Не проси прощения

У Иры были большие шансы на успешную операцию. И сейчас, несмотря на всё озвученное Машей, — тоже. А вот в случае с Мариной и её отношением к Виктору шансов на успех не было никаких. Но ради матери разговаривать с ним она будет — это Горбовский знал точно.

Выйдя из лифта, Виктор нашёл взглядом нужную квартиру, подошёл ближе — и тут дверь распахнулась. В образовавшийся проём выглянул Борис, взбудораженный, в обычной серой футболке и спортивных штанах, и кивнул Виктору.

— Заходите. Минут пятнадцать ещё спать будут, я думаю. Вы пока разденьтесь и руки помойте. Чай, кофе?

— Нет, спасибо.

— Тогда просто проходите на кухню. Я Марину к вам сам приведу чуть позже.

Виктор наведался в ванную, оторопело потаращился на плитку с рыбками и ракушками, умылся и нервно протёр голову — как будто это могло помочь перестать переживать, — а потом тихонько прошёл на кухню и сел за стол.

Здесь было мило и как-то сразу ощущалось, что Марина выбирала всё на свой вкус. Светло-коричневый кафель на полу, стены в какой-то персиковой штукатурке, только на фартуке возле варочной панели — плитка с радостными подсолнухами. Занавески тоже с подсолнухами, мебель, в том числе шкафчики, — деревянная, светлая и простая, без завитушек. Ярко-оранжевый электрический чайник, а заварочный — глиняный, тёмно-красный и пузатый. Кухонный стол до блеска вымыт, на нём только и стояли что стеклянный графин с водой, стойка для Ульянкиных сосок и бутылочек и две чашки с недопитым чаем. Одна была с манулом — точно Марине принадлежит, — а вторая — простая чёрная, но с белой надписью «Boss» и красным чертёнком.

Из глубины квартиры послышалось детское хныканье, следом — приглушённые голоса Бориса и Марины. Виктор сглотнул и обеспокоенно поёрзал на табуретке, не в силах принять удобную позу. Как он должен сидеть, чтобы Марина, когда зайдёт на кухню, не зашипела на него сразу?.. Сложить руки на груди, на коленях, перед собой на столе?! Отъехать на табуретке подальше к окну? Или вообще встать?..

Напряжённо размышляя, Виктор и не заметил, как голоса стали громче, а затем на кухню вошла взъерошенная Марина. И от её холодного презрительного взгляда моментально захотелось провалиться сквозь пол…

— Это правда? — процедила дочь, не садясь. Застыла посреди кухни, сжав ладони в кулаки и сверкая злыми глазами. — То, что мне сказал Борис про маму. Правда?

— Правда, — тяжело кивнул Виктор и нисколько не удивился, когда Марина, метнувшись вперёд, дала ему звонкую сильную пощёчину. А затем, разрыдавшись, рухнула на пол, прижав ладони к лицу. — Ришка…

Виктор вскочил с табуретки, почти упал рядом с дочерью, потянувшись к ней, как цветок тянется к солнцу, и не обращая внимания на горящую щёку. Но Марина отшатнулась в сторону, прорыдав:

— Не трогай меня, сволочь! Это всё ты, ты, ТЫ ВИНОВАТ!!!

— Марина… — Виктор хотел сказать, что да, он виноват, но это сейчас неважно и нужно думать не о том, кто виноват, а что делать дальше, но не успел — дочь, отняв руки от лица, вновь бросилась на него, пытаясь ударить по лицу. Горбовский не защищался, и маленький кулачок прошёлся по щеке и скуле, прежде чем в кухню вбежал Борис. Он молча, не растрачивая время на лишние восклицания, оттащил Марину от Виктора, перехватив её поперёк груди, и встал возле окна, прижав к себе и хорошенько зафиксировав, чтобы не могла вырваться.

— Пусти! — шипела девушка, пытаясь пихаться. — Я его убью! Это он искалечил нашу маму, ты что, не понимаешь?!

— Марина, успокойся, — ледяным тоном произнёс Борис, даже не дёргаясь от ударов по рёбрам. — Ты сейчас неконструктивна. Если ты его убьёшь, то просто сядешь в тюрьму, и всё. И Ирине Витальевне не поможешь, и Ульянку оставишь без мамы.

Борис говорил серьёзно и внушительно, словно с маленьким ребёнком, у которого случилась истерика, и это помогло. Марина перестала трепыхаться в его руках, застыла на месте, но продолжала сверлить поднимающегося с пола Виктора неприязненным взглядом.

А Горбовский не знал, что сказать. Впервые с того дня, как дети и Ира оказались в ювелирном салоне одновременно с ним и Дашей, Виктор столкнулся с ненавистью дочери — и вынужден был признаться самому себе, что с тех пор ничего не изменилось. Он по-прежнему не знал, как этому противостоять.

На него словно лавина с гор сошла, а он стоял у подножия, не в силах ни двигаться, ни даже закричать…

— Виктор Андреевич? — неожиданно позвал его Борис, продолжая прижимать к себе Марину. — С вами всё в порядке? Вы побледнели.

— Да пусть сдохнет! — почти выплюнула дочь прежде, чем Горбовский нашёлся с ответом. — Заслужил!

Услышать это было невыносимо больно — как получить удар ножом в грудь. Дыхание спёрло, в глазах засаднило, и несколько секунд Виктор не мог соображать, пытаясь справиться с удушающим чувством вины. А когда наконец снова включился в происходящее, то неожиданно обнаружил, что Борис, развернув Марину лицом к себе и обхватив ладонями за плечи… ругает её.

60

Виктор

— У тебя как язык повернулся, Марин? — говорил Борис негромко, но как-то очень весомо — каждое слово падало, словно камень. — Он твой отец всё-таки. — Марина пыталась что-то ответить, но Борис покачал головой. — Нет, молчи, не говори сейчас ничего, а то потом жалеть будешь. Давай так. Выслушаем Виктора Андреевича ради твоей мамы, а потом будем решать, что делать дальше. Свою ненависть к нему потом выльешь на меня, я вытерплю, а вот твоему отцу достаточно.

— Достаточно? — криво усмехнулась дочь, и Виктор прикрыл глаза — ему тяжело было смотреть на Марину, несмотря на то, что она в этот момент смотрела на Бориса. Но щёки её влажно блестели, и Горбовский видел, как по коже текут тонкие ручейки слёз. — Ты так считаешь?

— Да, я так считаю. Более чем достаточно, — твёрдо и спокойно ответил Борис. — Двенадцать лет отверженности и презрения, ваша с Максом изменённая фамилия и отчество — вполне достаточно.

— Мама здоровье потеряла!

— А твой отец всю семью. Не знаю, как для тебя, но для меня семья — это жизнь. И я, как ты помнишь, знаю, что это такое — терять всю семью.

— Боря…

— Всё, Мариш, хватит. — Зять развернул её лицом к Виктору, обхватил руками. — Говорите, Виктор Андреевич, то, что собирались сказать. Пока Ульянка ведёт себя тихо, будем здесь, если раскричится, пойдём в комнату.

— Хорошо, — ответил Горбовский сдавленно, поймал полный презрения взгляд дочери и вздохнул. Он понимал обоих — и Марину, и Бориса. И даже не знал, на чьей стороне выступает. Наверное, если бы дело касалось не его лично, он был бы на стороне Бориса и его спокойных аргументов. Но это ведь его, Виктора, жизнь и судьба… и его дочь, в глазах которой не было ничего, кроме яростной ненависти. Пусть там будет хотя бы равнодушие, но не ненависть… Почему-то Виктору казалось, что, пока Марина ненавидит его, Ира не выздоровеет. Как-то эти два факта оказались связаны в его мозгу, и настолько тесно, что разорвать эту связь он был не способен даже путём логических рассуждений. — Я не задержу вас надолго, ребята. Борис, ты верно сказал: семья — это жизнь. И Ира не хочет делать операцию, потому что не чувствует, что у неё есть семья.