Не будите Гаурдака
Шрифт:
— Хороший обычай, — нетерпеливо кивнул Олаф. — Но мы не можем…
Эссельте, с ужасом увидев, как из-под ее пережаренного на солнце носика уходят и плоды земли, и отдых на самых настоящих постелях, и даже молоко белых верблюдиц, которое вряд ли могло быть хуже молока серых ослиц и черных буйволиц, которое предлагали им сплошь да рядом по пути сюда сулейманские трактирщики, срочно ухватила юного конунга за рукав и торопливо зашептала:
— Олаф, ты ничего не понимаешь в международном придворном этикете!..
— Это точно! — раздулся от гордости отряг.
—
— Боевого? — скривился в невольной усмешке отряг. — Да я ему ничего острее обеденного ножа сроду бы не доверил!
— Кроме умения владеть ножами у человека может быть много других достоинств! — гордо выпятила грудь гвентянка.
— Д-да, — сдался с первого взгляда без боя конунг.
— Но время… — начал было возражать Иван.
— Один день — это ведь такая мелочь, Айвен, миленький! У нас же есть время!.. У нас ведь есть время? — оставив попытку уговорить лукоморца, она снова требовательно воззрилась на Олафа и Агафона.
— Н-ну… есть… — признал отряг.
— Крайне немного, — сурово подчеркнул маг.
— То есть, достаточно для того, чтобы на день-другой спрятаться под крышей за шторами, нырнуть в фонтан и забыть, что такое солнце? — неожиданно пришла на помощь гвентянке Серафима. — Неужели никто из вас не клялся себе, что по возвращении домой год не будет выходить из тени, а питаться станет исключительно мороженым?
— Не клялся, — не задумываясь, покачал головой северянин.
И тут же признался:
— В голову не приходило…
— Но идея хорошая… — не так уж нехотя, как хотел изобразить, проговорил волшебник, и осторожно прикоснулся кончиками пальцев к покрасневшим и пылающим щекам и носу.
— Один день под вашей гостеприимной крышей, о благородный калиф Сулеймании, стоит десятка под вашим открытым небом, — склонился в галантном поклоне и комплименте Кириан.
— Сказано настоящим поэтом, — учтиво склонил набок голову в тяжелой чалме Ахмет.
— Оценено настоящим поэтом, — куртуазно вернул похвалу бард.
— Значит, мы остаемся? — радостно сверкнули глаза принцессы.
Остальные члены антигаурдаковской коалиции переглянулись и кивнули.
— Уговорила. Остаемся.
Гостеприимство калифа оправдало, и даже с огромным запасом превзошло все самые нахальные ожидания перегретых и пересушенных путников: омовения, роскошные чистые одежды, пышный пир за полночь — с музыкой, пением, танцами и с взводом персональных опахальщиц, что самое главное, единодушно признали мужчины.
А впечатлительную принцессу и бывалую царевну — одинаково, на этот раз — больше всего поразили ванны с разноцветной ароматной водой — произведение старшего коллеги Агафона, молодого придворного мага, закончившего год назад с отличием ВыШиМыШи (а, значит,
автоматически вызвали настолько активное неприятие его премудрия, что тот едва не отказался от умывания вовсе, заявив выспренно, что подобное применение магического искусства недостойно настоящего волшебника, позорит доброе имя и умственные способности того, если они у него вообще когда-нибудь были, и что использовать магию для порчи хорошей чистой воды в угоду пошлым вкусам профанов и обывателей все равно, что забивать гвозди шкафом). Вне зависимости от того, какие телодвижения совершались купальщиком, в районе головы вода и пена всегда была янтарная с изысканным ароматом ананаса и дыни, у груди — розовая — вишня, малина и земляника, а в ногах — желтовато-зеленая — яблоко и банан.Уставшая от развлечений, назойливого внимания армии придворных и прислуги и бесплодных попыток завязать разговор про предстоящее путешествие больше, чем от самого долгого пути по сулейманскому небу в самый длинный день в году, с наступлением глубокой темноты группа нейтрализации Гаурдака была препровождена в гостевые покои в Малом Круглом гостевом дворце в самом центре старого сада, да там, наконец, и оставлена (В покое).
Эссельте, как одинокая девица, получила отдельные апартаменты в первой трети разделенного на секторы дворца. Иван и Серафима — семейная пара — рядом. Оставшиеся апартаменты были отданы в безраздельное пользование холостякам.
Погасив прикроватные лампы, лукоморцы с блаженным удовольствием вытянулись на воздушной — без преувеличений — перине (Еще одном творении сулейманского отличника шантоньского ВУЗа), натянули покрывало и, не успев обменяться и парой слов, незаметно погрузились в блаженный сон.
Глубокий, но недолгий.
— Кттамходит?.. — рука Сеньки только метнулась к мечу, а заволоченные дремой глаза уже шарили по комнате в поисках цели.
— Это я…
— Ты? — меч вернулся в ножны, а рука с кольцом-кошкой вместо этого потянулась к огниву и лампе.
— Угу… — жалко кивнула Эссельте. — Я…
— Что случилось? — приподнялся на локтях Иванушка.
— Ничего… — расстроенно и сконфуженно проговорила принцесса. — Извините, я вас разбудила, да?..
— Извиняем, — вздохнула в ответ только на первую часть предложения Серафима. — Так что, ты говоришь, там у тебя случилось?
— Да ничего не случилось! — словно защищаясь, вскинула голубые глаза на царевну Эссельте. — Просто… я заснуть не могу…
— Нам бы твои проблемы… — зевнула во весь рот Сенька и потерла шершавой ладонью порозовевшие ото сна щеки. — Может, тебе книжку дать какую-нибудь почитать? Вань, поройся в своем багаже…
— Да нет, вы меня неправильно поняли! — поспешно воскликнула гвентянка. — Спать я хочу, очень, но… мне страшно.
— Страшно? — снова подскочил Иван, готовый по одному слову жалобы бежать и сражаться.
— Да нет, даже не страшно… я неверно выразилась… — неуверенно пожала обтянутыми голубым шелковым халатом плечиками принцесса. — Но как-то… не по себе. Мне постоянно кажется, будто по крыше надо мной кто-то ходит…