Не проси прощения

А всё-таки забавная и грустная аналогия. Изменил — и в итоге изменился… Но, кажется, в положительную сторону.

Ирина не стала возражать, когда Виктор сказал, что подождёт, пока она не ляжет. Просто молча отставила чашку и отправилась в ванную. Там быстро умылась, переоделась в ночную рубашку и халат и вышла в гостиную, которая служила ей ещё и спальней. И замерла, удивившись просто до крайности, потому что Виктор, пока её не было, снял с дивана покрывало и вообще подготовил всё ко сну. Подушку явно взбил, на тумбочку стакан с водой поставил… Нет, он никогда не был чёрствым и ухаживал за Ириной, пока они жили в браке, но сейчас ведь они не в браке.

И не спросил ничего, просто молча сделал, что считал нужным. А вот раньше бы обязательно спросил, чтобы получить чёткую инструкцию и не сделать ничего лишнего. Что ни говори, а к домашним делам Витя всегда относился с лёгким напряжением. Ему было проще зуб вырвать, чем помыть посуду или вот — перезаправить пододеяльник. А сейчас точно перезаправил, Ирина заметила. Утром, когда она убирала кровать, одеяло сбилось, но поправлять она не стала и сложила его так, как есть, решив, что сделает всё вечером. Лень было.

— Спасибо, — сказала Ирина искренне, найдя в себе силы улыбнуться Виктору.

— Не за что, — ответил он, оглядывая её облачённую в халат фигуру. Отчего-то стало неловко, будто халата на ней вовсе и не было. — Что-то ещё нужно, может?

— Нет, — покачала головой Ирина. — Ты иди.

— Ложись. Как уснёшь, так я и уйду.

— Но…

— Ириш, это не принципиальный вопрос ведь? — махнул рукой Виктор, глядя на неё словно с какой-то мольбой. — Просто ложись, и всё. Мне так будет спокойнее.

Ладно, так уж и быть. Да и чего она стесняется? Точнее, кого? Прожила ведь с этим человеком столько лет, и за пятнадцать лет совместной жизни голой он её видел миллион раз. А сейчас она всё-таки не голая.

Ирина быстро скинула халат и забралась под одеяло, стараясь не обращать внимания на напряжённый и горячий взгляд Виктора, которым он проводил её обнажённые ноги. Ни к чему ей думать о чувственном…

Но как-то поневоле думалось. Особенно когда бывший муж, вместо того чтобы сразу уйти, сел рядом, но не на диван, а на пол, продолжая смотреть на Ирину настолько обжигающе, словно перед ним была вовсе не она, бывшая жена, немолодая и не особенно здоровая, которой он изменил с молодой девчонкой, а как минимум королева красоты.

— Ты чего на пол-то сел? — спросила Ирина почему-то шёпотом, и Виктор так же шёпотом ответил:

— Ну а куда? Не с тобой же рядом, диван и так узкий, а я слишком большой.

— Возьми стул.

— На нём твои вещи.

— Переложи их куда-нибудь.

— Да ладно, Ириш, перестань. Всё нормально. Тут же ковёр, а не голый бетон.

— Ну как хочешь, — ответила она ворчливо, отвернулась и закрыла глаза.

Одна минута, две, три… пять… Сон не шёл, хотя вроде бы действительно устала и спать хотелось. Однако молчаливое присутствие за спиной Виктора, который, кажется, даже не шевелился, не давало расслабиться.

Ирина вздохнула. И неожиданно замерла, ощутив лёгкое, почти невесомое прикосновение к волосам на затылке…

— Ты очень красивая с этой причёской. — Виктор произнёс это почти неслышно и как-то робко, будто бы стеснялся собственных слов. — Очень, Ириш…

Отчего-то стало больно дышать, и Ирина зажмурилась, ощущая, как в глазах вскипают слёзы.

Она постриглась ещё в больнице. Попросила у медсестры ножницы и оттяпала косу без всякой жалости. И с тех пор больше не отращивала, опасаясь, что прежняя длина волос будет действовать угнетающе. Так, с короткой стрижкой, было легче жить. Хотя до сих пор иногда, надевая свитер, Ирина проводила руками по шее, словно хотела вытащить косу из-за ворота…

— Почему? — прошептала она где-то на грани слышимости, не ожидая, что Виктор разберёт её мучительный вопрос. И тем более не ожидая, что он вдруг, приподнявшись, прижмётся губами к её волосам и выдохнет с отчаянием:

— Иринка моя, Иринка… — Несколько мгновений молчания, а затем тихие и горькие слова, каждое из которых отчего-то проливалось бальзамом на её измученное сердце: — Потом, после… Я много читал, желая понять, разобраться, насколько сильный вред причинил тебе — не физически, нет, психологически. Ты искала причину моего поступка в своём поведении, Ириш? Зря… Это только моя зона ответственности. Ты не сделала ничего, за что я мог бы тебя упрекнуть. Ты была самой лучшей для меня. Всегда была. И осталась… Почему? Потому что я недостаточно ценил всё, что у меня было. Надеялся, что никто не узнает. И поддался искушению. Мне нечем себя оправдать, и ты тоже не вздумай этого делать. Я поступил отвратительно. Я, а не ты.

— Ты просто меня не любил… — прошептала Ирина, всхлипнула от обиды — и охнула, когда Виктор перевернул её лицом к себе, почти ложась рядом, и прошептал, касаясь её губ горячим дыханием:

— Ириш, очень любил. Очень. Это было… как затмение. Кратковременное. И чувства оно затрагивало только низменные, ниже пояса которые. Сердце и мозг у меня в то время совсем не работали. Отключились, видимо. Самому тошно вспоминать… И ты не вспоминай, не думай о плохом.

— Я стараюсь, — вздохнула Ира и замерла, ощутив лёгкий и робкий поцелуй. Даже целовал Виктор теперь иначе… Раньше его поцелуи были как цунами — он мгновенно захватывал её губы, не тратя время на какие-то предварительные ласки, сразу погружался как можно глубже, резко и иногда даже почти агрессивно. Он и в целом был почти агрессивным в сексе, и подобной невесомой нежности Ирина от бывшего мужа не видела никогда. Даже, пожалуй, в их первую ночь…

Но сейчас всё было иначе. Он целовал её с опаской, словно действительно боялся, что оттолкнёт. И оттолкнула бы, наверное. Но…

Слишком было сладко. И необычно. С одной стороны — это был Витя, её родной и любимый, несмотря ни на что, а с другой — всё-таки не совсем он.

И Ирина позволила себе это. Немного нежности, тихой и робкой, лёгкой, как дуновение летнего ветерка, как просьба о прощении…

— Иди, — прошептала она через минуту, погладив Виктора по плечам. Таким же крепким, как много лет назад. Но, как выяснилось, ненадёжным. — Я буду спать. Спасибо.

— Ириш… — Голос был умоляющим и почти жалким, но Ирина мотнула головой, отметая в сторону невозможное желание согласиться.

— Нет, не нужно. Иди.

Он не стал спорить.

53

Виктор

Выйдя из подъезда, Горбовский на негнущихся ногах пошёл к машине. Остановился возле неё, опершись на дверь спиной, и запрокинул голову, вглядываясь в небо, непроницаемо чёрное, без единой звёздочки.

Виктора штормило, словно он выпил в одиночку бутылку коньяка. Ира… такая родная и любимая, нежная и отзывчивая, почти в его руках. Почти… но всё-таки не совсем.

Словно дань прошлому. Их безмятежному счастью, радостным улыбкам, страстным взглядам глаза в глаза. И горькому настоящему, в котором не было больше «мы» — только она, смертельно больная, и он, искренне раскаявшийся. Ира поняла, что действительно искренне… И этим поцелуем словно дала ему право на прощение. Это уже было практически чудом, Виктор понимал. Но ему отчаянно хотелось получить не только право на прощение, но и право на второй шанс.

И теперь, вспоминая тот недолгий и словно воздушный поцелуй, он как никогда понимал, насколько же фальшивыми были последние годы его жизни. Всё пережитое за двенадцать лет показалось ненастоящим, напускным — словно Горбовский не жил, а имитировал жизнь. И настоящее пришло только сейчас — вместе с Ирой. Только сегодня, держа в руках бывшую жену, Виктор неожиданно почувствовал себя живым. Будто до этого он находился в спячке и только теперь наконец очнулся…