Не садись в машину, где двое (рассказы, 2011)

Он был малый очень сообразительный, и того небольшого багажа, который он получил за месяц подготовки к экзаменами, ему как раз хватило, чтобы все сдать и затем даже поступить в Москве в какое-то художественно-промышленное училище, куда принимали после десятого класса.

Однако на данный момент Владимир уже числился художником, он в основном рисовал «лунки» и продавал их на Арбате.

«Лунками» назывались пейзажи с луной.

Владимир поднаторел в живописи за несколько лет пребывания в Москве, поживши у одного Сашки-художника, который давал холст и краски и образцы того, что покупается на Арбате.

Способный Владимир быстро настрополился. Речь ведь тут не шла о насилии над личностью, о том что называется «обучение искусствам».

Но можно ли личность обучить быть художником? Вопрос спорный, скорее, это ошибочная мечта неудачников-родителей, романтически настроенных и желающих руками детей разгрести горы своих несбывшихся мечтаний, найти для них потерянный старшими так называемый «свой» путь в искусстве.

Владимир ненавидел материнские мечты (о, музыка, о, живопись!), но ремесло его не отвратило, Сашка все растолковал, и Владимир сносно ляпал по холсту, водил кистью и пальцами, изображая что нужно, то есть то, что продается, а выпивка и травка не переводились в странной Сашкиной берложке, где тараканы ползали по спящим на полу, где никто не мыл посуду и не мел веником, никто не стирал, как в пещере, только добывали пищу и зелье и старались попадать точно в унитаз.

Приход и расход, в горло, по пищеводу и вниз — всё. И какие-то телодвижения для добычи необходимого, размалевывать холсты, как в случае Сашки.

Владимир, однако, уже вставши на этот путь, отличался от многих его квартирных сожителей и рабов, он любил все-таки чистоту, брился регулярно, что-то тихо себе подстирывал, и особой популярностью стал пользоваться, когда сшил себе хорошие брюки (старые расползлись),— он долго колдовал, мерил свои распорки, то есть штаны, распоротые по швам, стоя в одних трусишках, а ткань у него тоже нашлась, какая-то парусина, технический брезент зеленого цвета, в оригинале там был чехол с автомобиля, снятый Владимиром в чьем-то дворе при помощи ножика. Сашка же вспомнил, что у его мамаши хранится старый большой «Зингер».

Короче, Владимир тут же заинтересовался швейной машинкой Сашкиной матери, съездил к ней, починил этот раритет. Сашкина мать показала как строчить, все растолковала, тронутая вежливой внешностью, румянцем и полной беззащитностью Владимира, маленького мальчика (все матери быстро просекают таких беззащитных детей и передают их друг другу из рук в руки, они-то бы и не передавали, хранили у себя, но сокровище уплывает).

Владимир получил машинку (на время, а вышло, что навеки, хиппи не отдают и ничего не требуют назад), далее он сострочил, построил брюки, все понял, даже появился в своем училище, где у него сидела в учебной части сочувствующая девушка, покрывавшая его учебные грехи.

То был единственный раз в жизни, когда Владимир пытался постелить соломки, как-то обеспечить себя на будущее (ремесло, вообще-то, означает кусок хлеба!), и он целенаправленно походил на какой-то курс, то ли конструирования, то ли технологии чего-то, ненадолго загорелся стать модельером.

Но его жизнь у Сашки предполагала, помимо ночевок и сдачи холстов, общее сосуществование, коллективное питье, курево и колеса, т.е. наркотики в их пока еще не самом сильном варианте.

И уже там технология существования была такова, что ночью народ гудел, до полудня спал. А учеба-то протекает по утрам, что характерно.

Вот этот ночной образ жизни и то, что называют ленью (на самом деле на это есть свой точный медицинский термин), не пустили новичка развиваться в швейном искусстве дальше, хотя машинку он берег и прятал ее у одной знакомой после поползновений Сашки обменять механизм на бутылку (машинка-то моя материна, где она у тебя?).

Знакомая, как раз та самая Лора, нашла Владимира на каком-то детском дне рождения — хиппи имели детей, и уж эти святые праздники собирали всех.

Владимир пришел на именины, и на нем были не только новые брезентовые штаны, но и новая куртка (он взял заказ на шитье, принял материю, все исполнил, но носил куртку сам, прячась от заказчика) — и Лора, увидевши таковое чудо, а также узнав, что Владимир сам шьет, тут же со смехом и радостью сделала ему заказ.

Владимир, давно искавший куда бы деть машинку, согласился, и в ту же ночь въехал к Лоре в комнату с этим швейным механизмом, чистый, выбритый, в новой одежде — и остался.

Он сшил Лоре безрукавку из кусков меха, сшил художественно, любовно, чисто, с врожденной аккуратностью, затем сшил Лориной матери очень быстро юбку и затем оказался принят в семью как студент со справкой.

Его поженили и прописали, но шить ему больше не хотелось.

От него ждали чудес, слава его разнеслась по всем знакомым родителей Лоры, уже порывались нести ему отрезы и отрезы, но тут Владимир нашел себе Лорину подружку, девушку из захолустного города, Жанна по кличке «Ванна-с-Тольятти» (она рассказывала всем присутствующим, что в детстве называла себя не Жанна а Ванна, и, самое смешное, когда ее спрашивали как тебя зовут, отвечала: «фами внаете».

Ванна стала в Москве дорогой проституткой, как-то так извернулась, сняла квартиру, носила шубки, брюлики, имела косметику от Диора-с-Парижа (произносить слитно), а все дело было в том, что ее главный сожитель и покровитель жил между двумя странами, скажем Италия—Россия, и налаживал именно в Тольятти производство каких-то пламенных моторов, и ему там встретилась Ванна, семнадцатилетняя выпускница в белом платье, волжская блондинка, роза с крепко взбитыми сливками. И дело завертелось, начавшись с уличного знакомства, т.е. Ванна села в машину к итальянцу.

Дело завертелось, но: Ванна не желала жить в родном Тольятти, где часть людей относилась к ней как к вражеской подстилке, т.е. с завистью (бабы, подруги и мальчики), а меньшую часть составляли те самые враги, кому якобы и предназначалась подстилка.

Короче, Серджио снял Ванне апартаменты в Москве и сам туда наезжал на уик-энды, а в остальное время Ванна принимала других богатых бизнесменов, завела знакомства в верхних эшелонах искусства, но: каковы истинные истоки человека, таков и его неизбежный путь, и Ванна нехотя увела мужа (Владимира) у якобы подруги Лоры.

Лора с интеллектуальными друзьями ходила к Ванне посмеяться над ней, над ее выговором, они потешались над Ванной-с-Тольятти, повторяли друг другу ее словечки, но исправно пили и ели за ее столом.

Все это с хохотом рассказывалось Владимиру. И Владимир был однажды приведен к Ванне. Они познакомились.

После чего Владимир исчез.

Они с Ванной залегли в берлогу, вкусно ели, сладко пили, хорошо спали, тем более что Серджио фирма вызвала на родину на два месяца, он звонил ежедневно, ежедневно звонили и бывшие папики-друзья, но Ванна держала оборону.

Владимир жил теперь именно в тех условиях, для которых каждый человек предназначен,— любовь, ласка, еда и питье, фильмы типа «Эммануэль», дорогие магазины.

Однако же и от Ванны-с-Тольятти у него находились потайные пути, и иногда он исчезал, прорезая в толще богатства свои ходы, ходил по старым местам, носил деньги и подарки, посещал детские дни рождения и встречался с Лорой (романтически, в кафе), по ее просьбе, она рыскала всюду, ища своего мужа, ее родители окаменели от горя, и в результате с инфарктом слег еще совсем не старый ее отец, бац — и умер.