно избегал любых светловолосых девиц, но, мать их, появилась Ася, и я не могу перестать думать о ней. Долбаное наваждение, не иначе.

Пока сидим с Роджером, беседуя о Жанне и о том, в какое место ей бы бодренько откатиться, машинально набираю и набираю номер Аси, но ничего не меняется — аппарат всё та же находится вне зоны действия сети. Но я упорный засранец, от меня так просто не отвяжешься, если уж на что-то решился.

— Кстати! — восклицает Роджер и хлопает себя широкой ладонью по лбу. — Я же Асю видел!

Он весь светится от счастья, точно только что сообщил мне что-то, от чего я должен рухнуть в обморок. Но, чёрт возьми, да. Что-то под ложечкой начинает ворочаться и сжимать, а сердце пару раз подозрительно сильно стучит о рёбра, причиняя почти физическую боль.

Поднимаю на него взгляд, стараясь казаться безразличным. Хватит того, что уже рассказал — и так слишком разболтался.

— Неужели?

Роджер смотрит на меня, прищурив здоровый глаз, а потом расплывается в улыбке:

— Чёрт, Вик, ты покраснел!

— С какого это хера?

Он хлопает меня по плечу и хохочет.

— Божечки, Вик влюбился, я не могу…

— Идиот, что ли?! — дёргаю плечом, а Роджер почти захлёбывается хриплым смехом.

— Я тебя таким не видел с восемнадцати лет. И снова блондинка, да? Вик, это карма!