(Не)настоящий папа

— Виктория Львовна, — в этот раз обратилась к даме я, — исходя из собственных наблюдений, я бы посоветовала вам приглядеться к дочери. Порой она позволяет себе слишком много. Задирает сверстников, грубит старшим…

— Вы мне будете советовать, как дочь воспитывать? Вы?! — прошипела она, ощетинившись. Вот настоящая змея: ноздри широко раздуваются, глаза выпучены, а изо рта вот-вот пена пойдет.

Я бы рассказала, как Кристина вышвырнула котенка со второго этажа в прошлую среду, но поняла, что моя информация совершенно не интересует Викторию и ко мне прислушиваться не собираются. Поэтому просто отвернулась и замолчала. Потерпи, Марина, всего две недели.

Минут через десять возмущения дамочки себя исчерпали. Гордо задрав подбородок, она пошла к выходу. Но перед тем, как открыть дверь, обернулась и попросила… Хотя нет, не попросила, а именно потребовала:

— Я хочу поговорить с вами наедине!

Затем, бросив на меня уничтожающий взгляд, вышла в коридор.

— Ох уж эта Радова! Как же мне надоели ее барские замашки! — выдохнула директриса. — Марина Константиновна, вы уж будьте с ней предельно ласковы. Ей лишь бы повод найти, чтобы заявиться сюда и поскандалить.

Согласно кивнула.

— Елизавета Федоровна, дайте мне пять минут. Мне нужно с вами серьезно поговорить, — попросила я и вышла следом.

Виктория не стала тянуть резину и сразу перешла к нападению. Вид у нее был такой, словно она вот-вот потеряет над собой контроль и того и гляди перейдет к рукоприкладству.

— Видимо, ты возомнила себя королевой из-за того, что Савицкий обратил на тебя внимание. Но я слов на ветер не бросаю. Раз не понимаешь по-хорошему, я тебе устрою настолько сладкую репутацию, что все сплетни, которые о тебе в лагере ходят, покажутся легким недоразумением.

— Не понимаю, о чем вы.

— Все ты понимаешь. Я не для того Владимира обхаживала несколько месяцев, чтобы вот так просто отступить. Держись от него подальше.

— Скажите это ему.

— Нахалка.

— Если у вас все, я пойду.

— Ты, видимо, ничего не поняла, да?

— Как бы наши отношения с Владимиром ни складывались, вас это не касается. И общение с ним я прекращать не собираюсь. Хотя бы ради нашего сына.

Дамочка опешила от моего заявления, ее холодные глазки разве что на лоб не полезли.

— Нашего? — переспросила она едва слышно.

— Именно так. Владимир еще неделю назад признал отцовство. И чем раньше вы усвоите этот факт, тем лучше. Всего вам хорошего!

Я не стала ждать, когда Виктория выльет на меня новую порцию яда. И уж тем более если в порыве отчаяния решит руки распускать. Отвернулась и прошла в кабинет директора, оставив высокомерную выскочку трястись от злобы в одиночестве.

Директриса бросила на меня напряженный взгляд, молча ожидая моего слова. Но говорить о своих намерениях было эмоционально тяжело. Потому я протянула бумагу и подождала, пока она прочитает текст.

Для этого Елизавете Федоровне хватило бы минуты. Но она все бегала и бегала глазами по строчкам… Минут пять, не меньше. Затем подняла голову и сухо спросила:

— Вы уверены?

— Абсолютно. Свое решение я хорошенько обдумала и взвесила. Расторгнем трудовой договор сразу же, как я проведу первый показательный спектакль.

36

Владимир

— Понять не могу, чем ты ее достать успел? — ворчала Катя, пытаясь догнать меня на лестнице, пока я спускался на нижний этаж особняка.

Даже шаг сбавил, чтобы не дай бог не скатилась колобком, но отвечать не собирался. Сам ничего не понял из звонка директрисы. Потому решил переговорить с Мариной лично. Поистине бешеный день. Часом ранее, когда я выходил из здания окружного суда, мне позвонила мать. Отцу снова стало плохо, она разволновалась и сообщила об этом. У него снова жар, сегодня ничего не ел. Врач уже приезжал, сбил температуру. Снова прописал кучу антибиотиков и взял анализы. В последнее время отец схватывал обычную простуду на раз плюнуть. Только вот переносил с каждым разом все хуже. Уже на третий день перешло в воспаление легких. И это летом! Катя, насколько я понял, была в это время в гостях.

— Я с тобой поеду, — заявила невестка, поравнявшись со мной.

— Лучше с матерью побудь.

— Она прилегла отдохнуть. А мы ненадолго. Мне с Мариной нужно поговорить. Не повезешь сам, поеду с Егором.

Сжал челюсти. Вот ведь упертая. Как только брат с ней справляется, до сих пор не понимаю. Ладно, хочет в лагерь — пускай едет. И лучше уж со мной, нежели дергать людей Димы по пустякам. Я и без того его службу безопасности напряг по полной программе.

Я уже успел дойти до машины, когда ко мне на всех парах подлетел один из людей Димы. Новенький, даже имени не помню.

— Владимир Александрович! Тут документы от Астахова. Он сказал, вы в курсе.

— Почему не в офис принес? — строго спросил я.

Мне теперь с хозяйством на Громова по всему городу мотаться?

— Так сказали же — лично в руки… — тут же сдулся долговязый парень.

Я чертыхнулся, но папку не вернул. Не хватало еще, чтобы не тем людям в итоге отдал.

— Ладно, свободен.

Парень начал сматываться еще раньше, чем кивнул. А невестка тут же засунула свой любопытный нос куда не следует:

— Что за папка?

— По работе, — коротко бросил я, пряча папку под чехол пассажирского кресла. — А ты у нас вроде в декрете…

Катя закатила глаза, но приставать с расспросами перестала. Правда, хватило ненадолго. Тему разве что сменила, продолжая жужжать:

— Вот от кого угодно ожидала, но не от тебя! Ты же умный, рассудительный, спокойный! И не из тех мужчин, что в грудь себя бьют с кличем индейца «Мое, и не смей возражать!» — принялась причитать невестка, уже сидя в машине. — Признавайся, ты на Маринку давил, да?

— С чего мне на нее давить?

— Из-за Кирюши, разумеется. Или ты думаешь, у меня мозги настолько же светлые, как и волосы? Если я молчу, не значит, что ничего не вижу, Вова!

Нет, Катя определенно не глупая. Если не суется решать дела, в которых не соображает, конечно.

Я покачал головой и выехал за ворота.

— Нет, Катя. Я не давил. Вроде бы. А если где-то и напирал, то так было нужно.

— Угу, всегда вам все можно, когда нужно! — проворчала она.

— Как давно ты догадалась?