Не имей десять рублей

– Ну, брат, история! Да чего ж это мы... Давай, раз такое дело.- Фомич старательно напол-нил стаканчик.- На-ка, Федя, держи! За встречу. Вот видишь, бутылочка аккурат впору приш-лась. Как сердце мое чуяло.

– Да, холодновато нынче...- крякнул Федор Андреевич, принимая стаканчик.

– Это сколько годов-то прошло, как не виделись? Чуть ли не сорок, а? Еще пацанами на завод бегали.- Фомич, не переставая изумляться, счастливо поглядывал на Федора Андреевича.
– А теперь вот и на пенсии. Считай, целая жизнь... Да-а, побелел, побелел ты, Федя. Засеребрил-ся!

– Что поделаешь...- отвел взгляд Федор Андреевич. Он никак не мог совместить прежнего Степку с теперешним Фомичом в одного человека, и ему было как-то непривычно, и даже непри-ятно, когда тот называл его Федей.

– А я думал, ты как уехал тогда в Харьков, помнишь, в тридцать пятом, так больше и не возвращался.

– Да нет, после Харькова я опять сюда.

– Ага... Так, так... Дак и куда?

– На МРЗ и пришел.

– Гляди-ка! На прежнее место, значит! Ну я, брат, уже тогда там не работал. Я в тридцать седьмом оттуда уволился. Выходит, Федя, разминулись мы с тобой. Ты - туда, а я - оттуда.

– Выходит, так.

– Да где живешь-то теперь, на какой улице?

Федор Андреевич изучающе посмотрел на Фомича.

– Павших борцов,- сказал он не сразу.

– Вот так штука!
– вскинулся Фомич.- Да и я на Павших! А дом какой?

– Дом?.. Гм... Ну, сорок два.

– Мать твоя мачеха! Гляди-ка! А мой тридцать девятый! Как раз через дорогу. Аптеку знаешь? Так аккурат над аптекой, восемнадцатая квартира.

– Я в городе, в общем, теперь редко бываю,- намекнул Федор Андреевич на всякий случай.- Я больше теперь в Подлипках.

– Ну да вот зима заходит, заглядывай когда, посидим, поговорим в тепле. У тебя время теперь свободное. А мы со старухой одни живем. Все мои орлы поразлетелись, квартира пустая. Заходи, Федь, честное слово! Без всяких церемоний. У меня бабка огурчики хорошо засаливает. Как, ничего огурчики?

– Ничего, приятные.

– Ну дела! Друг против друга живем, а ни разу не встретились. Дак где ж тебя встретишь? Поди, высоко летал...- рассмеялся Фомич.- В автобусах не ездил небось, в магазины не ходил...

– Такая жизнь,- дернул плечами Федор Андреевич.- Служба - дом, дом служба. Как белка в колесе.

– Дак и встреться на улице, нос к носу, ей-бо, не узнал бы! Руби голову! Разве узнаешь - чистый генерал стал!

– Какой там генерал: сердце стало барахлить,- объяснил свою полноту Федор Андреевич.

– Ну ты еще герой!
– Фомич любовно оглядывал собеседника.- Еще вон какой свежий. Дак ты на пенсию откуда пошел, не пойму я?

– Оттуда и пошел.

– С МРЗ?

– Теперь он не МРЗ,- поправил Федор Андреевич.- Теперь он "Коллективист".

– Ну да я все по-старому, по привычке. Дак скажи, до чего дослужился-то? Чего таишься?

Федор Андреевич усмешливо дернул губой. В общем-то ему не хотелось себя называть, и он произнес со вздохом, даже с каким-то порицанием:

– Директором я, друг мой, директором.

– Директором?! Директором завода?! Ох ты мать честная!

– С тысяча девятьсот сорок восьмого года.

– Ну, Федор! Ну, молодец! Вот это я понимаю!
– ликовал Фомич.- То-то я гляжу, какой-то ты не такой...

– Какой же?
– с любопытством усмехнулся Федор Андреевич.

– Ну как тебе сказать?.. Дак и в разговоре чувствуется.

– Ерунда!

Фомич, смеясь, погрозил пальцем:

– Есть, есть! А вообще молодец! А я слышу: "Толкунов, Толкунов" на МРЗ, а самому невдо-мек, что это ты там командуешь. Думал, однофамилец. Ну да я больше там и не бывал, отвык помаленьку. Как-то ехал мимо, смотрю, заводоуправление новое, с колоннами. Фонтан бьет. А это, значит, ты все шуруешь.

– Ну, это давно построено.

– Дак чему удивляться: уж и город за эти годы вон какой стал, ничего от прежнего не оста-лось. И домов, в которых родились, давно нету. А ведь вспомнить, какой городишко-то был, с чего начинали, а, Федь?

– Как же, помню...

– Церкви, барахолки, булыжник на мостовой, воробьи середь улиц в конском навозе копают-ся. Бывало, бежишь на завод, а по городу телеги громыхают. Прямо как землетрясение. Фуры всякие, грабарки, пароконки... Утром весь город в тележном грохоте. Это когда они еще налегке, порожняком. А потом целый день уголь везут, кирпич, везут мешки, ящики... А сейчас от машин улицу не перейдешь. Во как переменилось!

– Да, большие перемены...- Федор Андреевич бросил в рот маслину.

– На главной городской площади возле исполкома и то коновязь стояла. Пока начальство заседает, конюха тем временем с таратайками внизу дожидаются, лошадям корм задают, на голубей в небе зевают. Личные водители!

Фомич дробно засмеялся.

– Дак и у нас на заводе тоже своя конюшня имелась. Ты, может, и не помнишь, а я сбруи чинил, помню. Шесть пар ломовых, два легких выезда, да еще директорский Буланый под седло. Это уж потом на заводе машины объявились, а до того все на лошадях: и железный прут для кузницы подвезти, и в банк за деньгами послать. Дак и Лыкину куда съездить. Помнишь Лыкина? Аким Климыча?

– Ну как же...

– Бывало, выйдет на крыльцо и - конюху Николаю: "Батя, коня! В исполком надо!" Во мужик был, а? Твоего росту, только посуше, два ордена боевого Красного Знамени на кумачовых бантах, баранья кубанка на левом ухе. Самого уха-то не было, шашкой отсечено, так он все кубан-ку кособочил, дырку прикрывал. Идет к конюшне, ноги уцепистые, плетью по сапогам пошлепы-вает. А то, бывало, разохотится, скажет конюху: "Ну-ка, бать, погоди, дай я сам, не разучился ли?" И сам взнуздает Буланого, седло затянет. Раза два с нами даже в ночном бывал. Это, значит, дед Николай соберет всех заводских лошадей под выходной и - за город, на свежую траву. Ну и я с ним иногда увяжусь. Сидим как-то, вот как с тобой, костерчик палим, чай греем. Вот тебе сам Лыкин к огню подходит. Примите, говорит, братцы, в подпаски. Соскучился я по вольной воле. Ох и порассказывал он нам тогда всякого... У него на спине звезда вырезана. Сам видел, когда на речке коней купали. Это он раненный к Дутову в плен попал... Ты ведь теперь как? Кнопочку нажмешь, вызовешь секретаршу, Даша или там Маша, позвони, мол, в гараж, к трем часам машина нужна... А Лыкин - не-е! Он, бывало, сам!

– Если сам седлал, значит, время лишнее было,- заметил Федор Андреевич.- Теперь и он по гаражам не ходил бы. Не те масштабы.

– Ну дак ясное дело!
– согласился Фомич.- Об чем и разговор: далеко ушли от тех времен. Оно и верно, какие тогда масштабы? Всех-то заводишков по пальцам перечесть. Ну, наш МРЗ был... Кожевенный, на Терновке. Дрожжевой, крупорушка. Ну еще депо можно посчитать. А остальное - вовсе мелкота. Наш дак против других самый крупный. И гудок у нас побасовитей был. Бывало, загудят все разом пересмену - кожзавод с сипотцой, старичком; крупяной - тот высоко, по-бабьи. Тут и наш голос подает. Ну дак наш - ого! Шаляпин!