(Не)приемный папа
Шрифт:
– Я успел познакомиться с Костиком, - хмурюсь, вспоминая это недоразумение. – Впечатление он оставляет отвратительное. Мне кажется, Костя никогда не любил Ксюшу. Такие люди, кроме себя вообще никого любить не способны.
– Почему вы так решили?
– Потому что он требовал родить, зная, что Ксю может умереть. Она вскользь упоминала, никогда не жаловалась, вы не подумайте. Просто у меня есть глаза, уши и анализировать я умею. Костик сделал из неё запуганную, неуверенную в себе тень. Рядом с любящим мужчиной женщина никогда не будет так выглядеть.
– Вы так ласково говорите о моей девочке, -
– Люблю, - не вижу смысла отпираться. – Уже несколько месяцев прошу от мужа уйти, а она всё в семью с ним играет. Такой порядочной женщины я ещё никогда не встречал.
– А она вас? – тихо спрашивает женщина.
– Как-то обмолвилась, что влюбилась с первого взгляда, - хмыкаю. – Но потом бегала от меня, как заяц.
– Возможно, не так говорили?
Пожимаю плечами и вздыхаю.
– Думаю, Ксю просто боялась довериться.
– Ксю… - Галина Алексеевна задумчиво улыбается. – Её так только покойный отец называл.
В машине снова тишина воцаряется. Думаем, каждый о своём до самой больницы. А потом женщина готова буквально на бег сорваться, но только из меня сейчас спринтер такой себе.
– Дмитрий, что с вами? – повторяет свой вопрос Галина Алексеевна, замечая, как меня пошатывает.
– Сердце. Плохо стало, когда про Ксюшу узнал. Врач строго-настрого запретил вставать, но я не мог всё так оставить. Если он узнает, что я уже по городу круги наматываю, то самолично убьёт, - смеюсь.
– Ох, - Галина Алексеевна останавливается и качает головой.
– Только Ксюше не говорите. Не нужны ей сейчас лишние волнения.
– Да-да, конечно, - женщина кивает, максимально замедляя шаг.
Довожу её до палаты, а сам к дочери иду. Ни к чему им сейчас третий лишний. Думаю, Ксюше о многом нужно с мамой поговорить.
Варя спит, поэтому просто сижу рядом. Отпускаю маму домой, уверяя, что теперь сам справлюсь.
– Тебе тоже отдых нужен. Не девочка уже, - пытаюсь выгнать родительницу. – Да и папа может начать волноваться. Ему нельзя, ты же знаешь. Мне уже лучше.
Мама ласково гладит по голове, ероша отросшие волосы. Даже к парикмахеру некогда было заскочить. Да и не думал об этом.
– Ты у меня такой взрослый стал. Сам папа, - шепчет мама, наклоняясь и целуя в макушку. – Горжусь тобой, сынок.
Глажу её по обветренной руке и улыбаюсь. На душе впервые за долгое время спокойно становится.
Мама уходит, а я ещё какое-то время сижу с дочкой. Так и не дождавшись её пробуждения, иду к Ксюше. Предварительно прошу медсестру позвать меня, как только Варя проснётся.
Галина Алексеевна сидит рядом с дочерью, но тут же подскакивает, как только я захожу.
– Вам поговорить надо. Я в коридоре подожду, - и поспешно выходит.
Вижу, что Ксюша глаза прячет и не решается начать разговор. Что её смущает?
Присаживаюсь рядом, глажу по спутанным волосам, потом наклоняюсь и мягко целую в лоб, слыша её тихий вздох.
– Дима… - шепчет она. – Я теперь долго в себя приходить буду. Не смогу нормально работать. Придётся к маме пока переехать. Не знаю, как дальше. Костя запретил возвращаться домой, - выдаёт скороговоркой.
Вижу, что ей жутко неловко говорить всё это. Неужели она до сих пор думает, что нужна мне только
в качестве няни для Вари?– Из больницы ты поедешь ко мне. Без возражений, - вижу, что пытается новые отговорки выдумать.
– Я почти инвалид, - шелестит она, а по щекам слёзы катятся.
– Что ты такое говоришь? И что напридумывала себе?
– Врачи… они… сказали, - каждое слово Ксюша выталкивает из себя с неимоверным усилием. – Они сказали, что в следующий раз я могу умереть. В этот раз им чудом удалось мне женские органы сохранить. Они советуют поставить спираль, а ещё лучше – стерилизоваться. Чтобы наверняка.
– Я сейчас готов им головы посворачивать, - злость накатывает разрушительной волной. Как они посмели такое в лоб говорить, когда Ксюша только-только в себя пришла? – Я тебе не позволю идти на такую операцию! С ума все сошли?! Да лучше сам стерилизуюсь. У мужчин это всё проще и безболезненней. Но тебе больше мучиться не позволю!
– Ты… после того, как узнал, что я неполноценная женщина, всё равно хочешь быть со мной? – выдаёт она с таким неверием, что мне хочется головой о стену биться. Костя урод! Самая настоящая тварь. Что он вбил этой женщине в голову?
– Ксюш, ну что ты такое говоришь? – заставляю себя говорить спокойно и ласково. Её сейчас нельзя пугать своими гневными вспышками. – Я люблю тебя. Мне неважно, можешь ты родить или нет. Ну, суррогатную мать наймём, если ты так хочешь своего. Да? Только не замыкайся в себе, я тебя прошу.
И впервые Ксюша оттаивает, доверяется. Берёт мою руку в свои ладони и прижимается щекой, прикрывая глаза. Глажу её большим пальцем, пытаясь своей нежностью укутать, как в кокон. Обнимать боюсь, чтобы боль не причинить по неосторожности.
А потом Ксюша снова напрягается.
– Мама… - отводит глаза. – Ей далеко ездить. Можешь договориться, чтобы маме позволили здесь ночевать?
– Я предлагаю вариант лучше. Тебе найму сиделку, а мама пусть живёт в моём гостевом домике и с моими родителями в клинику приезжает. У неё живности нет? Может переехать? Да и тебе потом помогать – после выписки.
– Правда? А она не стеснит тебя? – в Ксюшиной интонации снова недоверие и опасение.
– Ксю, - качаю головой. Сколько же придётся работать над нашими отношениями, над её отношением к себе и доверием.
– Спасибо, - шепчет она.
Вижу, что держится из последних сил. Глаза у неё явно слипаются.
– Отдыхай. Я завтра зайду. Пойду обустройством твоей мамы заниматься.
Глава 16
Ксения
Понимаю, что оттягивать уже нет возможности. Варе остались считанные дни. Мечусь, как загнанная в клетку. Жирную точку в моих терзаниях ставит гинеколог. Да, у меня всё пошло по предыдущим сценариям. Малыша сохранить не получится. Меня порываются экстренно отправить на операцию, но я подписываю отказ и иду оформлять документы на донорство. Прошу врача не говорить Диме. Не хочу, чтобы он чувство вины испытывал. Это только моё решение и мне с ним жить. Не знаю, как умудряюсь делать весёлый вид весь следующий день. Живот тянет, и я боюсь, что не дотерплю до операции. Корю себя, что тянула слишком долго, и теперь моя нерешительность может стоить жизни сразу двум деткам. Но я улыбаюсь.