Не грусти, Мари!
Шрифт:
Про Анжелу Викторовну, маму Изольды, вестей так и не было, она даже звонить перестала. Я осторожно расспросила тетю Зою на этот счет, точнее, она сама пошла на откровенный разговор. Мол, ты, Маш, присмотри уж за Изочкой, она такая непрактичная. Сказала, что Анжела (они учились вместе) всегда мечтала уехать из России, добиться мировой славы, выступать в лучших концертных залах. Замуж не хотела, детей не хотела, хотела большого успеха и ярких романов. Игоря она не любила никогда, хоть и поженились. Да и поженились лишь потому, что Анжела забеременела, неожиданно. Как только подвернулся этот итальянский ангажемент, певица развелась с мужем и оставила ребенка, тем более, что Зоя – двоюродная сестра и ближайшая подруга – была рядом.
У меня не укладывалось в голове: бросить своего
– А Изкин отец? – спросила я. – Он-то почему не проявляется?
Тетя Зоя вздохнула.
– Игорь был неплохой человек, Маш. Погиб в катастрофе, давно еще, лет восемь назад. Его бизнес к тому времени развалился, имущества еле хватило, чтобы погасить долги предприятия. По-моему, он так и не оправился после ухода Анжелы.
– Вот стерва! – неожиданно вырвалось у меня. И до слез стало жалко Изку, наполовину сироту, да что уж там, получается, полную сироту, с такой-то матерью!
– Не суди, – мягко сказала тетя Зоя. – Мы не знаем, что там у них и как. У меня вот тоже семья не сложилась: бывший муж пил, не просыхая. Я только через год после свадьбы узнала, что у них это семейное. Слава Богу, Андрей не пьет. Скоро уж вернется из армии…
– Ну, может, еще и сложится.
– Я тоже так думаю, – Изкина тетка лукаво улыбнулась и от этой улыбки будто помолодела. – Илья замечательный. Собственно, об этом я и хотела с тобой поговорить, Маш. Квартира, в которой вы сейчас живете, принадлежит нам с Анжелой, родители вскладчину купили. По документам собственник я, Анжела ведь даже гражданство сменила. Прописаны в квартире трое: я, Изольда, Андрей. Но он с пятнадцати лет с другом снимает комнату в общаге. Пусть, я не вмешиваюсь, у них там группа, репетиции, все такое. Это я тебе объяснила, что к чему.
Маш, я уезжаю на Украину вместе с Ильей, он родом из-под Киева откуда-то, вы остаетесь вдвоем. Оплачивать коммуналку, решать все бытовые вопросы вам придется самостоятельно. Если что, звони, пиши, я на связи. Я знаю, Изка с тобой не пропадет. Может, замуж скоро выйдет, вон у нее поклонников сколько. Но лучше сначала все же институт закончить.
– А когда вы уезжаете?
– Да вот, к Новому году хотели уже перебраться.
Все это было неожиданно, но не слишком. Я и так ощущала себя Изкиной старшей сестрой. Если бы я не готовила, она питалась бы бутербродами или ела в кафе. Когда сломалась стиральная машина, именно я искала гарантийный талон и чек, чтобы сдать ее обратно (приняли без разговоров, вернули деньги). Я же купила новую. Я слежу за наличием продуктов в холодильнике, бытовой химией и прочими «расходными материалами». Что ж, теперь буду еще ходить в Сбербанк и оплачивать коммуналку. Меня удивляло отношение подруги к деньгам: сходив раз в месяц за переводом в банк, она складывала всю сумму в тумбочку, в деревянную шкатулку, а потом брала оттуда по мере надобности. Мне тоже предлагалось брать на всякие хозяйственные нужды. Я честно делила расходы пополам, приносила чеки, складывала их рядом со шкатулкой – для отчетности. Периодически Изка их выкидывала, не просматривая. Всех все устраивало.
Предполагаемый отъезд тети Зои Изольда восприняла спокойно. Обняла меня за шею: «Ну, Маха, мы теперь точно как сестры!».
Я начала экспериментировать с рецептами глинтвейна. Когда к Изке в очередной раз пришел народ – четыре одноклубника (двое с девчонками, один, Ярослав, Изкин, один свободный), из-под моих рук вышел совсем неплохой напиток: красное сухое вино (я брала самое простое, в коробках), виноградный сок, яблоко, апельсин, лимон. И пряности, конечно: палочки корицы, гвоздика, кардамон, мускатный орех. Горсть изюма. Байкеры были в восторге. Я уже привыкла к неформалам всех мастей, но на «русичей» (так называется наш местный байк-клуб) было приятно смотреть: высокие, крепкие, в кожаных штанах со шнуровкой, в безрукавках, открывающих сильные мышцы на груди. Руки у всех четверых тоже были сильные, накачанные, правда, с татуировками. Я не люблю «картинки»
на теле. Нет, одно дело маленький рисунок где-нибудь на плече, «браслет» на бицепсе, к примеру…у Дэна такой есть, какая-то кельтская тема. У Изкиных же приятелей все руки были «расписаны» какой-то жутковатой символикой: языки пламени, оружие, черепа. Правда, у ее парня «татушка» была только на одной руке, красивая, художественная: могучий викинг в замахивался топором, а на заднем плане виднелись полосатые паруса и мачты драккара.А вот девчонки мне не понравились: обе чересчур накрашенные, напудренные, жеманные и страшно гордые тем, что пришли с такими крутыми парнями. У обеих – высветленные локоны, коротюсенькие юбочки и глубокие декольте. Я даже подметила одинаковое выражение досады на лицах их кавалеров: наверное, сравнили своих подружек с Изольдой. Та сидела на коленях у Ярослава, слегка опершись локтем на его плечо, пила глинт, опустив глаза, чуть притушив ресницами их блеск.
Блин, я бы тоже так хотела. Если бы Дэн был здесь. А потом уйти об руку с ним…куда угодно.
Четвертый парень сидел в углу, почти не принимая участия в общем разговоре, только изредка вставляя реплики. Забавно, у него были такие же рыжеватые волосы, как у меня. Длинное бледное лицо, глаза чуть навыкате. Изольда сказала, этого зовут Никита, недавно расстался «со своей».
Разговоры, изрядно сдобренные матерщиной, мне тоже не нравились. Хотя Изкин парень почти не ругался. Сначала обсуждали последнюю пьянку на чьем-то дне рождения, потом – какую-то драку и какого-то Костяна, которому, видимо, здорово досталось в той драке. Девчонки восторженно пищали. Байкеры выходили курить. Потом на столе появилась бутылка виски, парни выпили. Юля и…Яна, кажется, тоже не отказались, покраснели, развеселились. Мы с Изкой вышли на минутку.
– Маш, Ярик сказал, ты Никите понравилась. Может, дать ему твой телефон? У него сейчас никого нет…
– Бедняжка, – я едко усмехнулась. Почему-то внутри поднялась волна раздражения пополам с самой настоящей злостью. – Из, а он мне не понравился. И вообще, что это такое: Ярик сказал… Он сам что, подойти не может? Или сказать мне пару слов?
– Ой, Мах, да ладно тебе…Никита хороший парень. Встретишься, поговоришь, узнаешь его получше. Не хочешь?
– Нет, Из, сорри. Может, ты права, конечно, но нет.
Изка тряхнула волосами:
– Я же о тебе забочусь! Будешь с нами на фесты ездить, у Ника машина – зверь! У Ярика, конечно, лучше, – подруга улыбнулась.
– Ты его поэтому выбрала?
– Что ты! Ярик отличный…– Изка прищурила глаза, – красивый, сильный. Целуется офигенно. А ты что, все по Дэну своему сохнешь?
– Я не сохну, Из, – у меня перехватило дыхание, – я, кажется, люблю. Не могу ни о ком другом думать. Извини.
– Маха, Мах…– Изольда обняла меня. – Это ты прости, пес с ним, с Ником, я так. Мах, ну давай мы что-нибудь придумаем? Что же ты мне раньше не сказала?
– Ты не спрашивала. Я пойду спать, Из. Завтра на пикник еду, со Швец-Нагорными.
– А, точно, я забыла. Глинт замечательный, все сказали.
Едва я легла в постель, по щекам побежали слезы. Я сама себе не признавалась в том, что люблю Дэна, а Изке сказала запросто. Можно ли любить человека, которого ты почти не знаешь, не сказать, что уважаешь, и который уж точно тебе не подходит? Но тогда почему мне так плохо без него? За пару месяцев я почти свыклась со своей болью. Объективно – не так уж это и страшно, жить можно. Только не хочется. Ради чего? Наплакавшись, я сама не заметила, как заснула.
Утро было бодрым: я вскочила, как встрепанная, по звонку будильника, бросилась одеваться. Дома никого не было: куда все подевались? Я вспомнила Изкин принцип: не оставлять на ночь своих парней. Наверное, поехали в клуб. И еще подумалось: как ей удается останавливаться самой и останавливать их … на пределе? Моя подруга точно знает, что хочет выйти замуж девственницей. А по-моему, невинность, скорее психологическое понятие, чем физиологическое. В общем, сложный вопрос. Хорошая новость: я перестала чувствовать себя развратницей. Наверное, когда поняла, что люблю. Так просто. Не было «пожара в душе», каких-то откровений свыше. Я люблю. Люблю. Отчего-то стало легче.