Не измени себе

…Григорий Григорьевич Зонов, бывший ученик Дроздо­ва, искренне недоумевал:

— Виданное ли дело, Василий Борисович, учителя учить? Мне, если хотите знать, просто стыдно именовать себя старшим в этой поездке.

А Дроздов остался доволен, что вместе с ним направи­ли Гришу Зонова. Цепкий оказался малый. Борис убедил его в конце войны закончить вечернюю школу, а потом паренек нашел в себе силы и поступил в институт.

…И вот они с Зоновым па Украине, в огромном цехе завода. Предприятие сооружено недавно и оборудовано по последнему слову техники. Все здесь новое, не успевшее закоптиться, даже следов масла и эмульсии на полу не видно. Цех залит светом, просторно, гулко, красиво.

Их станки стояли на отшибе. Вид у них был внушитель­ный. Подошли к одному из них. Борис потрогал рукой деталь, зажатую в патроне, спросил Григория:

— Знаешь, что за деталь?

— Догадываюсь. Пыхтел и я над станком. Деталь, конечно, ответственная. Сталь специальная, жароустойчивая.

требует сложнейшей обработки. Брак возможен из-за ма­лейшего дефекта.

Подошел начальник цеха, высокий бледнолицый мужчи­на лет пятидесяти с усами, уныло свисавшими к подбо­родку.

— Гарно, хлопцы, шо швыдко приихалы. Замордовались зовсим с этим норовистым жеребцом, хай ему бис.

Григорий улыбнулся и ласково погладил «жеребца».

— Погоди, отец, ругать жеребчика. Он еще покажет се­бя — пыль из-под копыт столбом взовьется.

Начальник цеха недоверчиво взглянул на Зонова: уж он-то вдосталь намучился с московской новинкой.

— Пыталы во усих режимах, и так и эдак. А вин ни тпру ни ну. Шось воно з конструкцией того… — начальник покрутил растопыренными пальцами в воздухе. — Недоробылы з ним, хлопцы. Ей-ей, недоробылы. — Он подошел к другому станку, довольно древнему на вид. — Гляньте на цей станок. Сто лет ему с двумя хвостиками, а тянэ, як доб­ра коняга. А цей… хоть лопни, — и безнадежно махнул ру­кой.

— Ладно, товарищ начальник, — прервал его Дроз­дов.— Мы тут с ним поколдуем.

Пускали станок на всех режимах— он действительно не хотел работать. Дроздов, засучив рукава, теперь разбирал станок по узлам, а у Григория опустились руки: сейчас он горько сожалел о том, что помогал создавать такой скверный станок. Дроздов по их долгому опыту общения знал: словами сейчас Григория ни в чем не убедишь, ну­жен — факт. Между тем сам он ни минуты не сомневался в добротности конструкции. Разобрав станок, Борис про­верил, как подогнаны друг к другу плоскости, особенно в суппортной части. Старательно подтянул подшипник шпинделя. Другими словами, станок был тщательно осмот­рен и проверен заново. Каких-либо отклонений от нормы Борис не заметил.

Оставалось поставить резец, заточенный по чертежу, разработанному на его родном заводе. Вот на этот резец и падало подозрение: не в нем ли все дело? Но подозрение, едва уловимое, как слабый писк комара.

Впрочем, к чему гадать? Сейчас все выяснится.

Борис включил станок, установил глубину резания, а дальше умный механизм должен все выполнять автоматически.

Но, увы, от того, что станок делал сейчас, до того, что он должен делать, было далеко, как от земли до неба. Вот резец приблизился к вращающейся детали и начал уверен­но вгрызаться в металл. Прошла секунда-другая — и вдруг штанга держателя вздрогнула и стала мелко-мелко вибри­ровать. По цеху разнесся визг металла, режущий ухо и вы­зывающий оскомину во рту.

Как по команде, все, кто работал в цехе, повернули го­ловы к москвичам. У некоторых на лицах появились ирони­ческие усмешки. Но и сочувственных взглядов Дроздов увидел не так уж мало: «Плохо, когда у человека не ладится, свой же он, рабочий человек».

— У-у, чертов бугай. Ревет, проклятый, на всю Ук­раину.

Ненависть, бессильная ярость были сейчас в глазах у Гриши Зонова. Молодой инженер, увы, ничем не мог по­мочь своему учителю.

Потянулись нудные, изматывающие дни. Чего только не делали с упрямым станком, а он по-прежнему трясся, будто в лихорадке.

— Слушай, Григорий Григорич, — напустился в воскре­сенье Дроздов на своего коллегу. — Ты до каких пор бу­дешь ворчать, как старая тетка?

Они гуляли по берегу реки. Была она неширокой, спо­койной. Казалось, спокойствие ее охраняли вербы, стройной шеренгой выстроившиеся по обоим берегам.

— А что мне прикажете делать?

— Руководить, подсказывать, действовать активно, а не истощать себя злостью.

— Хватит вам смеяться надо мной. Послали руководить желторотика опытным специалистом. Курам на смех…

— Эк его, в самокритику ударился. А я ведь вижу, что мозгам своим покоя не даешь. Так или не так?

— Ну и что из того? О резце думаю, а что в этом толку?

— И я о резце. Надо изменить геометрию его заточки.

— Но черт подери! Ведь все резцы заточены по черте­жу, с учетом марки металла и всех других требований.

— Я лично, дорогой мой Гриша, в этих расчетах не уча­ствовал и ответственности за это нести не могу, — съязвил Дроздов.

Зонов раздраженно отмахнулся.

— Да дело в губошлепах наших.

— Но позволь! Ты же сам участвовал в создании станка.

— А я не губошлеп, что ли?

Они рассмеялись. И с этого момента оба повеселели, у них появилась уверенность, что с дроблением они непременно справятся. Впрочем, у Дроздова эта уверенность име­ла конкретные основания: он уже теоретически рассчитал новую геометрию резца, и ему хотелось, чтобы Григорий проделал этот путь самостоятельно.

Вообще поездка вызвала у Бориса глубокие раздумья. Не имея формально законченного высшего образования, по общему уровню профессиональной подготовки он, слесарь– наладчик, фактически обгонял Зонова. Да это и понятно: прочесть столько же, сколько прочел за свою жизнь он, Дроздов, Григорию просто не под силу, даже если бы он и захотел этого: тут и разница лет имела значение, да и склад характера. Если большую часть вечеров Борис тра­тил на книги и лекции, доставлявшие ему истинное удо­вольствие, то Гриша, весельчак, балагур и любимец девичь­его сословия, тратил свое свободное время на более весе­лые занятия.

И вот именно здесь, работая бок о бок со своим бывшим учеником, Дроздов понял, что не так-то просто будет ему теперь общаться вот с такого рода специалистами, для ко­торых диплом — всего лишь «поплавок». Понимать, что знаешь намного больше инженера, и оставаться у него в подчинении, мириться с его неосведомленностью он уже больше не сможет. Это противоестественно.

Одно дело — сейчас: Борис чувствует к инженеру Зонову снисходительность, и это было вполне понятно — Гришук, можно сказать, вырос на его руках. Но другому он не спустит.