Не повод для знакомства

Поднялись на четвертый этаж и позвонили в сто двадцать пятую квартиру. Дверь открыла Наташа Лапина. Она была все в той же футболке и лосинах.

– Здравствуйте еще раз! – улыбнулась она. – Проходите, пожалуйста. Папа как раз дома. И мама тоже. Правда, боюсь, что я вас разочарую. Вы знаете, к нам уже приходили из милиции и расспрашивали. Родители не смогли ничего сообщить.

– Но мы все-таки побеседуем с ними? – спросила Ольга.

– Да, конечно.

Мы прошли в комнату. На диване сидела высокая черноволосая женщина с очень бледным и худым лицом. Тщательно наложенный макияж, безупречная прическа, ухоженные ногти, маникюр – сразу было видно, что женщина следит за своей внешностью. И имеет для этого все возможности. Даже ее домашний наряд состоял не из задрипанного халата, а из легкого, струящегося черного платья, явно дорогого. И вся обстановка в квартире свидетельствовала о высоком доходе ее хозяев, как уже говорилось.

При виде нас женщина удивленно подняла тонкие черные брови.

– Мама, это мои знакомые, Ольга Андреевна и Полина Андреевна, я тебе о них говорила, – сказала Наташа. – Они хотят поговорить насчет несчастья с Андреем Геннадьевичем. А это моя мама. Елизавета Алексеевна.

– Очень приятно, – вежливо ответила Елизавета Алексеевна, – но, право, я не знаю, чем я-то могу помочь? Вы садитесь, пожалуйста. Наташа, приготовь гостям кофе.

Мы отказались от кофе и сели на диван рядом с Елизаветой Алексеевной.

– Мы хотели узнать, не слышали ли вы вчера вечером чего-нибудь? – спросила Ольга и смутилась. – Я имею в виду…

– Я поняла, что вы имеете в виду, – остановила ее женщина. – Но я ничего подозрительного не слышала.

– И не видели никого? Может быть, какой-то посторонний человек привлек ваше внимание?

– Нет. Я вообще вчера никуда не выходила. Погода была ужасная, а я так легко простужаюсь. Поэтому сидела дома. Вечером пришел Вячеслав Владимирович, мой муж. Мы поужинали и легли спать. Вот и все. А наутро пришла соседка, Клавдия Матвеевна, и рассказала нам об этом несчастье. Она вообще всегда обо всем первая узнает, – добавила Елизавета Алексеевна.

– А вы хорошо знали Андрея Геннадьевича? – спросила Ольга.

– Милые девушки, я его вообще, можно сказать, не знала. Мы здоровались на лестнице и только.

– А ваш муж?

– И он тоже. Сами посудите, человек недавно переехал. Еще неизвестно, будет ли он вообще здесь жить. Когда мы успели бы с ним познакомиться хорошо?

– А его дядю вы знали?

– Николая Михайловича? Конечно. Он был нашим соседом в течение многих лет.

– А в каких вы были отношениях?

– Как в каких? В обычных, в соседских. А почему вы об этом спрашиваете? Это-то какое имеет значение?

– Да возможно, что никакого. Так, просто интересуемся, – ответила Ольга.

– Да, еще один вопрос, Елизавета Алексеевна, – спохватилась я. – Вы случайно не видели здесь женщину лет сорока пяти-пятидесяти, крашеную блондинку в светлом плаще?

– Да вроде нет, – пожала плечами женщина. – Может, и видела, но не придала значения. А что?

– Да ничего.

– Вообще, вы знаете, у меня плохая память на лица. И я мало с кем общаюсь. У меня есть свой круг знакомых, а остальные меня интересуют постольку поскольку, – Елизавету Алексеевну явно стали раздражать наши вопросы. Она повернула голову и крикнула:

– Наташа! Наташа! Что там, кофе готов?

– Иду, мама, – послышался голос девушки. Вскоре появилась она сама все с тем же раскладным столиком, на котором стояли три чашки кофе.

– Я, с вашего позволения, пойду к себе, – сказала Елизавета Алексеевна, – голова, знаете ли, болит. Эта погода ужасная!

Женщина встала с дивана и прошла в соседнюю комнату. Мы заметили еще одну дверь. Там, очевидно, комната Наташи. А где же папа?

Тут открылась дверь из той комнаты, где скрылась болезненная Елизавета Алексеевна, и к нам вышел высокий, крупный мужчина. Его светло-каштановые волосы были коротко подстрижены.

– Здравствуйте, – поприветствовал он нас густым голосом. – Разрешите представиться: Вячеслав Владимирович Лапин, отец Наташи.

Мы назвали свои имена.

– Папа, Ольга Андреевна и Полина Андреевна хотели бы спросить тебя, не заметил ли ты чего подозрительного в подъезде вчера вечером?

– Вы знаете, нет, – ответил Лапин. – Я торопился домой с работы. Взбежал по лестнице, открыл дверь. Даже не обратил внимания, встретился ли мне кто-нибудь. Хотя, пожалуй, никто не встретился. Да, точно никто.

– А во сколько вы вернулись?

– Примерно в половине девятого.

– И совсем-совсем никого не видели? – спросила Ольга.

– Совсем-совсем никого, – улыбнувшись, ответил Лапин.

– Спасибо вам большое, – вздохнула я. – Извините, что отняли у вас время.

– Да ничего страшного, – ответил Лапин и пошел в кухню.

– Знаете, что? – спросила Наташа, подмигнув нам. – Пойдемте ко мне в комнату. Мне бы хотелось с вами поговорить.

Мы отправились вслед за ней. Комната у Наташи была небольшая, но светлая. На стенках висели плакаты с известными певцами. На столе магнитофон, на полках над письменным столом аудиокассеты, на столе учебники и тетради. Кроме них, на столе располагался компьютер «Пентиум». Да, это не Ольгина старенькая «двоечка»! Кровать, застеленная ярким пушистым покрывалом с Микки Маусом. На ней лежала большая игрушечная собака, очень лохматая. На спинке стула возле стола висел голубой джемперок. На стене висел дартc и набор дротиков. Типичная комната современной восемнадцатилетней девушки.

– Садитесь прямо на кровать, – разрешила Наташа. – Здесь очень удобно.

Мы устроились на кровати и приготовились слушать Наташу.

– Вообще-то у меня просьба к вам, Ольга Андреевна, – с извиняющейся улыбкой сказала девушка. – Я уже как-то говорила вам, что хотела бы пройти у вас психологический сеанс. Понимаете, меня все время что-то мучает. Какое-то жуткое воспоминание. Но я никак не могу воссоздать всю картину. Я помню только комнату, в которой происходит что-то ужасное. Но вот что именно, я не могу сказать. И я тоже нахожусь в этой комнате. Еще какие-то люди, но лиц я не вижу. Они хотят что-то сделать, что-то страшное, но что, я не знаю. Меня очень часто преследует эта картина, особенно перед сном. И даже во сне снится. Как будто я нахожусь в этой комнате, хочу помешать этим людям, но не могу. И страх, жуткий страх сопровождает все это. Я просыпаюсь в холодном поту. Это какое-то наваждение. Бывает даже, что сижу на лекции, слушаю внимательно, и вдруг всплывает эта картина. Мне кажется, что я переношусь в эту комнату. Я ни о чем больше не могу думать. И продолжается это несколько минут, пока все не исчезнет. В последний момент мне становится совсем страшно, я даже начинаю кричать – и тут все исчезает. Меня даже из института несколько раз отпускали домой.

– А мама как отреагировала на это? Ты ей рассказывала о своих страхах? – спросила Ольга.

– Да, рассказывала. Мама сказала, нужно попить успокоительного. И съездить на море. На море мы съездили этим летом, но все равно это не прошло.

– А к психологу ты не пробовала обращаться?

– Нет. Мама против психологов. Считает, что они ничего хорошего не смогут дать, только деньги тянут. Я не стала ей говорить, что вы психолог. Она была бы против моего общения с вами.

– А не могло у тебя в детстве произойти какое-нибудь событие, которое так повлияло бы на тебя?

– Не знаю. Я не помню ничего такого. У меня было очень счастливое детство, – она улыбнулась. – Правда, есть у меня одно воспоминание из детства, очень яркое. Даже не воспоминание, а сон. Но это хороший сон, совсем не страшный. Наоборот, когда он мне снится, я просыпаюсь с чувством радости. Мне становится легко. Я помню, как папа катает маму на качелях, а я сижу в коляске и смотрю на них. Качели взлетают высоко-высоко, мама немного боится, но смеется. И папа смеется. И глаза у мамы такие счастливые, голубые-голубые! У мамы карие глаза, но в моем сне они почему-то всегда голубые. А потом я просыпаюсь. И целый день после этого у меня хорошее настроение.