(Не) мой ребенок

И вдруг распахиваю глаза о того, что из прихожей слышится звонок в дверь.

Смотрю на часы — двенадцать. Кто может заявиться ко мне в полночь?

Холодею от страха и замираю на месте, но почти сразу мой телефон пиликает сообщением.

«Мирослава, ты спишь?» — интересуется Глеб Викторович.

«Это вы за дверью?» — пишу ответ.

«Да, открой, пожалуйста», — тут же отвечает он.

Медленно выдыхаю. Чувствую, как сердцебиение немного успокаивается. Поплотнее запахиваю теплый халат и иду открывать.

— Извини за поздний визит… — начинает он прямо с прихожей. — Но мне не хотелось оставлять тебя надолго. Я… Ты такая красивая!

Оглядываю себя и понимаю — врет. Мои волосы убраны в гульку, на лице ни грамма косметики, губы искусаны из-за дневных переживаний, а халат надежно скрывает фигуру. Но взгляд Глеба Викторовича красноречивее десятка комплиментов. Его интерес меня дико смущает.

— Глеб Викторович, я…

— Пожалуйста, просто Глеб… И не выкай мне больше, прошу тебя.

С этими словами он проходит в гостиную, усаживается на диван — прямо на то место, где я еще недавно спала.

Он обращает внимание на лежащий на соседней диванной подушке раскрытый альбом.

— Это что? — спрашивает, беря в руки мою работу.

На белом листке бумаги рисунок младенца в колыбели, выполненный простым карандашом. Мой первый по-настоящему получившийся рисунок. Не знаю, откуда взялся этот образ, он просто пришел мне в голову, и все, а рука нарисовала его сама.

— Только не говори мне, что ты художница… — пыхтит он недовольно.

Видимо, Глеб Викторович не поклонник искусства.

Тут же забираю у него альбом, закрываю и кладу на стол.

— Не скажу, — мотаю головой.

Зачем ему эти лишние знания обо мне?

— Ладно, с этим разберемся потом, — машет он рукой. — Мирослава, я уладил нюансы, ты подумала над моим предложением?

— Каким именно? — на всякий случай уточняю. — И что за нюансы имеются в виду?

— Я уже поручил своему юристу заняться вопросом развода, а Анжела уже завтра утром покинет Москву, она переезжает в Питер. Как ты понимаешь, мое предложение съехаться в силе как никогда.

Плюхаюсь в кресло напротив.

— Вот так да… — ошарашенно охаю.

Не ожидала я от Глеба такой прыти. Но боже мой, какие формулировки! Вот что такое для него брак — всего лишь нюансы. И как съезжаться с таким человеком?

Мне становится не по себе.

— А как же быть с тем, что она мама моего ребенка? — спрашиваю с замиранием сердца. — Вы это обговорили?

И тут замечаю, как Глеб морщится, медлит. Кажется, будто решает, как поступить.

— По этому поводу не переживай, — машет он рукой.

— Почему? — спрашиваю настороженным голосом.

— Это твой ребенок, Мирослава.

Его слова откликаются во мне дикой, почти животной любовью к еще нерожденному малышу. Да-да, мой! Чьих бы кровей ни был, но он мой душою…

— В сердце я всегда буду считать его своим, — киваю. — Я понимаю, что Анжеле сейчас ребенок не нужен. Но она ведь может передумать…

— Ты меня не поняла, Мирослава, — качает головой Глеб. — Ты — биологическая мать ребенка, которого носишь.

Последние слова Глеба ни в какую не хотят укладываться в моей голове.

— Т-то есть как? Этого не может быть!

Глеб разводит руками:

— Яйцеклетка Анжелы до сих пор хранится в клинике, я могу легко это доказать. Врачи оплодотворили твою яйцеклетку, Мирослава.

На миг теряю дар речи. С силой выдавливаю из себя:

— Но как? Это же невозможно… я не…

Не сдавала никакой яйцеклетки — хочу я сказать, и не успеваю.

Глеб перебивает меня резким вопросом:

— Еще недавно ты хотела этого ребенка, так, Мирослава?

— Хотела, — киваю с чувством. — Хочу! Но я все равно не понимаю, как…

— Так ли это важно? — спрашивает Глеб. — Просто прими как данность, что ребенок мой и твой. Все просто.

— Ты издеваешься? — впервые за все время нашего знакомства я обращаюсь к Глебу на «ты» и даже этого не замечаю. — Как такое могло случиться? Врачи же не идиоты, чтобы так сглупить…

— Это не врачебная ошибка, — качает он головой. — Все было сделано по моему заказу.

Слушаю его, а перед глазами все плывет, ладони потеют. В голове уже даже не винегрет, а нечто, чему нет названия.

Каким моральным уродом надо быть, чтобы провернуть такое без ведома женщины? И это я с ним должна съезжаться? Изображать любовь?

Глеб замечает резкую перемену моего настроения.

— Я дам тебе время подумать над моим предложением, — говорит он резко погрубевшим голосом, поднимается с места. — Через неделю я вернусь за твоим положительным ответом.

Глава 31. Страж

Глеб

Граждане, объясните дураку: кто меня дергал за язык? За каким чертом я дал ей неделю на размышления? Я был пьян или под наркотой? На кой хрен я это вообще ляпнул?

Жалею о своих словах сразу же, как только оказываюсь за дверью квартиры Мирославы. Не хочу от нее уходить. Мне физически некомфортно от того, что я оставляю малышку одну. Хоть приковывай себя наручниками к ее двери, честное слово.

А вдруг к ней ночью опять наведается этот псих в зеленой шапке? Вдруг именно ее квартиру решат ограбить какие-нибудь психи? Или, скажем, у соседей начнется пожар и перекинется на ее квартиру, а на дом вообще упадет метеорит…

Этих «вдруг» мое больное воображение придумывает еще тысячу. Причем это в лайтовой версии! В хардкорной счет идет на миллионы.

Мне нужна моя Мирослава. Она нужна мне сейчас…

Пусть я не буду заниматься с ней сексом. Да боже мой, я к ней даже не притронусь, но пусть она будет рядом, под моей защитой. Чтобы я мог в любую минуту увидеть ее, прикоснуться, поцеловать. Ладно, я согласен без поцелуев!

Успокаивает лишь то, что я сразу узнаю, если она кого-то впустит или выйдет сама, благодаря камере в коридоре. Эта мысль позволяет хоть немного выдохнуть.

Еду домой как в тумане. Все еще не верю, что я оставил ее там одну.