Не имей десять рублей

– Ну ладно, ладно тебе... Какую там шапку...

– Чего ладно! Выходит, Лыкин тогда верно тебя уцелил! Как чуял, что из Федьки голова получится. Большо-ой человек! Не-е, не скажи, приметливый был мужик, Аким Климыч. Узрел, узрел! А баульчик у тебя, верно гворю, с замком был. Ей-бо, не вру! Зеле-ененький такой. И чего ты им запирал, не знаю...

Федор Андреевич досадливо посмотрел на часы.

– Нет, ты скажи, чего ты замыкал? Какие брильянты?

Он пустился еще вспоминать из тех давних лет, перебивая себя смехом, рассказывал, как они, заводские, ходили под пасху к всенощной, как возле церкви он, тогдашний Степка Жучок, играл на ливенке, а Федор Андреевич и еще несколько ребят пели про попов частушки, и как выскочил рассерженный дьякон и стал толкать их взашей, а Федор Андреевич будто бы наступил на подряс-ник, и тот полетел в крапиву.

– Ну дак все по закону,- хохотал Фомич.- Мы за ограду не заходили, мы на своей территории. Он первый напал...

– Давай-ка собираться,- сказал Федор Андреевич.- Без малого три.

– Ерунда! Нам теперь, друг ты мой стародавний, торопиться некуда. Все свое поделали. Ты - свое, я - свое. Верно я говорю? Посидим, поговорим... Я ж тебя, черта, сорок лет не видел! А помнишь...

– Ладно, хватит...- поморщился Федор Андреевич.

Несколько лет, проведенных когда-то вместе на одном заводе, были единственной точкой со-прикасания между ними, и теперь Фомич вытряхивал из себя все, что касалось того полузабытого времени, начиная уже раздражать этой своей памятливостью, которая теперь все больше смахива-ла на пьяную болтливость. В сущности, с этим шорником Степкой в остальной его жизни ничего особенного и не происходило. Ровно, похоже бежали дни и годы, пока вот не дотянул до пенсии. Вся его жизнь беспрепятственно проглядывалась насквозь, как длинный прямой коридор, в начале которого был вход, а в конце - выход. Никаких тебе поворотов, никаких лестниц и этажей. С шилом вошел в этот коридор, с шилом и вышел. Такие люди надолго удерживают в ничем не обремененной голове всякую ерунду. Какой-то замок вспомнил.

А может, и просто привирает...

Федор Андреевич поднял фляжку, брезгливо сбил щелчком прилипшее к ней огуречное семечко.

– Давай кончай.

– Погоди! Ну чего ты?
– Фомич поймал его за полу.- Хочешь, я на нее чехол сделаю? Как другу. Из сайгачьего сафьяна? Во будет чехол! Чистый сувенир!

– Пошли, пошли,- Федор Андреевич, вставая, выдернул полу.

– А, чертяка!
– погрозил пальцем Фомич.- Не хочешь...

Федор Андреевич молча сложил стульчик и запихнул его в рюкзак.

5

Ветер нагнал-таки какой-то хмари: тучи не тучи, а нечто зыбкое, замутившее солнце, с завы-ванием неслось над лесом, сея редкую сухую крупку.

Две сороки, борясь с ветром, кособоко тянули над деревьями, выглядывая внизу людей, с тем чтобы потом вернуться к кострищу, поискать какой-нибудь поживы.

По всему было видно, что к ночи должно помести.

Федор Андреевич, уйдя в себя, размашисто и грузно крошил каблуками дорожные колчи, и Фомич, так и не поправивший шапки, не поспевая, рысил неверной трусцой.

Он что-то выкрикивал, чему-то смеялся, и было ему невдомек, что все его восклицания уносило ветром и запутывало позади в лесной чащобе. Федор Андреевич вышагивал впереди, не прислушиваясь.

Остановился он лишь в сосняке, возле лесной сторожки.

– Спроси-ка,- кивнул он в ту сторону.

– У Никанорки? Не-е.

– Спроси, спроси.

– Не,- мотнул шапкой Фомич.- Я к нему не ходок. Дак и на что пойдешь?

Федор Андреевич промолчал.

Высокий тесовый забор, ощетиненный остро запиленными зубьями, поверх которых была протянута колючая проволока, скрывал самую сторожку, и было видно только хребтину сенной скирды да похожую на кладбищенское распятие телевизионную антенну.

Плотные ворота, покоившиеся на вековых дубовых вереях, с крепостной отрешенностью замыкали квадрат усадьбы.

Федор Андреевич попытался отыскать какую-нибудь щелочку, но не нашел ни выщербленно-го сучка, ни задоринки.

Лишь в калитке, врезанной в воротнюю половину, была проделана щель наподобие червонно-го туза, да и та заставленная изнутри дощечкой.

– Дохлое дело,- заверил Фомич.- Верь моему слову. Есть, а не дадут.

Федор Андреевич подергал калитку.

Два кобеля с ликующей злобой с разбегу ударились об ворота, заскребли лапами по доскам.

– Ч-чего надо?
– раздался бабий голос.

– Кто там... пойди-ка сюда,- окликнул Федор Андреевич.

– Пешню, пешню спрячь,- смеясь, посоветовал Фомич.

В калитке открылась сердцевидная дырка, туда-сюда зыркнул острый козий глаз, и снова пала дощечка, затянув дырку равнодушным бельмом.

– Никого нетути,- недовольно сказала баба сквозь собачий брех.

– Выйди на минуту. Дело есть.

– Знаем твое дело, проваливай,- баба удалилась в глубину двора.

– Да погоди ты...- озлился Федор Андреевич.

– Будешь годеть - касторки выпей.

Фомич прыснул в кулак:

– Я ж говорил!

Но тот упрямо толкал калитку.

– Ступай, ступай, нечего!
– крикнула баба.- А то кобелей выпущу.

Федор Андреевич чувствовал себя так, будто ему влепили пощечину. Даже не пощечину, а харкнули в физиономию.

– Не-е, так не зайдешь,- торжествовал Фомич.- К Никанорке отмычка фигурная, простая не подходит. Чтоб зубец в зубец попал.

– Что еще за отмычка?
– метнул сумрачный взгляд Федор Андреевич.

– Ну, сказать, ежели ты на машине, тогда еще будет разговаривать. Да и то не со всяким. И сперва баба, а тогда он сам. Так-то ты вроде подходишь по всем статьям,- смеялся Фомич.- И шапка на тебе что надо, вроде пропуска, а пеший. Не тот зубец!

– Сволочь,- процедил Федор Андреевич, уходя от ворот и оскорбленно оглядываясь.- Даже не спросила, кто...

– Да наплевать на них. Слушай, поехали ко мне!
– Фомич взял его под руку, потрусил рядом.- У меня ж нынче того... Я тебя в самый что ни на есть красный угол посажу. Как старого друга. А, Федь?

– Да нет...- Федор Андреевич высвободил локоть.- Не могу...

– Пое-ехали! Чего там! Сынов покажу. Аккурат вечером будут. Пашка у меня тоже директо-ром. Поговорите с ним про свое. А то и Алешка подкатит из Сызрани. Тут самолетом один час. Во тоже парень! Верхолаз! Слушай... У тебя есть порожняя дочка?

– А что?

– Дак у меня Алешка тоже пока так ходит.- Фомич засмеялся, толкнул Федора Андреевича в бок.- А чего? То - друзья, а то свояками будем.

– Моя уже замужем,- холодно сказал Федор Андреевич.

– Ах ты досада! Ну да ладно. Я тебе тогда птиц покажу. У меня чертова прорва. Полная комната. Это, как ребята разъехались, дак я целиком под них комнату отвел. Бабка ругается: всю пенсию под коноплю изводишь, давай, дескать, студентов лучше напустим, от них хоть польза. А я не-е, никаких делов! Пусть чирикают! Это по солнышку как врежут - душа отлетает в рай. А хочешь, я тебе кенаря подарю? А то пару? Заведешь себе кенарей.

– Да на что мне твои кенари?!

– Мил человек! Дело стариковское: будешь ножичек об ножичек подразнивать, с бабкой слушать. Поехали!