Не грусти, Мари!

Нина Алексеевна еще долго распиналась по поводу того, что молодежь сейчас испорченная, да какая может быть любовь в пятнадцать лет, да как она посмела так себя вести на уроке, и что не видать Парамоновой теперь приличной отметки по физике, как своих ушей, даром, что на медаль идет.

Мы молчали и думали о своем. Физичке сейчас не понять, что в жизни может быть что-то серьезнее урока. Нет, я тоже за дисциплину и все такое, но Натаха права. Блин, я бы так не смогла, встать и уйти. И не думать о том, кто что скажет, и что мне за это будет.

Разрулил ситуацию все тот же Сан Саныч. Поговорил с Ниной Алексеевной, поговорил с Наташкой, отношения наладились. Я до сих пор не знаю, что там у нее за «любовь» такая была. А Сан Саныч никому, естественно, не сказал.

Так вот мы и кружились в прощальном вальсе, шелестело мое голубое платье, пахло розами и почему-то апельсинами, а в носу щипало от слез.

– Не грусти, Мари, – сказал тогда мне Сан Саныч, – выше нос. Все у вас будет хорошо…

И вот уже «сданы экзамены, закончились проблемы». Мы поступили в местный филиал Московской Юридической Академии на отделение экономики, платно. Не то, чтобы хотелось быть экономистами, просто не знали, куда вообще податься. А тут – близко, не нужно тратить время и деньги на дорогу, не нужно снимать жилье. Да и ВУЗ неплохой, хоть и платный. Может, нужно было по-другому, но тогда мы этого не знали. Все сложилось само собой, началась студенческая жизнь, похожая на школьную и не похожая.

Глава 2

Изка произвела фурор на собрании первокурсников: длинная пышная черно-серебристая юбка, блузка с прозрачными рукавами, широкий пояс, цепочки-кольца-браслеты. На другой девчонке такое обилие украшений могло бы смотреться нелепо, но Изке шло, да и подобрано все было со вкусом. И, должно быть, правы те, кто говорит, что настоящую красоту ничем нельзя испортить. Даже тяжелыми ботинками на железных каблуках в сочетании с летящей юбкой… Сочетание несочетаемого делало Изольду не просто стильной, а убойно-стильной, ни на кого непохожей, нестандартной. Да и можно ли быть одной из многих, если тебя зовут Изольда Сталь? Сталь изо льда…

Первый семестр начался позитивно: вчерашним школьникам нравилось быть студентами, преподаватели все были интересными, лекции – нескучными. Пресловутая «студенческая жизнь» била ключом: дискотеки, походы, игры, конкурсы. Мы с Изкой сразу попали в баскетбольную команду, хоть я и не отличалась особенно высоким ростом. Тренировки проходили с полной отдачей. Я вообще люблю командные игры. Или просто игры. Чтоб физическая нагрузка заключалась не в наматывании кругов по стадиону или бесконечных повторениях упражнений, а присутствовал элемент соперничества, борьба. Да, меня выбрали старостой группы. Точнее, предложили, а я не отказалась, в одиннадцатом классе тоже была старостой.

Изольда стала чем-то вроде местной достопримечательности: ее знали в лицо все студенты и преподы. Надо сказать, что моя подруга не страдала «звездной болезнью», нос не задирала, но всеобщее внимание ей заметно льстило. Девчонка из группы, Алиса, даже попросила разрешения с нами сфоткаться и с тех пор не отставала. Мне она не понравилась: слишком много сахара и желания нравиться всем вокруг. А Изка сказала: милая. Не знаю. Может, я позавидовала Алискиной общительности, тому, что в первый месяц учебы она обросла знакомыми со всех пяти курсов? А со мной повторилось то же, что было в школе: уважение, приветливость, вежливый интерес. И ничего больше.

Однажды мы с Изкой шли с баскетбола. Был ноябрь, стемнело рано. Мы еле тащились, обходя лужи, ноги гудели, руки не поднимались. Даже разговаривать не хотелось. Мне было ближе, а ей еще несколько улиц пилить. «Провожу, – решила я, вздрагивая от холодного ветра. – Чего одной разгуливать?» Проехавшая мимо машина окатила нас холодной водой, я выругалась, а Изка засмеялась. Блин, и как я смогла забрызгать грязью джинсы чуть не по колено? Вчера только выстирала… Да и на ботинках по килограмму грязи, наверное. Впрочем, берцы грязи не боятся. Как танки.

– Эй, телки, закурить есть? – раздался сзади гнусавый голос. Мы, не сговариваясь, прибавили шагу. Я прикинула: убежать не сможем, Изка на каблуках, я ее не брошу, само собой. Подруга с сосредоточенным видом рылась в сумке. Что у нее там, баллончик? Вряд ли, я бы знала. Улица была пуста. Нас догоняли двое.

– Че молчишь? Западло с пацанами побазарить? – обратился к Изке тот, что пониже, с бледным прыщавым лицом. Его приятель ухмыльнулся, показав желтые прокуренные зубы.

– Так чего, покурим?

– Покурим, – неожиданно сказала я. И тоже зачем-то полезла в сумку. Гопники обрадовались: сейчас я достану сигареты, а они скажут, что такие не канают. Наверное, будут бить. Нам это еще на ОБЖ рассказывали в школе. Мелькнула мысль: отдать кошелек, и пусть катятся. Там, правда, денег чуть. Что еще, мобильник?

А потом на меня вдруг накатила холодная ярость: ничего мы отдавать не будем, много чести для быдла! В сумке пакет с формой, кошелек, косметичка, телефон, книжка, салфетки, ключи. Ключи! Самый большой от подвала, длинный и тонкий – от двери подъезда, еще два от квартиры. Я оглянулась на Изку, собирая в ладонь тяжелую связку. Ключи торчали между пальцами кастетом, я держала крепко. Прыщавый неожиданно схватил меня за левую руку, сумка упала, а я, сама от себя не ожидая такого, ударила, нет, ткнула ключами ему в лицо. В этот момент Изка въехала второму каблуком в голень и толкнула, что было силы.

– Бежим! – заорала я, подхватывая свою сумку, и мы понеслись по лужам, спотыкаясь и оскальзываясь в грязи. Сзади матерились и пыхтели, но мы неслись, не чувствуя ног. Задыхающиеся, грязные, мы ввалились в «Макдоналдс», плюхнулись за первый попавшийся столик, сидели, приходили в себя.

– Ништяк ты его, – сказала Изка, шмыгнув носом. Помолчала немного и вдруг неожиданно подняла на меня размазанные глаза: – А почему я так не смогла?

– Не знаю. Ты зачем в сумку-то полезла?

– Смотри, – Изка распрямила ногу и вытянула из-за голенища отвертку с пластмассовой ручкой. – Пра сказала, можно с собой носить, менты не подкопаются. Только я забыла, что она у меня не в сумке. Кофе будешь?

А меня вдруг затрясло, и я смогла только судорожно кивнуть, вцепившись в край стола. Мне не случалось драться двор на двор, в младших классах я никогда не била мальчишек, которые дергали нас за косички… Сейчас я ударила человека, в лицо, возможно, повредила глаз. Я снова вытащила ключи, протерла их и тупо уставилась на кровавый след на салфетке.

Но еще я поняла, что тоже ненавижу гопников, так же как Изка, как все неформалы, как Пра. Изка говорила, к Пра тоже подвалили на улице, да не двое, а четверо, а она была совсем одна. И это Андрюха наш ее выручил, шел мимо, вот после этого они и начали встречаться. Так романтично… Впрочем, Пра заслуживает счастья, она хорошая. И красивая.

А вот я никогда не буду красивой, навсегда останусь «симпатичной», «привлекательной». Блин, как же меня бесят эти неудельные синонимы. Симпатичная – это значит, не страшненькая, но и до красотки не дотягиваешь. Привлекательная. А какая девчонка в восемнадцать не привлекательна хоть чем-нибудь, хоть какой-то отдельной чертой? У одной глаза в пол-лица, даже если само личико подкачало, у другой кожа, как фарфор, без намека на прыщи, хоть и остальное не очень… У меня выразительное лицо, красиво изогнутые губы, густые волосы. Только почему-то Изке восхищенно смотрят вслед, а на меня не обращают внимания. Так и ходим мы, привлекательные и симпатичные, девушки-соседки, девушки из соседнего двора, как героиня Энистон из «Друзей». Только вот и от Энистон ушел муж, да не к кому-нибудь, а к Анжелине Джоли, у которой лицо и фигура богини, шрамы и татуировки, бурное прошлое и колдовской взгляд из-под бесконечных ресниц. Совсем как у Изки… Красота либо есть, либо ее нет, а все остальное суррогаты, вроде кофе без кофеина или заменителя сахара, гадость редкостная.