Не доводи меня

Такой обнаружился минут через семь быстрой ходьбы. Уже совсем стемнело. Было часов десять вечера. Телефон разрядился, поэтому точное время я сказать не могла… Нет, вообще-то могла. У меня ведь часы на запястье. «Хубло», как никак. Наверняка они настолько точные, насколько вообще могут быть точными часы. Но все время ночной прогулки я натягивала рукав кофты на них. Вдруг кто увидит? Поймут ведь сразу, что они ко мне попали не честным путем. Видно же по мне, что я таким имуществом располагать не могу.

Не стала бы девушка с часами «Хубло» носить рваные джинсовые шорты, которые заканчиваются так высоко, как у некоторых, более приличных девушек, заканчиваются трусы. И кофту такую носить не стала бы. Застиранную, так что цвета не черного, а темно-серого, с вытянутыми, еще более светлыми пятнами. Еще и катышками на рукавах. Нет, не стала бы. Все поймут, что часы я украла. Не то что мне было дело, что обо мне подумают. Но если кто-то узнает часы… У меня будут проблемы посерьезнее увольнения. Дорогие вещи ведь в «лицо» узнают. У них даже паспорта есть… Паспорта! Зря я их украла.

И если бы я не вышла прямо сейчас к ломбарду, то бросила бы наворованное прямо на асфальт, не переживая, что трещинка пробежит, соединяя семь часов и два часа, или, например, пять часов и десять, или двенадцать и шесть…

– Здравствуйте! – крикнула я в окошко.

Говорить приходилось громко, чтобы заглушить страх. Я ощущала, как дрожат мои руки. Надо же. Не думала, что избавляться от часов будет труднее, чем красть их.

Из окошка показалась женщина лет шестидесяти. У нее были короткие черные волосы, которые она неаккуратно взбила рукой, пока я смотрела на нее. Платье у нее было типичное, бабское – синее в мелкий белый горошек.

Несколько секунд мы глядели друг на друга одинаковыми перепуганными взглядами, а потом женщина произнесла на удивление высоким голосом:

– Здравствуйте, но мы уже закрываемся…

Женщина потянулась к створке окошка, но я ловко перехватила ее запястье. Левой рукой. Манжет кофты, натянутый до пальцев, спрыгнул до середины предплечья. Часы сверкнули в ярком свете лампы, которая свисала с козырька ломбарда. Она привлекала мошек в паучьи сети, которые соединяли крышу козырька и стены. Мошек было так много, что гул, который они создавали, показался мне шумом крови в ушах, какой бывает, когда давление высокое. Высокое давление меня сейчас не удивило бы. Я была напугана, словно вот эта мошка, которая билась в липкой сети.

– Дело срочное, – сказала я. – Просто… Срочно… Завтра за квартиру платить… А долг с зимы, понимаете?

Я врала плохо, неубедительно, хотя умела иначе. Но женщина меня не слушала. Она пялилась на часы. И отчего-то она тоже была напугана, хотя, как правило, работники ломбарда не самые эмоциональные люди. Она кивнула. Провела рукой под столешницей, а потом посмотрела на меня. Я медленно убрала руку, осознав, что женщина не собирается закрываться, и примет меня, последнего клиента ломбарда на сегодня.

Я стала расстегивать часы и, хотя застежка у них была не хитрая, провозилась я чуть ли не минуту. Просто пальцы дрожали и не слушались, словно я руку отлежала. Увлеченная дурацкой застежкой, я не замечала, что женщина пялится на меня, изучает мое лицо. Так внимательно, что даже чуть склонила голову.

– Часы… – зачем-то сказала я. – Сдать.

Подняв голову, я снова встретила перепуганный взгляд. Меня это напрягло. Сперва я подумала, что женщина испугалась внезапности, с которой я бросилась перехватывать ее запястье. Но сейчас мне казалось, что дело тут в другом. Хотя в чем еще? Мы видим друг друга в первый раз и…

О нет. Кажется, она догадалась, что часы краденые. Что-то сейчас произойдет, да? Тот же паспорт на драгоценность попросит… Ладно, придется сказать, что это не оригинал. Так денег меньше получу. Но лучше мало денег и отсутствие судимости, чем наоборот.

Но женщина вдруг пришла в себя. Перестала выглядеть такой испуганный, рот прикрыла, и стала типичной работницей ломбарда.

Я знала, как сдаются вещи в ломбард. Не первый раз это делала. Женщина выдала мне бумажки, а сама куда-то отошла. Наверное, покурить. Я сосредоточилась на бумажках. Концентрация была отвратительной. Мошки отвлекали непрерывным жужжанием. А тетка, оказывается, причмокивала, когда разговаривала.

– Да, да, – повторяла она полушепотом в телефон. – Они, да…

Я не вслушивалась. Усталость накатила на меня. Я хотела поскорее покончить с часами, забрать деньги, и больше никогда не вспоминать, что когда-то мое запястье носило такую вещь. Если не помнишь – значит, не было. Правильно?

Дальше я возилась с бумажками под равнодушным взглядом женщины. После телефонного разговора она переменилась. Взгляд ее стал слегка надменный. Я надеялась, что не мне он посвящается, а человеку с того конца телефонного провода. Но, кажется, все же мне, судя по тому, что надменность в ее глазах не тухла, а понемногу росла с каждой заполненной мною строчкой.

В этот раз мне показалось, что тягомотина с бумажками была длиннее, чем во все прошлые. Тетка расспрашивала меня о всякой ерунде. А потом заявила:

– Сейчас в кассе таких денег нет. Приходите завтра.

– Но… – выдохнула я.

На секунду я почувствовала, что вот-вот разрыдаюсь. Но в следующее мгновение меня окатила ярость.

– Какого хуя? – закричала я. – Думаете, я просто так ночью прихожу в ломбард сдавать дедушкины часы? Самую ценную вещь, которая осталась у меня от родственников?

Теперь ложь звучала правдиво. Женщина приоткрыла рот, с которого к концу рабочего дня стерлась помада, остался только карандаш. Она хотела что-то сказать, причем взгляд ее оставался надменным. Но я не дала ей и звука проронить.

– Просто дайте мне денег, чтобы хватило за коммуналку, блядь, заплатить, и поесть пару дней! Все! Я могу даже не возвращаться за остатком…

Ну с последним я погорячилась. Конечно, я вернусь. Это сделать гораздо легче, чем на новую работу устроиться. А жить на что-то надо. И лекарство покупать тоже надо, а то бабка совсем плохая.

Больше мы с женщиной ни слова друг другу не сказали. Она лизнула палец и отсчитала мне несколько купюр. Кажется, она их даже не посчитала. Я тоже не стала. Тут я поняла, что ни на какой остаток мне надеяться не стоит. Ну и хуй с ним. Мне и так крупно повезло, что ворованное в ломбарде приняли.

Не прощаясь, и уж тем более не благодаря, я свернула пополам тощую пачку денег, и сунула ее в карман. Затем я зашагала прочь от этого мерзкого гомона стаи мошек.

Сейчас уже совсем стемнело. Фонари работали, но как будто сами на себя. Они освещали лишь свои ножки, а расстояние от одного фонаря до второго тонуло в темноте.