Не измени себе

2

…Борис, не отдавая себе отчета, зачем он это делает, старался не отставать от женщины, так заинтересовавшей его, и когда они спускались по трапу самолета. Он не мог отделаться от мысли, что она имеет какое-то отношение к Жене. И вот подтверждение.

— Здравствуйте, товарищ Пухова! — услышал он об­ращенные к ней слова молодого человека, поджидавшего у трапа.

— Юра?! — удивилась та.— Вот не ожидала. Да я и сама бы добралась…— Голос был мягкий, низковатый, бархатистый.

— Все Иван Федосеич, всех на ноги поднял. Хотя и бывший, но генерал. Автомобиль ждет у ворот, справа от аэровокзала.— Молодой человек указал глазами на ворота, почему-то сейчас открытые.— Между прочим, в машине вас кое-кто дожидается.— От лукавой улыбки у него чуть дрогнули уголки губ.— Не ходите через тамож­ню. Прямо к автомобилю, солдат предупрежден.

У Бориса сердце екнуло. Сомнений не оставалось — это была мать Жени. Насторожило Бориса упомянутое лейтенантом имя «Иван Федосеевич». Неужели Вальцова он имел в виду? Но почему его называют генералом?

И вдруг вспомнил о письме Разумнова, в котором тот сообщал, что недавно объявился Вальцов и всех поразил

генеральскими погонами. Войну он начинал в звании под­полковника.

Черт возьми, явно о Вальцове говорилось. Это он, он! Но когда же Иван мог познакомиться с Софьей Галак­тионовной?

Нет, тут что-то не так. Совпадение. Мало ли в России Иванов с таким же отчеством.

Как быть? Окликнуть Софью Галактионовну? А что он ей скажет? «Здравствуйте, дорогая мамаша, я когда-то любил вашу дочь»? Может принять за сумасшедшего. А в голове стучало: уйдет. Что же делать? Всего минута в его распоряжении. Может, и того меньше.

Борис сделал шаг, другой в ее сторону. Увидел в ее гла­зах сначала удивление, потом недоумение и наконец вопрос: «Что?»

Заговорить Борис не решался, он опустил глаза и про­шел мимо, всего в полуметре от нее, чувствуя себя раз­мазней и трусом, медленно поплелся вслед за группой, не намного опередившей его. Было такое ощущение, что Софья Галактионовна вот-вот его окликнет, но голоса ее так и не услышал.

Все! Повторилась та же ситуация, что и с Женей.

Но… хватит себя травить. Уже семнадцать лет прошло. У него своя жизнь, много друзей, его уважают, любят. Константин Арефьевич написал вот в последнем письме, что ждет его приятный сюрприз в Москве, пусть-де за­ранее планирует банкет или, по-русски говоря, «пир на весь мир». Смирнов уже выдал этот сюрприз: квартира! По планировке во всех однокомнатных секциях были балкон, большая кухня, просторная прихожая. Чего ему еще нужно?

А пир действительно закатить надо. Вальцова пригла­сить… Поговорить с ним Борису очень хотелось. Не часто, но все-таки получал он от него приветы через Константина Арефьевича, с которым Вальцов переписывался. Как-то, еще до войны, и сам написал и отдал листок Разумнову, чтобы тот вложил в свой конверт. Борис про­читал тогда статью Вальцова в «Правде». (Вальцов был в то время уже секретарем обкома в одной из чернозем­ных областей.) В резкой форме критиковал Вальцов ра­ботников харьковского и челябинского заводов, которые плохо снабжали МТС запасными частями к тракторам. Статья была смелой, умной, обоснованной. Вальцов, как можно догадаться, сам побывал на харьковском заводе и располагал весомыми фактами. Борис и написал Ива– нy Федосеевичу, что он, Вальцов, ухватился за главное звено — картина эта типична для многих машиностроительных заводов, и если проблему эту не решить, то техникой наша страна никогда не насытится. Письмо свое Борис вскоре с удивлением прочитал в «Правде», как от­клик на статью. Из-за этого его «отклика» они тогда крупно повздорили с Разумновым, обвинившем Бориса в отсутствии патриотического чувства к своему заводу.

— Зачем было в «Правду» писать, если о том же можно сказать на общем собрании.

— А я и не писал в газету. Написал Ивану, ты же сам и отослал ему. В своем конверте. Забыл?

— Вот те на! — удивился Константин Арефьевич.— Стало быть, он послал?

— Стало быть,— ядовито закруглил Борис.

Скорей бы всех повидать. Полгода за границей — срок вроде бы и не велик, но каждый месяц показался годом. И вот наконец дома. Только куда сейчас ему ехать: в свою комнату или послушаться Смирнова — и сразу в но­вый заводской дом? Алексей Георгиевич намекнул, что над ним взяли шефство заводские комсомольцы. По ста­рой памяти, как над бывшим своим вожаком. «Как пони­мать это шефство?» И все же было приятно, что ребята о нем не забыли, хотя прежняя комсомолия сильно поре­дела во время войны.

3

Квартира Дроздову понравилась. Впрочем, слово «по­нравилась» лишь в малой степени отражало то душевное состояние, в котором находился Борис, переступив ее по­рог. С той поры как покинул отчий дом, он жил или в общежитии, или же в крохотной комнатушке многонаселенной коммуналки.

— Царские хоромы тебе предоставлены, почтеннейший Борис Андреевич. С персональным телефоном. Послед­нее— лично от меня, бился за него, аки лев. Оцени, — говоря это, Константин Арефьевич, ныне первый замести­тель директора завода, довольно улыбался.— Подумыва­ли в дирекции выделить тебе двухкомнатную, надеялись, авось обзаведешься семьей, а ты, видишь ли, в холостяц­ком состоянии решил утвердиться. Плохо ищешь, парень, если до сих пор еще не нашлось достойной.

Разумнов шутил, а у Бориса на душе кошки скребли, но он не показывал виду. Переступив вслед за Констан­тином Арефьевичем порог своей квартиры, он замер в изумлении вдоль всей стены, от пола до потолка, стояли книжные полки под красное дерево, застекленные. Прав­да, книги уложены не по тематике, а по их «росту». И смешно, и трогательно. Комсомольцы и в самом деле славно потрудились. Вот так шефы! Мебель оказалась в основном его же. Но была и другая, собранная по принципу; с миру по нитке, голому рубашка.

— Что ж ты на вопросы старших не отвечаешь? — сказал Разумнов.

— А ты вспомни, разве мне до того было, Констан­тин Арефьич?

— Да известно мне кое-что про тебя… Гордый ты, ни­кого в душу не пускаешь.

— Что из того, что пущу. Посочувствуете, на том и расстанемся.

— А знаешь ли ты о законе, что клин клином вышибается?

— Пробовал, не годится для меня этот клин, Кон­стантин Арефьич.

— И этот туда же… Вы с Вальцовым — два сапога пара.

— Как там он? — оживился Борис.

— А что ему — генерал, вся грудь в орденах, началь­ник главка нынче в Министерстве сельского хозяйства. О хлебе насущном заботится…

— Ай да Вальцов! Хотя бы повидать его.

— Увидишь непременно. На новоселье вот, а? Надо, брат, пообщаться. А то ведь, того и гляди, перестанем узнавать друг друга.

Обсудив все, решили созвать гостей в начале месяца в воскресенье, чтобы загодя позаботиться о продуктах — все еще не легко было с ними.

На заводе Бориса встретили радушно. Всего полгода не был, а как изменился цех. Будто света прибавилось, откуда-то зелень взялась, цветы. Обнялись с Сергеем Кирилловым. Он провел по цеху, познакомил с новичка­ми. Людей новых появилось много. Оно и понятно. Много ребят не вернулось с фронта, а кое-кто прижился на Урале, завел там семьи…

С Любой Степановой, теперь соседкой по лестничной площадке, Борис встретился лишь дня через три и поди­вился происшедшей в ней перемене. Люба расцвела. Она чуть-чуть пополнела, на хорошеньком лице ее прибави­лось мягкости и доброты. Они встретились по дороге до­мой. Разговорились. Теперь уж она не вдова. Люба закон­чила техникум, работала в КБ, а полгода назад вышла замуж. Муж очень дружен с ее сыном, а она — что ж она, помнит своего Николая, да разве вернешь его с вой­ны? Уже на площадке Люба вдруг вспомнила: