Не грусти, Мари!

Наша вторая парта на среднем ряду показалась мне совсем неуютной без Изки, я нервно оглядывалась через плечо, ожидая, что вот скрипнет дверь, и Изольда появится, извинится за опоздание, пройдет к своему месту, аккуратно повесит сумку на спинку стула. И все будет, как было. На самом деле я знала: как было, уже не будет, и в одну реку не войти дважды, как бы не хотелось.

А потом… Дверь-таки скрипнула, и она вошла. Все повернулись разом, как один человек, разом выдохнули, и было от чего.

– Охренеть, – потерянно проронила Анька.

Сказать, что подруга изменилась, значит, не сказать ничего. Она стала совсем другой, будто в онлайновой компьютерной игре, когда ты меняешь внешность своего героя нажатием нескольких кнопок. Мы узнали Изку только по глазам.

Волосы из рыжих стали какого-то нереального цвета: графит не графит, черный не черный… Оттенок Изольдиных волос не имел ничего общего с дешевой чернотой, какую очень любят малолетние «готы» и «эмо». Он наводил на мысли о пустом асфальте, исхлестанном косыми струями дождя, об осенних сумерках бессолнечных дней. С хвостом Изка рассталась, волосы стали виться, на их фоне черты лица казались резче, определеннее. Я впервые заметила, какой твердый у моей любимой подруги подбородок, какие высокие скулы и какие впадинки под скулами. Янтарные глаза, подведенные тонкой черной линией. Черная короткая юбка, какие-то непостижимые ботинки на высоких каблуках и жесткий кожаный корсет поверх блузки с прозрачными рукавами. Несколько серебряных цепочек с подвесками, несколько браслетов, кольца на всех пальцах, черные ногти. Фигура тоже стала другой: плавные, женственные линии, узкая талия и высокая грудь. Или она всегда была такой, а я не замечала? Изольда прошла через весь класс, стуча каблуками, дошла до кафедры.

– Здравствуйте, Сан Саныч, – сказала она. – Извините, можно я сделаю объявление личного характера?

Словесник закашлялся, начал протирать очки. Подруга восприняла это как разрешение и встала за кафедру.

Все другое! Жесты, наклон головы. Голос тоже другой, у прежней Изольды он был звонче, нынешняя говорила грудным контральто. Глубоким. Чарующим.

– Во-первых, очень рада всех видеть, – уверенно начала Изольда. Класс беспокойно завозился. Изольда за кафедрой! Когда еще такое увидишь!

– Надеюсь, этот учебный год будет не хуже всех предыдущих, мы сдадим ЕГЭ, будет шикарный выпускной, и мы все поступим, куда хотим… И так далее. И вот еще что. Так уж сложилось, что в этом классе меня зовут Леной. Я сама этого хотела и приложила немало усилий, вон, Маха не даст соврать, – кивок в мою сторону.

Это точно она. Больше никто не звал меня «Махой». Я вообще не люблю варианты своего имени. Маша – и все. Никаких «Машуля», «Машенька» или, упаси Бог, «Маруся». Правда, наша англичанка и по совместительству классная, Лидия Викторовна, называла меня «Мэри», на британский манер. Но ей можно, ничего. Лидия Викторовна родилась и выросла в Бирмингеме, в России живет пять лет, из них четыре преподает английский у нас, по-русски говорит с сильным акцентом… Видимо, так ей привычнее. Пусть, мы не обижаемся. Мишка стал Майклом, Катя – Кэтрин. Аня привыкла отзываться на «Энни», хотя в классе ее зовут Орбит. Наша староста принесла это прозвище из своей панковской среды и очень им гордится. Необычно, что и говорить. Правда, я иногда путаю с «Диролом».

– На самом деле меня зовут Изольда, и впредь я прошу именовать меня именно так.

– Ник, что ли? – переспрашивает Олег.

– Имя, – Изольда прямо смотрит в класс. – Изольда Сталь. Кому не верится, можно справиться в учебной части.

– Круто, – резюмировала Анька. То есть, Орбит.

Говорят, для того, чтобы человек приобрел новую привычку или избавился от старой, хватает сорока дней. Я не помню, почему именно сорок, наверняка есть какое-то научное обоснование. У Изольды было два таких цикла и еще немного. Времени даром подруга явно не теряла. Проще сказать, что в ней не изменилось за эту поездку…

– Маха!!! – Изольда крепко обняла меня на перемене. – Ты тоже совсем другая стала, такая красивая! Мне столько нужно тебе рассказать! У нас теперь все будет по-другому.

А я вдруг поняла, почему мне сразу не понравилась Пра. Не из-за того, что она накинулась с кулаками на Изку и Андрея, нет. Ну, из-за этого тоже, конечно, но главная причина в другом. Я интуитивно почувствовала, что из-за нее что-то изменится, и испугалась перемен. Как выяснилось, не зря. Наверное, я эгоистка, а Изольде так лучше. По-любому, лучше. Только вот между нами теперь появился зазор. Пока что небольшой, а дальше видно будет.

И у нас все стало по-другому, особенно у Изки. У меня часто бывают ассоциации с литературными произведениями, особенно прошлых веков. Так вот, Изольда в то время напоминала мне молоденькую графиню или герцогиню, наследницу огромного состояния, только что вернувшуюся домой из какого-нибудь монастыря урсулинок или там, кармелиток, со строжайшим уставом, которой долгое время было ничего нельзя, а потом вдруг все стало можно. Балы, выезды, охоты, толпы поклонников, блеск и роскошь, шикарные туалеты, водопад впечатлений после монастырской тишины. С поправкой на век нынешний – много новых друзей, всех из себя неформальных, тусовки, концерты в московских клубах, благо, автобусы и электрички допоздна ходят. Я не очень-то вписывалась в компанию, хотя наша с Изкой дружба не прервалась, а может быть, даже окрепла, хотя мы не так много времени проводили вместе. До этого лета мы были словно на ладони: одни и те же слова, мысли, поступки. Теперь пришлось заново изучать друг друга. Я тоже изменилась, хоть и не так заметно, как Изка. Повзрослела, кажется, стала жестче. Ну, не то чтобы жестче, а так, принципиальнее, что ли. Опять же, всю жизнь проходила с длинными волосами, а тут сделала стрижку. Психологи говорят, стрижка меняет женщину не только внешне, волосы, мол, хранят и накапливают информацию, прошлое. Вот я всю свою информацию и оставила в парикмахерской, нужна она мне была…чего я в прошлом-то не видала? Мама сказала: хорошо. И еще сказала: может, тебе глаза подкрасить? Я подкрасила и глаза и ресницы. Вышло неплохо, только неровно сначала. Ну, наверное, такие навыки закрепляются практикой. Изка же научилась краситься, здорово выходит, я тоже научусь. Правда, Изка красивее меня. Намного. И намного интереснее.

Как выяснилось позже, все наши мальчишки предложили Изольде встречаться. Все девять получили отказ и не очень этому удивились. Поняли, должно быть, что отныне недостатка в поклонниках у Изки не будет. А на меня по-прежнему смотрели, как на пустое место, правда, разговаривали уважительно, но все больше об учебе и о футболе. Будто со мной больше и поговорить не о чем. Даже у Аньки-Орбит был мальчик, правда, какой-то жутковатый, весь пирсингованный, с белыми волосами – должно быть, перекисью вытравил. Ждал ее после школы. Анька, отрастившая на голове короткий ежик русых волос, счастливо улыбаясь, брала его под руку. На колоритную панковскую парочку оглядывались на улице.

Только у меня никого не было. До одиннадцатого класса такое положение дел меня нисколько не тяготило и даже устраивало: ничто не отвлекало от уроков, от чтения дома под уютным торшером, в уютном кресле. Но теперь…я не знаю, отчего вдруг, захотелось послать к чертям и кресло и торшер этот драный, захотелось тоже гулять под звездами, целоваться в подъезде, чтоб все было, что обычно бывает: цветы там, свидания… захотелось быть нужной. А еще больше захотелось быть желанной. И все тут.

Да, а с Изкиной компанией отношения у меня не ладились. Пару дней назад подруга познакомила меня с высокой, худой, как жердь, девицей с большим носом и близко посаженными глазами. Девица была с выбеленным лицом, густо подведенными глазами, вся в черном. На шее – египетский анх, символ вечной жизни, за спиной – рюкзак, сделанный в виде гроба. Маленький такой, аккуратный гробик с крестом.

– Это Арвен, – сказала подруга.

Я чуть не фыркнула. У Толкиена принцесса эльфов Арвен своей красотой затмевала звезды, ее имя так и переводится «Вечерняя звезда». Однако, самомнение у барышни… Я приветливо улыбнулась.

– Ты готка? – спросила я новую знакомую.

– Готесса, – со значением поправила она, – ну, и на ролевки езжу.

Я знаю, неформалы любят, когда их расспрашивают о том, почему они стали готами, металлистами, панками, ролевиками, что это значит, и так далее. Ту же Орбит спроси, такого нарассказывает, волосы дыбом. И как они в Макдоналдсе «хавали ништяки», то есть, подбирали то, что оставили недоеденным посетители; и как она с подругой опоздала на последнюю электричку из Москвы и они ночевали прямо в здании вокзала на полу, и много чего еще.

Потом Арвен повела речь про каких-то их общих с Изкой знакомых, я скоро потеряла нить разговора.

Пару раз я была с ними на концертах. Один раз на рок-саммите, другой – на фолке. Музыка мне понравилась, не понравилась полупьяная орущая толпа, которая толкалась, напирала, прижимала. Хотя…в этом тоже что-то есть, пожалуй. К середине концерта я, кажется, ощутила это «что-то». Чувство причастия – одна из человеческих потребностей. Быть не сам по себе, а одним из, своим среди своих, среди единомышленников, объединенных – пусть на короткое время – музыкой и словами, полутемным залом. Меня, кстати, не особо и толкали. А Изку так вообще какой-то высоченный рокер поднял над толпой и усадил к себе на плечи. Она радостно засмеялась, сорвала с себя куртку и стала размахивать ей над головой, сверкая зубами и напульсниками. Потом они танцевали вместе. Обменялись телефонами. И начали встречаться.