Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина
Шрифт:
Занёс ногу на ступеньку и...
– не успел ступить, как уже на
последней:
стремительно падал, чувствуя, однако, крепость ступеней. Холм...
– но впечатление, что ещё не земля,
повис, невесомый, - вот он, конь его, Бурак!
Отвязал поводья, освободив от кольца, - или кому-то пригодится?
Воссел в седло... "Я здесь, Мухаммед!" - услыхал, но не увидел Джебраила.
И уже сбоку - краснеющий краешек солнца, внизу - тьма,
и крупная звезда так же ярко светит на небе,
слабо розовеющем небе.
Ощущение земли, на которую ступил, сойдя с коня и
почувствовав под ногами твердь, было неизъяснимо радостное.
Пал на неё, обнял, усеянную травами, - мягка, благоуханна.
Поднялся, вздохнул полной грудью. К дому поспешил:
об увиденном на небе!.. Но тревога: где он? Незнакомое
место! Кто-то бежит к нему. Вдруг увидел...
– это же отец,
Абдулла! в рубахе холщовой, черты смутны, идёт домой!
Моложе меня нынешнего! Вышла встречать молодая - радостью
светятся глаза - мать! Неуверенно ходит: Будь осторожна!
носишь сына!
А потом... в кругу дядьёв, собрались у деда, запомнил с
детства лица: каждый молод, но выглядит старым. И нынешний
Мухаммед помнит: в нём тогдашнем было постоянное смешение
дерзости и робости, превосходства подростка над
сверстниками и обидчивости сироты, которому кажется, что
невзначай укорят. Сорвался с места, побежал, старший знал,
что младший спешит к пещере, трудно за ним угнаться, вот
ручей, и старший подоспел, запыхавшись. Оба Мухаммеда, и
обоим ведом каждый изгиб воды. Огромный камень всё так же
стоит. И его острый край, о который ударился однажды,
оцарапав колено. Берег ручейка песчаный, следы отчётливые
верблюдов, конский след. Ящерица вынырнула из-за валуна,
чья поверхность тепла от жарких лучей солнца, стремглав
юркнула - возникла-исчезла живая зелёная нить - в щель. Не
та ли тварь, с которой однажды, устав от одиночества,
заговорил: "Ну что, служишь змее, своей покровительнице?"
Ящерица остановилась, повернув головку. Светлый низ шейки
задвигался, задышал, глаза удивлённые застыли. "Яд госпоже
своей носишь?" Вмиг, будто кто проник в её тайну, исчезла.
Пригнулся к речке, воды её были чистые и холодные, с
вершины горы стекают, стал пить, и зубы заныли.
– Эй, Мухаммед!
– голос деда, стоял поодаль. Вздрогнули
оба, тот и этот, каким помнит себя; поначалу, когда
окликали, испытывал испуг: спрятаться! не показываться на
глаза!.. Из детских потребностей уединиться, забыться, чтоб
не искали, стать не видимым никому, а если в доме
спрятаться в нише, где сложены одеяла, в свой мир уйти, но
старший - рядом*.
______________
* В момент смерти, - афоризм Гасаноглу, - человек соединяет в себе все свои возрасты. Или иначе: Смерть наступает в результате соединения в человеке всех его возрастов. Добавлено, но потом зачёркнуто: его прошлого, настоящего и будущего, хотя представить реальное соединение всего этого вряд ли возможно.
Прилечь и отдохнуть,
закрыв глаза,
чтоб меж дрожащим веком и зрачком
суметь постичь возникшие виденья.
114. Сто тридцать три
(120) Увидав новый свиток, удивился, считал, что повествование завершено [тут наши с Ибн Гасаном впечатления совпадают: конец, думалось, не скрою, в нетерпении, можно обнародовать свитки - ан нет!], хотя, признаюсь, меня не оставляло ожидание чего-то сверхобычного, и вот - странное цифровое название! [Поистине странное, будто правша писал левой! Когда под особыми лучами просмотрели заглавие, высветилось прежнее: Дважды по сто четырнадцать, число свитков повествования + число сур Корана? А Сто тридцать три? И тут наступила разгадка: умножились священные цифры 19 и 7, составилось новое количество сур Корана? Или - возвращение к первоначальному количеству? Но если так было, то где доказательства? А если новое - то как посмели пойти на такое?!]
– ...Эй, презренный Ибн Гасан!
– взорвался над головой окрик.
– Но я не Ибн Гасан!
– Мне знать, кто ты! Бог повелел тебе исполнить Его волю!
– Сумею ли я?!
– Всё собери, Он наказал, как было Мной ниспослано!
– Но что?
– Неуч! Восстановить тебе наказываю Мой порядок сур и их число, что дерзостно осмелились нарушить рабы Мои ничтожные!
– Но я... И даже...
– как
– вспомнил я, как ворвались! И тотчас вся простыня... ещё понимаю! но как Бог допустил? разве...
– но вот же: суры Корана! пропиталась кровью.
Да, это была кровь.
Не вода, выкрашенная в красное.
Нет, не успеет!
(121) А на мою долю выпало простое: озаглавить свитки, а также по мере погружения в них давать пояснения, на большее я и не рассчитывал*.
______________
* ... как и я, Ч.Г., доволен, что присутствую с комментариями в повествовании, которое ещё не завершено: на смену рукотворным свиткам грядут небесные суры, которые являлись Мухаммеду и выстроены хронологически Ибн Гасаном.
Но прежде, коль скоро поставлена точка в жизни Ибн Гасана, следует вкратце рассказать о ней*, исполнить обещанное**:
______________
* Чей это текст? Кто рассказывает? Ибн Гасан - о себе?! Может, литературный приём? Или чужая вставка, но почерк Ибн Гасана: искусная подделка?
** Но разве это кем-то было обещано? Как бы то ни было - текст в качестве основного наличествует в повествовании, а не является приложением к нему.
В течение многих веков Ибн Гасана никак не связывали с йеменским правителем Алазикрихи-Асселам'ом, чьим сыном он был. В "Летописи деяний царственного рода Великая Надежда" содержатся сведения, что одну из жён Алазикрихи-Асселам'а, рабыню-тюрчанку, из огузов, родившую ему первенца, но не наследника, звали редкостным именем Махфират. То же имя встречаем в записях Ибн Гасана, где к кораническому слову махфират, или благословение, приписано: "Так звали мою маму из огузов". Однажды будущий отец Ибн Гасана в отрочестве оспорил толкование учителем аята Корана о том, что пророк получил одобрение Аллаха жениться на жене приёмного сына Зейда. Разгневанный учитель сообщил о дерзости отцу, и тот, взбешённый поступком наследника, отдалил его от себя. После смерти Великой Надежды сын... "Знаешь ли ты, - вопрошает летописец, - что сделал он, заняв престол отца? Собрал знать на главную площадь и произнёс: "Я, ваш царь, по внушению разума считаю себя обязанным указать вам, что полезно и что вредно. Посвятите дни и труды наукам и познаниям, наслаждайтесь благами жизни, старайтесь возвыситься во мнении народов земли доблестными поступками, а не войнами. Знайте также: затворничество женщин - величайшее тиранство!" И, сойдя с трибуны, прошёл с царицей Дурретуд-Тадж, или Жемчужина Короны, по главной улице, и жена его была с открытым лицом. Стерпеть такое, - продолжает летописец, - народ не смог, и шурин царя убил его во имя веры и Аллаха. Сын и преемник (сводный брат нашего Ибн Гасана), ступив на престол и объявив отца заблудшим, решил искоренить всех его детей, в том числе Ибн Гасана, но тот исчез и вскоре объявился при дворе сирийского правителя, враждовавшего с Йеменом, а потом... тут как нельзя применима по части еретизма поговорка про яблоко и яблоню. Кстати, сохранилось портретное описание Ибн Гасана: худощав и высок ростом, с чистым смуглым лицом, острым подбородком, чуть кривым носом, но как это красит мужчину, не слишком длинным, но и не скажешь - средний. Ясный взгляд чёрных доверчивых глаз, могущих загореться гневом и отвратить беду, светить мягкостью и нежностью. Чёрные усы, ниспадающие кончиками вниз, губы по-детски припухлые; рядом со зрелым мужем он выглядел умудрённым опытом и крепким в кости мужчиной, а увидишь среди юнцов - не отличишь от них, подумаешь только, что Бог был щедр и не пожалел для него роста.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ: ПОТАЙНОЕ ДНО
Поэтическая хроника аятов - вдохновенных откровений Всевышнего, которые составили суры Корана, в точности воспроизведённые пророком Мухаммедом, да сохранится его имя в памяти людской.
Предпосланное
Здесь мы, продираясь сквозь путаную вязь земных и небесных свитков, авторство которых с достоверностью не прояснено по сию пору,
вдруг оказались - неожиданно для нас самих, что поначалу встревожило, но такова воля Бога!
– в пространстве