Не грусти, Мари!

Парня звали Генрих. В смысле, в ролевой и реконструкторской среде, а в жизни Олег. Студент-пятикурсик, будущий инженер-программист, неплохой кузнец. Отличный мечник. И имя из средневековья ему шло. Где там правили Генрихи, в Англии или во Франции? Олег походил скорее на испанца: темноволосый, с карими глазами, тонкими чертами лица. Изка совсем расцвела. Не счесть часов, проведенных нами за обсуждением Генриховых слов, жестов и даже взглядов (вот ему же икалось, наверное). Они встречались около пяти месяцев, а потом расстались. Я спросила: почему? А Изка сказала – он скучный, мне другое нужно. Впрочем, что именно нужно, она не объяснила. Я сама поняла уже после. Олегу двадцать четыре, Изольде – семнадцать. Она хочет побеждать и покорять, разбивать сердца, словом, чтобы было «и жизнь, и слезы, и любовь». А парень уже настроился на серьезные, долгие, вдумчивые отношения, возможно, со свадьбой в перспективе. Он звонил ей, часто. Познакомил с родителями. Встречал из школы и хотел быть вместе постоянно. Изольде это льстило поначалу, потом стало надоедать.

– Он обращается со мной, будто с фарфоровой куклой или стеклянной вазой, – жаловалась Изольда, сидя на полу со скрещенными ногами. – Почему, Мах? Три месяца встречаемся, а он меня лишний раз обнять-поцеловать боится! Вообще жесть!

– Я не знаю, Из. Наверное, боится тебя, ну, обидеть, это же первые твои отношения. Испугать…не знаю, мне сложно судить.

– Блин, и я так думаю. Но я так не хочу вообще! Первый поцелуй в семнадцать лет! В последнем классе школы!

– Да какая разница, когда, Из. Главное – с кем. И чтоб по любви, – вздохнула я. И не удержалась: – Я вот вообще нецелованная. И не встречаюсь ни с кем. И не предвидится.

Я не хотела этого говорить, не в моих привычках себя жалеть и ждать сочувствия от окружающих. Но что делать, если в последнее время тема «личной жизни» стала для меня самой важной? Мне безумно, до одури, хотелось встречаться с парнем. Разумеется, не с первым попавшимся, а с тем, кто нравится. И чтоб я нравилась ему. Даже мама, моя мудрая мама, которая никогда и ни в чем меня не упрекала, не критиковала, начала поговаривать: «Маш, не сидела бы ты дома. Сходила б на дискотеку, может, познакомишься с кем. Вон, у Изольды мальчик какой хороший, а ты все одна».

Я стискивала зубы и терпела. Летом я сходила на дискотеку с одноклассницами. Выпили по коктейлю, но веселее мне от этого не стало. Музыка казалась навязчивой и громкой, да и вообще я не люблю попсу, контингент…как выражается Изольда, «гопота». Вот, сплошная «гопота» и была, все полупьяные. И накурено. Наверное, во всех небольших городках так, даром, что Подмосковье. Словом, я сбежала через час, наплевав на уговоры подружек. А они, скорее всего, посчитали меня законченной «ботанкой». Ну и пускай.

Это в мамино время знакомились на танцах в клубах, да в кино, да и просто на улице. У нас сейчас не так. А может, просто мне не везло? Как бы то ни было, у меня возникла еще одна проблема, нравственная. Я вдруг разом, в один миг, ощутила острую зависть к Изольде. Генрих стал последней каплей. Странно, что я не понимала этого раньше. Изка красивая, уверенная в себе, интересная, живет в достатке, и, к тому же у нее потрясающий парень… Стоп, одергивала я себя. Что красивая и уверенная – так это она сама себя такой сделала. Ну, пусть с помощью Пра. Я тоже поменялась, но не настолько резко. Зато у меня есть родители, они рядом и всегда готова помочь. И бабушка замечательная. Правда, отец военный, часто бывает в командировках, иногда по несколько месяцев и мы с мамой скучаем. Вот сейчас он на Украине, в Харькове. Семья у нас маленькая, но дружная, хорошая. А у Изки вообще никого нет, только тетя Зоя, а мама далеко. Скоро мне становилось стыдно от таких размышлений, нашла, чем считаться. Но зависть – вот беда – не исчезала.

Я начала слушать русский фолк, особенно полюбилась «Мельница», а еще – песни менестрелей. Пробовала писать сама, но получалось плохо. Песни были все грустные, даже те, что с мажорными нотами.

– А я считаю, Изка права, – вклинилась Пра. Она лежала на ковре с альбомом, пытаясь набросать меня в профиль. Как ни странно, из новых знакомых Изольды Пра была мне ближе всех. Мне нравилась ее речь, яркая, колоритная (если б еще Изка не перенимала некоторые выражения), сама она была…естественней, что ли. Она была «тру», настоящей. Пра была, а не казалась, как остальные, Арвен эта и прочие.

– Права, блин! – Пра решительно тряхнула волосами. – У меня та же фигня. Мне двадцать три года, девчонки, я старше Андрюхи и вас всех…но дело не в этом. Меня всегда очень уважали парни, – она смотрела куда-то поверх наших голов, – и в школе, и в инсте тоже уважали, слушались. Много уважали. Но мало желали. И еще меньше любили.

Я с усилием проглотила вставший в горле ком. Вот и у меня то же самое. Уважения от противоположного пола – завались, а вот чего другого…

Изольда забеспокоилась, встала, прошлась по комнате. Вздохнула. Встала у зеркала, улыбнулась сама себе.

– Знаете, девчонки, вот он рядом со мной, только руку протяни…а тут, – она ткнула себя пальцем куда-то под ключицу, – ничего нет. Совсем. Ну, мне приятно, что есть парень и все такое…и поговорить интересно, опять же, завидуют все. Это я зажралась или что?

– Или что, – сказала Пра. – Значит, не твое. Бросай его на фиг и ищи другого. А точнее, он сам тебя найдет. Не парься. Ты офигенная, парни будут в очередь становиться. Я точно знаю.

Я согласно покивала: что правда, то правда. Уже становятся. Не то что ко мне. Хватит, в который раз одернула я себя. Каждому свое.

Изка рассталась с Гентрихом, и скоро он исчез с ее горизонта. Мы усиленно готовились к ЕГЭ, до ночи сидели за математикой – этот предмет нам, чистым гуманитариям, никак не давался, хоть тресни. Потом Изка шла на очередную неформальную тусовку, а я заваливалась спать.

Год пролетел нереально быстро – последний звонок, выпускной… У меня было совершенно шикарное голубое платье, у Изки – тоже сногсшибательное, сшитое на заказ какой-то девчонкой из Москвы, она через Интернет заказывала. Из алой атласной ткани, пышное, с нижними жесткими юбками. Изольда не стала сооружать высокую прическу, волосы распустила, завила, подколола с одного бока и украсила ярким красным цветком. Роковая девочка, Кармен. На нее все заглядывались. Половина девчонок вообще пришли в брючных костюмах и строгих черных платьях. Не знаю, надо было заранее договориться, что ли, чтобы были корсеты и кринолины, выпускной все-таки раз в жизни, а поводов надеть пышное платье у нас не так много, правда? Мне, например, очень нравилось собственное отражение в зеркале в тот вечер, хотя в обычной жизни я привыкла носить джинсы и тяжелые ботинки. А что – удобно, функционально. И даже где-то стильно. Правда, дома ворчали, особенно мама.

Выпускной удался на славу. Было сказано много теплых напутственных слов, наша классная утирала платочком покрасневшие глаза и мешала русские слова с английскими, пенилось шампанское, звучал вальс, кружились пары. У Изольды не было отбоя от кавалеров, а меня пригласил наш замечательный и все понимающий Сан Саныч.

– Чудное платье, Мари.

– Спасибо.

Сан Саныч частенько называл меня «Мари», я не спрашивала, почему, может, чтобы не путать, у нас в классе была еще одна Маша, Куприянова. А может быть потому, что я ему напоминала княжну Болконскую из Толстого, он сам однажды сказал. Я долго думала, обижаться или нет. С одной стороны, Лев Николаевич чуть ли не на каждой странице подчеркивает ее некрасивость, угловатые движения, а из хорошего – только «лучистые глаза». А с другой – Мари умная, твердая, с сильным характером, мне она больше всех нравилась из «Войны и мира». Точнее, она единственная, кто мне нравился. Подбешивала дуреха Ростова, князь Андрей, тоже мне, байронический герой недоделанный, Пьер этот, который позволял из себя веревки вить и оскорблять прилюдно. Мы с Сан Санычем часто об этом беседовали, не на уроке, а так, в свободное время. К нему в кабинет после шестой пары чуть ли не все старшеклассники нет-нет, да заходили. Словесник заваривал крепкий черный чай, угощал несладким печеньем и сушками. Можно было рассказать что-то личное, спросить совета и знать, что дальше это не пойдет. У меня, правда, страшных тайн не было, взрослела я спокойно, без резких движений, истерик и закидонов. Нормальная домашняя девочка. Единственное – что я безумно завидовала, вернее, мы с Изкой завидовали. Орбит с ее бритым черепом, Вике, тусовочной девчонке, которая дома не сидела ни одного вечера, Натахе из параллельного, которая раз посреди урока физики вдруг встала и говорит:

– Нина Алексеевна, разрешите мне уйти.

– В смысле? – Физичка развернулась от доски всей своей монументальной фигурой. – У нас урок, что значит «уйти?»

– Мне очень надо! – Наташка аж побледнела, сдула с глаз длинную челку.

– Что еще за «надо»?! Вам плохо? Тогда извольте сходить в медпункт, Наталья!

– Не плохо мне! Мне уйти надо! – выкрикнула она, одни движением сгребая в сумку все свои книжки-тетрадки. – У меня любовь!

И выскочила за дверь, хлопнув так, что в классе задребезжали стекла.